Шон Томас - Миллионы женщин ждут встречи с тобой
Мне по душе эта блондиночка с отличной грудью и попкой. В ее простодушии есть что-то трогательное. Мы идем по летнему Кенсингтону, и она восхищается буквально всем: транспортом, урнами, тротуаром. «Здесь так чисто! Не то что в Смоленске!» Да уж, классный вышел бы слоган для туристической компании: «Не то что в Смоленске!» Потом мы идем в бар, где пропускаем по два стаканчика водки с тоником, и ее пробивает на слезы: она страшно скучает по родителям и по тому, как холодными зимами они вешали ковры на стены и ютились в одной комнатке, и жили без горячей воды, и питались солеными огурцами. «Здесь все по-другому. Здесь все богатые. Но может быть, там я была счастливее. Не знаю». И бормочет что-то по-русски.
Мы чокаемся. Тут она вновь начинает хныкать. Понятия не имею, как поступить с этой цыпочкой из России. У нее действительно сложная жизнь, и она запуталась, только вот… ее попка потянет на Пулицеровскую премию. Пусть это звучит грубо — ничего не могу с собой поделать. Я в замешательстве. Да, она чокнутая. Она снова обливается слезами. Но чего стоит ее задница!..
Ох, ну как же поступить? Мило попрощавшись, я иду домой и подумываю о том, чтобы написать ей письмо. Однако потом решаю, что слезы мне ни к чему и плевать я хотел на обалденную попку. Честно говоря, я и сам не очень-то понравился этой крошке.
Два дня спустя мне приходит сообщение. Девушка уезжает обратно в Смоленск. Пожелаем ей счастливого пути.
Думаете, череда никудышных свиданий сломила мой дух? Как ни странно, нет! Было даже забавно. Пусть мне пока не все удается и секса до сих пор не было, зато я встречаюсь с разными людьми и теперь могу по-новому взглянуть на слабый пол. Еще я узнал, что жители Смоленска зимой вешают на стены ковры.
Впрочем, врать не буду: мне не так уж весело. Бесконечные свидания навевают грусть. Я постоянно узнаю, сколько одиночек живет в нашем большом скверном городе. Раньше я просто не задумывался о таких банальностях, как количество несчастных в мегаполисах. Ну, разумеется. Их очень много. Я — один из них, по крайней мере, на данный момент. И все-таки масштабы меня поразили: десятки тысяч лондонцев мечтают найти в Сети свою любовь. Лондон — прямо-таки Кувейт одиночества, он стоит на обширных месторождениях этой гадости.
А бюро знакомств в таком случае — нефтяные вышки. Где одиночество бьет ключом.
Через неделю после свидания с девушкой из Смоленска я нахожу на сайте миловидную двадцатидевятилетнюю китаянку. Ник у нее соответствующий: Китаянка. Сказать по правде, я всегда имел склонность к восточным женщинам (моя бывшая подруга говорит, что я беспомощный ребенок и люблю покладистых. Согласен, но покладистые хотя бы не отказываются от стирки). Отправляю ей послание. Через пару часов приходит ответ. Китаянка делает много ошибок, зато уж очень хороша на слегка формальном снимке: кошачьи глаза, прямой нос и черные глянцевые волосы. Да и профиль у нее смешной. Под одной фотографией написано: «Да, это я — Китаянка!», что придает ее образу какую-то забавную невинность. Другая подпись гласит: «Также доступна в цвете».
Тут я не выдержал и рассмеялся. А потом подумал: может, это просто шутка? Или она действительно такая простодушная и глупенькая? Надо срочно выяснить.
Мы встречаемся у метро неподалеку от моего дома. На город опустился нежный летний вечер, и люди радостно спешат в разные стороны с вином и букетами цветов, которые скоро преподнесут своим возлюбленным. В воздухе замер приятный дух ожидания.
И вот появляется Китаянка. На ней традиционное китайское платье с разрезом на ноге — очень милой ноге, надо сказать. И еще она несет букетик цветов. Никогда ничего подобного не видел. Как трогательно! Я даже подавился от удивления. Сколько же она старалась ради одного-единственного свидания! Чудо.
Пока все нормально… даже очень хорошо. Однако само свидание проходит не без заминок. Китаянка общительна и весела, только по-английски говорит так же плохо, как пишет. Мы собираемся заказать пасту, и она произносит что-то вроде «горячий член». Я в ужасе. С чего бы ей говорить о горячих членах? Тем более на первом свидании и за беседой о спагетти? С другой стороны, может, она все-таки пошутила? Китаянка (кстати, ее зовут Джун) кажется мне озорной девчонкой, по крайней мере, когда я ее понимаю. Беда в том, что понимаю я только треть. И то не всегда.
В конце вечера, когда мы оба уже порядком напились, Джун неожиданно склоняется над тирамису и целует меня в щеку: «Ты похож на Джем Бона». Вот это да! Меня еще никогда не сравнивали с Джеймсом Бондом! И, хотя сравнение весьма натянутое, я польщен. Поцелуй тоже был ничего. Так что когда мы идем к метро, держась за руки, я полон восторженного оптимизма. Мне уже кажется, что я смогу привыкнуть к этой странной, женственной, ароматной Китаянке, которая носит традиционные платья и дарит мужчинам цветы. И думает, что я похож на Джема Бона.
Два дня спустя пишу ей письмо. Еще через день она отвечает, что согласна встретиться недалеко от кафе, где работает официанткой. Мы встречаемся в баре. Там подают пиво из Эстонии и Словении, какие-то подозрительные типы в мешковатых джинсах громко спорят, у кого круче мобильник. А что, удобно: можно переспрашивать Джун и при этом не казаться грубым.
В конце свидания — очень приятного и почти без неловких пауз — мы выходим на улицу. Теплый вечер становится еще теплее, когда Джун прижимается ко мне и говорит:
— Куда пойдем теперь?
Я смотрю на нее. Мы на Портобелло-роуд. Машины цвета летних фруктов сверкают фарами. Джун смотрит на меня, как бродяжка, только что стянувшая мой бумажник. Такая беззащитная и в то же время озорная. А, к черту все! Я наклоняюсь и целую ее губы, с которых три дня назад сорвалось «горячий член». Она не сопротивляется. Вот моя рука на ее джинсах, а ее — на моих, и через мгновение мы уже в крепких объятиях друг друга.
Несколько секунд спустя расцепляемся.
— Ко мне?
Поездка на метро выдалась пылкая. На станции «Ланкастер-гейт» мы снова целуемся. На следующей я чуть не расстегиваю ей лифчик. Когда мы наконец добираемся до моей квартиры, все наши желания сводятся к бессловесной похоти. Я включаю музыку. Стягиваю с нее джинсы. Издав чувственный вздох, она гасит свет. В комнате темно, окна открыты, лунный свет заливает крыши Блумсбери. Просто фантастика…
И тут что-то происходит. Буквально за секунду до сакраментального момента Джун меня отталкивает. Она смущена, встревожена и расстроена. Хуже того, она наотрез отказывается говорить, в чем дело, что не так. Джун просто… хочет пообниматься. И мы обнимаемся. Может, утром все наладится?
Не тут-то было. И это здорово меня беспокоит.
Ладно, повременим. Наверное, мы слишком поторопились, и на третьем свидании она не будет так нервничать.
Однако на третьем свидании Джун хочет секса еще меньше. Странно, ведь неделю назад она буквально сгорала от желания. Надо спросить ее, что стряслось, да только при малейшем намеке на серьезный разговор моя китаянка делает грустное лицо и рассказывает о мопеде, который был у ее родителей в Гуандуне.
К четвертому свиданию мы просто… целуемся. На пятом даже поцелуи ее смущают. Такими темпами мы скоро начнем махать друг другу из разъезжающихся автобусов.
В общем, не надо быть Карлом Юнгом, чтобы понять: между нами что-то неладно. У Джун, по всей видимости, есть какой-то сексуальный барьер, подсознательное «нет», засевшее глубоко в мозгу. И если это так… что ж, сочувствую.
С тех пор как меня бросила Бриони, я порой страдаю импотенцией. Надо сказать, что с появлением виагры я практически (нет, полностью) избавился от этих досадных приступов, но в восьмидесятых, во времена шахтерских забастовок. Берлинской стены, кампаний против «першингов» и за выпрямление Пизанской башни, импотенция была для меня настоящим кошмаром.
Масла в огонь подливало то, что после разрыва с Бриони, когда я сбрил нелепые усики и классно постригся (ну, почти), женщины стали проявлять ко мне повышенное внимание. Например, именно в период «постбрионного» возрождения я отправил ту цыпочку на автобус. Были и другие. Не то чтобы толпы, но все-таки немало. Я почему-то стал их притягивать. По крайней мере, не отталкивать. И в какую бы грязную лондонскую квартиру я ни приводил очередную подружку, со мной всякий раз случалось одно и то же. Снова и снова.
Поначалу все шло хорошо. Мы раздевались, как следует сминали простыни… А в самый ответственный момент я вспоминал, как прокололся в прошлый раз, и моя эрекция таяла, подобно ледяной скульптуре в Египте. Я дико нервничал, и оттого все мои попытки были заведомо обречены на провал. Оставалось только обниматься.
Когда это началось? Трудно сказать. Помню, однажды я напился в дым и ничего не смог. Может, тогда во мне и поселились сомнения. Знаю одно: после расставания с Бриони бедствие постигло меня семь или восемь раз за год. И я понятия не имел, как с этим бороться. Дошло до того, что я стал избегать секса и даже малейших намеков на секс. Знакомился с девушкой, увлеченно болтал, но едва она проявляла первые признаки влечения, как я тут же думал: «Она — не Бриони и поэтому не может мне нравиться». Эти слова помогали отшить любую, забыть о ней, хотя на самом деле я уже давно мечтал о сексе. Я боялся, что снова потерплю неудачу, снова разволнуюсь и стану бормотать жалкие оправдания («Мы можем просто пообниматься?»)… Гадость.
