Наташа Нечаева - Мальдивы по-русски. Записки крутой аукционистки
– Дашенька, вы великолепны! – искренне восхитился Павел. – Экзотический цветок в каменных джунглях. И аромат. Вы пахнете свежестью невинности.
– Не пораньтесь о колючки, – кокетливо предупредила я, намекая на свою неприступность.
– Но любоваться-то я могу безбоязненно? – засмеялся он. – На расстоянии?
Проходя в дверь мимо узкоглазого толстомордого швейцара, я явственно услышала за спиной с трудом подавленный вздох восторга: Чурилин оценил мою спину.
«Цвет ночи», хоть и претендовал на главное место в столичном luxury goods, ничем особенным меня не поразил. Да, по правде сказать, после аристократичности «Cafe de Paris», витражей Эйфеля в ресторане отеля «Hermitage», помпезности «Louis XV» и изящной роскоши многочисленных харчевен Куршевеля удивить меня было практически невозможно. Поэтому все свое внимание я обратила на Пашу.
По правде сказать, меня несколько смущал его простецкий вид. Рядом со мной он в своем скромном льняном пиджачке (хорошо, что хоть во вчерашних Lee не явился), выглядел не очень удачливым жиголо рядом с потомственной аристократкой.
– Паша, а вы тут никого не знаете? – осторожно спросила я, страстно желая выяснить его принадлежность, или наоборот, к миру московской богемы.
– Почему не знаю? – удивился он. – Половину – так точно. Вон, у стойки, видите, Коля Цискаридзе с Катей Гечмен-Вальдек, а там, в углу, Димка Маликов с Женей Хавтаном из «Браво».
Я обратила внимание, что он назвал сугубо творческих тусовщиков, не упомянув никого из политиков и бизнесменов. Не знает? Или не хочет знать? Мой-то наметанный глаз сразу углядел красавца Немцова, поедающего что-то большое и вкусное, судя по ритмичной работе челюстей, в компании с владельцами заведения – банкирами Гафиным и Фридманом. За соседним столиком, отпуская в адрес бывшего вице-премьера какие-то забавные реплики, от которых Немцов переставал жевать и начинал ржать, блаженствовали мои добрые знакомцы – Слава Кантор и Гера Хан.
Чуть поотдаль, по-купечески оттопырив мизинец, манерно прихлебывал кофе яйценосный Вексельберг в компании двух не отягощенных одеждой девиц. Прямо на моих глазах к их троице присоединился мой бывший патрон – Миша Лесин. Ну, вы поняли, в смысле патрон по большому счету: когда-то он был нашим общим печатным министром.
Собственно, куда ни крутни головой, везде наткнешься на знакомые рожи. Вот Сергей Приходько, помощник нашего всенародно избранного, развлекает какую-то дохлую мадам в изумрудах. Что он в ней нашел?
Ощущение такое, что я парюсь в Куршевеле или на худой конец в Монако. Мимо гордо прошествовала, даже не кивнув, парочка российских губернаторов – краснодарский и тверской, а вот протопал друг и коллега нашего Ильдара – Игореша Линшиц, знатный нефтяник.
Ну, ни фига себе! Знать бы, что именно тут вся эта публика кучкуется. Причем, судя по манерам, давно и прочно! Официантов знают по именам, девиц – по задницам. Но главное – выражение лиц! Оно в корне отличалось от виденных мной на заграничных променадах. Чем? Как бы это сформулировать? Какой-то свинячьей расслабленностью, что ли.
Видели когда-нибудь, как сытая хрюшка нежится в теплой грязной луже? Крошечные глазки полуприкрыты, сивенькие реснички лениво подрагивают, блаженная улыбка во все масляное рыло – полное ощущение вечного сытого блаженства! Правда, хрюшка никогда доподлинно не в курсе, в который час ее обрекут на шашлык или шницель. Скорее, просто об этом не задумывается. Зачем? Правильно, надо ловить момент. Сейчас хорошо, и ладно. Призрак скотобойни в виде страшных налоговиков, натасканных прокуроров и прочих масок-шоу – далек, а оттого нереален. Есть лужа, есть тепло, полная кормушка – короче, все составляющие счастья.
А вот и мелкая шушера – зайчики, кролики, суслики и прочие хорьки. От царицы бала – хавроньи – их можно безошибочно отличить по полупустым столешницам. Какой-нибудь худенький салатик ценой в месячное жалованье да чашка кофе в ту же цену. Этих-то чего сюда принесло?
– Странная тут публика, – поделилась я с Пашей.
– Обычная, – пожал плечами он. – Есть свои и есть случайные, как и везде. Свои тут отдыхают, а случайные из кожи вон лезут, чтобы стать своими. Ну, познакомиться с нужными людьми, какую-нибудь свою идейку впарить, деньгами на проект разжиться.
– И что, получается?
– Нет, конечно, тут о делах не говорят. Не принято.
– А вы, Паша, из каких? – лукаво спросила я.
– Обычно – из первых, сегодня – из вторых.
– Как так?
– Так меня сегодня никто не узнает. Я вас, Дашенька, специально сюда привел, чтоб свой новый имидж проверить. Ни одна собака не признала! – Он довольно засмеялся.
– Паш, неужели вам так докучает слава, раз вы пошли на это?
– Да причем тут слава, Даша? Просто мне сейчас особенно много работать надо. После успеха на Sotheby's я стал страшно модным! Каждый считает своим долгом со мной выпить, картину заказать, в гости зазвать. После аукциона на меня просто охоту открыли. Поэтому для всех я – у себя в загородном доме, ваяю шедевры. Но ведь все одно – замучают. На телефон не отвечаю, так лично приезжать начнут. Я там специального человека посадил, чтобы, не открывая дверь, гнал всех в шею. А сам – на полюс!
– Но маскировка зачем? В круизе-то вам кто бы мог помешать?
– О, Дашенька, вы даже представить себе не можете. – Он как-то очень грустно улыбнулся. – Да и не надо вам. Скучно это, неинтересно. Муза не терпит конкуренции, вот в чем все дело. Вы хоть одну мою работу видели? – вдруг хитро прищурился он.
– Конечно, – я изящно пожала плечом, так что один розовый рукав соскользнул вниз, открывая безупречную наготу моего декольте. – Я просто в восторге от ваших одуванчиков и от вашего мухомора.
– Правда? – он пунцово расцвел. – Никто, понимаете, никто не думал, что будет такой феерический успех. На торгах ведь 116 работ выставили, один Эрик Булатов с его «Революцией – Перестройкой» чего стоит! А Валера Кошляков, Сережа Африка, Арсен Савадов… Гениальные художники! Миша Шварцман, Лида Мастеркова, Женя Рухнин, Макс Кантор, Витя Пивоваров… Хотя, честно говоря, Даш, это должно было произойти! Такого успеха русское искусство не знало двадцать лет!
– Ты имеешь в виду знаменитый аукцион 88-го? – проявила свою эрудицию я, совершенно естественно перейдя на «ты». – Да, тогдашний Sotheby's был прорывом, согласна! Вдруг выяснилось, что в застегнутой наглухо России существует искусство. Да еще какое! Современные бунтари, наследники блистательного русского авангарда! Помню, у нас дома родители обсуждали успех Глазунова и очень этому радовались. Но сегодня, Паш, ты всех переплюнул! Ну кто бы мог спрогнозировать, что на Sotheby's так попрет и наш соцарт, и абстракционизм, и концептуализм! Собирались поднять на русских три лимона, а взяли больше пяти.
В глазах Чурилина появилось явное уважение к моей образованности и безусловное одобрение моей патриотической позиции.
– Я до сих пор не верю, – смущенно улыбнулся он. – Как торги начались, как понеслось! Смотрю, «Обнаженная» Вовы Вейсберга в пять раз выше оценочной ушла! Триста шестьдесят пять тысяч! Олежки Васильева «Пейзаж в пространстве» за пятьдесят пять штук выставили. Хоп! Продали за двести двенадцать! Дальше – Эрик Булатов, главный наш нонконформист. Работа гигантская, жаркая такая, Ленин с Горбачевым в центре. Ну кому она сейчас вроде бы нужна? Опа! Триста двадцать четыре тысячи! Когда за Женю Чубарова торг пошел, я, честно говоря, особого откровения не ждал. Все-таки Женя – весьма специфический художник. Такой абстракционист-шестидесятник, ну, ты знаешь.
Я важно кивнула, хотя ни одной работы Чубарова, убей бог, припомнить не могла.
– Правда, он в девяностые годы лет семь в Берлине прожил, в тамошней галерее Татуиц работал. Раскрепостился немного. Полотно его «Без названия», конечно, добротное. Но не шедевр, Даш, точно не шедевр. Оценили в сто двадцать тысяч баксов. И вдруг как пошло! Пятьсот шестьдесят пять тысяч! Я думал чокнусь. Куда уж выше? Решил, что и ждать больше нечего. Кто на меня позарится? И денег-то, наверное, уже нет ни у кого!
Павел счастливо засмеялся, и я поняла, что он вновь переживает момент своего феерического триумфа. Наблюдать за его эмоциями было не только приятно – полезно! То, что он собирался рассказать дальше, я уже знала: успела, суша голову, заглянуть в Интернет.
* * *Первой торговали «Дурь». Цена от сорока тысяч объявленных скакнула сразу в пять раз. И уже было опустился вещий молоток, да тут кто-то, представлявший анонимного коллекционера, удвоил цену, и мухомор чуть не ушел за четыреста тысяч. Именно «чуть». Потому что первый претендент и не подумал сдаваться, дотянул до последнего взбрыка молотка и – удвоил еще раз! Восемьсот тысяч стали окончательной ценой сюрреалистической «Дури».
Следом торговали одуванчики. Пейзаж, оказывается, назывался «Прошлым летом в Чурилке». Чурилка же значилась исторической родиной мастера, где он под патронажем деда и бабки провел лучшие годы отрочества. После успеха «Дури» одуванчики сразу взлетели в десять раз! И добрались, при начальной стоимости лота в семнадцать тысяч, до ста семидесяти, потом до пятисот, а в момент прощального стука молотка они стоили уже девятьсот пятьдесят тысяч.
