Евсей Цейтлин - Долгие беседы в ожидании счастливой смерти
Я смотрел на товарищей: хотел понять их реакцию. Но все они думали только об одном: надо отбить атаку. В конце концов, вообще перестали замечать тело лейтенанта. Что же касается меня, то я делал этот шаг с трудом. Однако ведь делал же! Переступить уже было невозможно — только наступить…
Признаюсь, для меня это была психологическая травма. Такая тяжелая, что последствия ее ощущаю до сих пор. Признаюсь: после этого я не мог стрелять, точнее — стрелял в воздух. Понимал: поступаю скверно, передо мной — враг. Однако не мог иначе. Никак. Не знаю, чем бы это кончилось для меня. Наверное, кончилось бы ужасно. Но двадцатого августа я был ранен, меня вынесли с передовой. На фронт я уже не вернулся».
С тех пор он не носит медали и ордена. Не отмечает 9 мая («Для меня это не праздник»). И еще не любит читать военную прозу. «Я нигде не встречал свою правду о фронте. Может быть, эта правда есть на нескольких страницах Ремарка, Хемингуэя…»
______________________
й, конечно, не зря вспомнил Хемингуэя. Того мучила тема смерти, точнее — насильственной смерти. Он считал: каждому мужчине полезно пережить авиакатастрофу.
______________________________
Как связаны со смертью страхи й?
Счастливчик
— Почему вы все-таки уцелели?
Я задаю этот вопрос не только й — вообще всем евреям, у которых беру интервью и которые пережили страшное лихолетье: гетто, концлагерь, фронт, убежища в христианских домах, депортацию в Сибирь, борьбу с космополитами, «дело врачей», преследование только за то, что человек изъявил желание выехать в Израиль.
«ПОЧЕМУ ВЫ УЦЕЛЕЛИ?» В глубине души я всегда надеюсь: сейчас мне откроется вдруг некая закономерность, простая, но скрытая от меня до поры до времени тайна жизни.
____________________________
…Очертания этой тайны становятся ясными для й в старости. А в юности, в молодости он только догадывается: «Я — везунчик, кто-то или что-то оберегает меня».
«…Я понял это на фронте. Наша рота состояла из ста двадцати восьми человек. Вы запомнили эту цифру? Сто двадцать четыре были убиты или тяжело ранены. Я же получил ранение совсем легкое, в руку. Вся наша рота знала: Йосаде — везучий. А многие думали: и отважный. Но я не был отважным, хотя меня наградили даже медалью «За отвагу». Я был именно везучим.
Расскажу такой случай. Весной сорок третьего мы должны были перебежать через овраг, который простреливался немцами. Когда подошли к этому оврагу, командир спрашивает: «Кто пойдет первым?» Сразу выкрикиваю: «Я!» Нет, это нельзя назвать смелостью. Просто я быстро, что называется моментально, ориентируюсь. В данном случае сообразил: немец вначале не успеет пристреляться, а я уже перебегу овраг.
Командир говорит: «Давай!»
Делаю шаг вперед, но в этот миг меня кто-то отбрасывает назад.
За мной стоит высокий худой парень: «Нет! Пойду я». Его логика состояла в другом: раз Йосаде вызвался первым, значит, опасности нет; Йосаде, как известно, везучий.
Командир опять соглашается: «Иди!»
Что было дальше? Первая же пуля нашла того парня и оказалась смертельной. А я? Я, действительно, был везучим».
__________________________
«Еще о везучести.
— Когда началась война, я бежал из Каунаса с двумя своими близкими друзьями. Одним был уже известный тогда поэт Гирш Ошерович, другим — мой лучший приятель по Калварии — Мойше Аеров, остроумный, добрый, на редкость талантливый — в это время он тоже уже нашел свое призвание, был доцентом, преподавал химию в университете. Потом Ошерович отстал от нас, а мы с Мойше дошли пешком до Двинска.
И вот происходит то, ради чего я и начал этот рассказ. Сидим мы на вокзале в Двинске, видим два поезда — оба идут на Восток. Поезда как поезда, только в одном — много молодежи, слышны звуки гармоники, песни. Какой эшелон выбрать? Поверьте, за все время нашей дружбы мы никогда с Мойше не ссорились. А тут между нами — конфликт. Он говорит: «Сядем в тот поезд, где молодежь». Я стою на своем: «Нет! Пойдем в другой!» Так ни до чего и не договорились. Посадка. Суматоха страшная. Так и сели в разные поезда. Между прочим, я при посадке потерял все свои вещи.
Мой поезд благополучно дошел до станции назначения, а его эшелон по дороге разбомбили. Мойше под бомбами уцелел. Он остался в Минске, попал в гетто.
Он умер от голода уже перед самым приходом советской армии.
Почему я так стремился именно в т о т поезд? Я и сейчас не могу это объяснить».
_________________________
— Часто ли в вашей жизни повторялось подобное везение?
— В том-то и дело — часто!
Как и во многих людях, в й тоже сосуществует несовместимое. Постоянное ощущение жизненного тупика и…ощущение везения.
Спрашиваю потом (уже себя): так в чем ему все-таки везло? Спасся при эвакуации, не погиб на фронте, не был арестован, не умер от инфарктов… Что ж, не так и мало!
__________________________
ПОЧЕМУ СУДЬБА БЕРЕЖЕТ ЕГО? Мне неловко цитировать й слова В.В.Розанова: «Судьба б е р е ж е т тех, кого она лишает славы». Мысль В.В.Розанова логично требует продолжения. Человек, к которому пришла слава, чаще всего осуществил собственное предназначение. Судьба же бережет тех, кто еще должен выполнить свою миссию на земле.
Предназначение. й всегда ощущал его. Но никак не мог понять — в чем же оно? Потом понял: надо написать цикл пьес о евреях Литвы. Не по этой ли причине суждена ему долгая старость?
Без названия
Его отношения с Богом неопределенны. Почему мы говорим об этих отношениях? Три причины: его прощание с жизнью; тема рока, волнующая й; Бог и Катастрофа евреев.
И еще вот эта его убежденность: «Бог меня бережет!»
______________________
«…В нашем доме не соблюдались традиции иудаизма. Единственное исключение: мама готовила кошерные блюда. Отец бывал в синагоге по большим праздникам, жертвовал тогда изрядные деньги и, наверное, считал: этим свой долг перед Богом выполнил. Отец не носил бороду. В Шабат курил. В субботу утром отправлялся на фабрику (она отдыхала по воскресеньям)».
_____________________
«…В юности религия не была чужда моей душе. Но мои интересы были связаны с другим — с философией, литературой, эстетикой. Потом, увлекшись социалистическими идеями, я стал атеистом. Рассуждал: «Что такое Бог, никто не знает. Зато здесь, на земле, совершенно реальна несправедливость». Высшей ценностью мира я считал гармонию, красоту. Однако никак не связывал их с существованием Бога».
_____________________
«Я приблизился к Богу после войны. Вдруг ясно почувствовал: мой путь и мою жизнь кто-то направляет…»
_____________________
…Опять противоречие? й сам считает, что его корни — в иудаизме, но его настоящее связано с христианством. Подчеркивает: скульптура Иисуса Христа в его кабинете не случайна — «это важный для меня акцент!»
Иудаизм для й — «начало начал», основы миросозерцания. То, от чего он уходил и…так никуда не ушел. Однако же он полвека работает в литовской культуре. «Я европеец. А христианство — высшая духовная точка нашей цивилизации».
Взаимоисключающие начала снова легко примиряются в его душе.
_______________________
«Я давно понял: Бог не похож на существо, которое, взвешивая плохие и хорошие наши поступки, каждому воздает потом по заслугам. Справедливость Бога в чем-то другом… Все гораздо сложнее».
_______________________
«Да, Бог — это справедливость. Но ведь справедливость люди понимали и понимают по-разному — три тысячи лет назад, две тысячи лет и — сейчас…Тогда что же такое Бог?»
_____________________
«По отношению ко мне Бог всегда был добр. Во время болезни я слышал его голос: «Знаешь, Йосаде, раз твои самые близкие родственники — пятнадцать человек — погибли, значит, ты должен жить».
_______________________
Из-за характера й, его вечного «экспериментаторства» ему трудно принять такую простую для верующего еврея истину: отношения с Богом ясны, если ты не лукавишь, если помнишь, что все твои мысли, желания, слова записываются навсегда в Книгу…
_____________________
Иногда мне кажется: зная мой интерес к религии, он говорит со мной о Боге как бы из вежливости. Сказал ему об этом, добавив:
— Иудаизм вовсе не против того, чтобы человек сомневался в Боге…
— Вот-вот! Это и есть мое состояние!
Но в конце жизни невысказанный атеизм й тает. Замечаю у него разное: иногда страх, иногда благоговение перед Богом, чаще всего — смирение.
_____________________
…«Господи, спасибо Тебе за то, что хотя бы через окно Ты еще разрешаешь мне видеть небо и землю…»
История одного замысла
Чтобы «разговорить» й, я произношу пространную речь о подлинной истории советской литературы, какой она видится мне сейчас. Вот некоторые фразы из этой речи:
