Питер Бенсон - Две коровы и фургон дури
— Я рассказал все, что видел.
— И ты не узнал этого повешенного? Никогда раньше его не встречал?
— Нет, не думаю.
— Не думаешь? Полчаса назад ты говорил другое. — Браун снова наклонился вперед. Он играл не так хорошо, как Поллок, слишком прямолинейно и предсказуемо. Он вообще меньше следил за собой, в отличие от Поллока, и успел порядком раздобреть. Мордатый, губы жирные, а глаза стали, как у всех стариков, слезливые и отрешенные, может быть, потому, что они слишком много повидали в жизни и хотят на покой.
— Ну, знаете… — промямлил я.
— Нет, не знаю. Тебе придется объяснить.
— Может быть, я видел его в баре или еще где-нибудь.
— Может быть, ты видел его в баре или еще где-нибудь?
— Ну да. Типа в магазине.
— Типа в магазине?
— Ага.
— А в каком магазине?
— На почте. В Гринхэме.
— Так где же ты его видел — в баре или в магазине?
Я так устал, что слова сами выпали у меня изо рта. Я не мог их остановить.
— В баре, — сказал я не думая.
— Так, значит, ты видел его раньше?
— Может быть.
Браун наклонился ко мне. Он протер глаза, но лучше они от этого не стали. От него пахло кофе, сигаретами и мокрой шерстью.
— Ах, Эллиот, Эллиот. Может быть, а может быть, и нет. Хватит врать, говори правду, понял?
— Я устал.
— Представь себе, мы тоже.
— Хочешь кофе? — спросил меня Поллок.
Я не очень понимал, что он от меня хочет, но на всякий случай сказал:
— Да, спасибо.
— С сахаром?
— Одну большую ложку.
— Сейчас принесу.
Браун наклонился вперед и сказал:
— Допрос прерван в 11 часов 16 минут, 17 августа 1976 года, — и выключил магнитофон.
Поллок пришел назад с чашкой кофе, поставил передо мной на стол и спросил:
— Курить хочешь?
— Нет, спасибо.
— Не возражаешь, если мы закурим?
Я покачал головой, и в течение следующих десяти минут мы сидели молча в маленькой комнате среди клубов сизого дыма. Мне казалось, что мир стал светлее, подернулся дымкой и выцвел. В ушах у меня загудело, глаза начали слезиться. К тому времени как детективы досмолили свои сигареты и снова включили диктофон, я уже плавал среди вертящегося вокруг меня смутного и полузабытого: ряды кустов в парнике, стеклянные глаза повешенного, его хриплый голос, висящие в гараже пучки конопли, висящее тело среди леса, скрип веревки, коровы, спящие на лугу, мои собственные спящие глаза, запах трейлера и навоза, хиппи в баре, мистер Эванс в своем жилете…
— Эллиот?
— Эллиот!
Вздрогнув, я открыл глаза:
— Простите, я, кажется, отключился.
— Допрос возобновлен в 11 часов 31 минуту, 17 августа 1976 года, — сказал Браун.
— Просто расскажи нам, как все было, без вранья, и мы тебя сразу же отпустим, — добавил Поллок. На секунду улыбка слетела с его лица, и я увидел мелкие зубы. Они были белые и отполированы до блеска, как пастилки мятной жвачки.
— Я не вру, — сказал я.
— Но ты, может быть, видел убитого в баре. В каком баре?
— В «Глобусе». В «Глобусе», в Эппли.
— Он был один?
— Не помню.
— Уж постарайся вспомнить!
— Не могу.
— Постарайся, я сказал! — Улыбка совсем исчезла с лица, и Поллок наклонился ко мне, а Браун тоже наклонился вперед, так что мне совсем расхотелось допивать кофе.
— Мне кажется… кажется, он был с человеком в костюме.
— Человеком в костюме? Что еще за человек?
— Такой лысый чувак…
— Что? Лысый чувак в костюме?
— Да.
— Что же, теперь круг сужается. Ладно, о чем они говорили?
— Да не знаю я! Я не слышал!
— Кто еще был с ними?
— Никто, — сказал я и тоже наклонился вперед, пока головой не коснулся стола.
— Ладно, ладно, не умирай.
— Я устал.
— Конечно устал, никто и не спорит. Ну хорошо, Эллиот, так и быть, мы отпустим тебя домой, поезжай и поспи немного, но нам придется снова тебя вызвать.
Они встали, и Поллок пошел к двери, а Браун сказал что-то в диктофон. Я тоже поднялся, но ноги у меня дрожали и качались, как листья на ветру.
— Спасибо, — пробормотал я.
— Нет, тебе спасибо, — сказал Поллок, и улыбка вернулась на его лицо. Он потрепал меня по плечу. — В следующий раз постарайся все вспомнить более точно, хорошо?
— Хорошо, — сказал я, а Браун открыл дверь и сопроводил меня до стойки дежурного.
— Мы попросим кого-нибудь отвезти тебя домой, — сказал Поллок, — подожди здесь.
Он указал на стул. Я сел, не в силах ни спорить, ни возражать, и стал ждать. Сколько я ждал? Не знаю. Пять минут? Десять? Я заснул, а потом проснулся от того, что кто-то теребил меня за плечо.
— Мистер Джексон?
— А? — Я подскочил на стуле. На меня сверху вниз глядела женщина-полицейский. — Да, это я.
— Пойдемте, я отвезу вас домой.
— О, спасибо, — сказал я и пошел за ней, как теленок за маткой.
— Вот сюда.
Мы пересекли парковку и остановились перед проезжей частью, по которой мимо нас проехала белая полицейская машина. Она затормозила, припарковалась на углу, и из нее вылезли двое. Водитель был в форме, пассажир — в штатском. Водитель снял фуражку и вытер пот со лба. Пассажир шел без шляпы. У водителя были каштановые волосы, а пассажир был лыс, совершенно лыс, как колено, с голубыми глазами и тонкими губами. На полицейской парковке он вроде бы чувствовал себя как дома, но не улыбался. Если бы ему в башке просверлили дырку, из нее бы точно пошел дым — так он был зол. В лице его сквозила ярость, словно внутри у него бушевала буря, во рту и позади его глаз и звенела у него в ушах. На лацкане его пиджака я увидел полицейский значок. Кто-то из полисменов сказал ему: «Доброе утро, сэр!» — а он что-то буркнул в ответ, тряхнул головой и тут увидел меня. На мгновение наши взгляды скрестились. Его бледно-голубые глаза сузились, и в них я увидел демонов, настоящих, с красными глазами, сопящими носами и дергающимися хвостами, как рассерженные кошки раздувающих ноздри, орущих на меня, размахивающих трезубцами. Потом угол его рта поехал вверх в безумной ухмылке, судорожно дернулись руки, но тут темноволосый водитель раскрыл перед ним дверь, и он вошел внутрь полицейского участка.
Глава 9
По дороге на ферму у меня внутри впервые заныло от паники, словно в желудке были струны и кто-то дергал за них, наигрывая дрянную мелодию — бессмысленную, немузыкальную, такую жуткую, что от нее и собаки разбежались бы. Я решил было попросить женщину-сержанта отвезти меня обратно в участок, но сдержался. Она явно гордилась погонами и своей машиной, и все, что ей хотелось, — это болтать о погоде. А все, что хотелось мне, — это помолчать и подумать, что тут можно сделать. Лицо лысого, его дергающиеся губы, и шевелящиеся пальцы, и угрожающий взгляд. Я не знал, догадался ли он о том, кто я такой, почему я в полиции и что мне известно, но почему-то не сомневался, что демоны все ему расскажут. Они все знали. Все, что ему нужно, — и он к ним прислушается.
— Ну и когда же пойдет дождь?
Я покачал головой.
— Плохо, наверное, для вас, фермеров!
Я кивнул.
— А теперь и шлангами поливать запретили. Как же вы справляетесь-то?
Я передернул плечами:
— Сложновато.
— Еще бы!
Когда мы добрались до соседней деревни — Столи, — я попросил высадить меня и оставшуюся часть пути до фермы прошел пешком. Я шел медленно, тщательно обходя рытвины и камни, а когда пришел, застал мистера Эванса в сарае. Старик слез с горы душистого сена, вытер руки о штаны, крепко хлопнул ими и сказал:
— Прости, что не поверил тебе, парень. Наверное, ты чуть не умер со страху там, в лесу.
— Да ладно, — сказал я. — Все в порядке.
— А что говорят в участке?
— Они меня допрашивали. Часа два, не меньше, никак не могли остановиться. У меня голова разболелась.
— Они знают, кто это был?
— По-моему, да.
— А кто это сделал?
Я пожал плечами.
— А вы туда ходили? — Я кивнул в сторону леса.
— Нет, они приказали мне туда не соваться пару дней. Похоже, они еще надеются найти улики — следы там всякие и так далее.
— Ну да, им же нужны улики.
— А тебе, парень, нужен хороший, крепкий сон. Ты едва на ногах держишься.
— Да, это точно.
— Давай отсыпайся, поможешь мне в вечернюю дойку.
— Спасибо.
— Тебе что-нибудь принести? Может, чаю? Бутерброд?
Я покачал головой:
— Спасибо, у меня все есть, правда.
И я направился к трейлеру. Из дверного проема обдавало жаром. Я налил себе стакан воды, залпом выпил, лег, закрыл глаза и попытался заснуть. Сон пришел не сразу, но потом навалился на меня так тяжело, что я крепко проспал почти шесть часов. Когда я открыл глаза, то на секунду застыл в одном из мгновений отключенности от жизни, от всего окружающего, от чувств, воспоминаний и мыслей. В следующий миг все это нахлынуло на меня, и я рывком сел в кровати. Первое, что вспомнилось, был лысый чувак с блеклыми глазами — полицейский, блин, который еще неделю назад проводил инспекцию дури в парнике. Тот, кто знал повешенного, кто смотрел прямо перед собой, не оборачиваясь по сторонам, кто при разговоре все время дергал губами и тянул слова.
![Всеволод Фабричный - Вата и гвозди [сборник рассказов]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)