Владимир Бацалёв - Первые гадости
— Вот это класс! — вскрикнул голубоглазый Митрофанушка.
— Вот это молодец! — вскрикнул черноволосый лоботряс.
— Вот это официант, — сказала Победа..
Когда заиграл сам собой магнитофон, Победа очень захотела, чтобы Аркадий пригласил ее на танец.
— Не хочу, — сказал Аркадий.
— Ну и дурак, — сказала Победа, а сама увела Аркадия на опустевшую кухню силком.
Юноша не знал, как себя повести, и растерялся, скис. Но все складывалось благополучно для влюбленных, и даже Червивин надолго засел в сортире.
— Где твой жених? — спросил Аркадий.
— В туалете: у него запор, — ответила Победа.
«Все кончено, — совсем расстроился Аркадий. — Их отношения дошли уже до знакомства с интимными прихотями организма».
— Свари мне кофе, — приказала девушка.
Аркадий послушно взял кофемолку, но она, едва затарахтев, выпрыгнула из рук, как кошка. Зерна полетели к ногам Победы.
— Недотепа! — сказала она.
«Урод», — подумал он, опустившись на колени и собирая в ладонь зерна.
— Ты похож на курицу, — сказала она.
«Я и есть курица», — подумал он.
— Не обижайся, это шутка такая плоская, — сказала она.
«Я все равно не клюну», — подумал он.
— Наверное, пойдет дождь, — сказала она.
«С чего вдруг?» — подумал он.
— Женщина убирает белье с балкона, — сказала она. — И люди внизу суетятся, словно в немом кино.
Но тут тучи и впрямь напряглись, как Червивин в туалете: казалось, вот-вот свалятся.
— Мне по ночам снится, что давным-давно в студенческом общежитии я все дни проводила на подоконнике и смотрела на дождь, расплющив нос о стекло, а папа с мамой сидели на лекциях, и дверь не пускала меня к ним, и на столе в глубокой тарелке плавало восковое пятно, а в плоской лежали котлеты, которыми хотелось помыть руки, и за окном шли поезда и плыли зонтики, а я жмурилась, когда мелькала молния и дребезжали стекла. Теперь во все это не верится, только снится.
«Во что?» — подумал он.
— Ну, что отец не мог даже в детский сад собственного ребенка устроить и ребенок сидел на подоконнике, — сказала она.
«Неужели и Чугунов был когда-то нормальным человеком?» — удивился он.
— А ты думаешь, отец родился с партбилетом в руке? — спросила она.
«По крайней мере, его приняли на партсобрании родильного дома», — подумал он.
— Дождь кончился, — сказала она.
«Это был ливень», — подумал он.
— Пойдем, пока опять не поругались, — сказала она.
«Куда же?» — подумал он.
— Дышать озоном, — сказала она…
Эскадра фонарей плавала над багровым прямоугольником, очерченным домами и оставленным солнцем, как записка в двери: «Вернусь к утру». Город уже притомился от вечера, и звуки тухли вместе с окнами. Только прогулочный катер фырчал, принюхиваясь к пристани под ночлег, да машины просыпались по зеленой команде и исчезали, оставляя шорохи в переулках. Победа скинула туфли и пошла босиком, определяя по лужам маршрут и распуская неоновые волны.
На дороге валялся светофор, героически продолжавший работать в красно-желтом режиме. Аркадий вспомнил, что два дня назад он гулял тут с Макаром Евграфовичем и светофор уже тогда валялся. Глубокий старик сравнил собственную жизнь с цветными сигналами: «Красные мне всегда запрещали, а оранжевые советовали быть осторожней. Вот сейчас подойдешь — сшибут, не задумываясь; а сейчас приготовишься идти — но нет, опять красный: шаг вперед — смерть под колесами, которые крутятся только в одну сторону. Всю жизнь простоял на кромке асфальта да так и не двинулся. Не берите с меня пример, юноша…»
— Ты почему такой грустный? — спросила Победа.
— Школа кончилась, — сказал Аркадий. — Хоть и дурная, а все равно жалко. Что там дальше будет?.. Кошмар какой-нибудь.
— А ты помечтай, — дала совет Победа.
— Мне кажется, что все мы разными способами будем выкатываться из колеи, которую нам уготовили, а нас пинками будут загонять обратно.
— Такие мечты лучше не рассказывать. Мы приходим в этот мир на готовые правила игры. Мы зачем их принимаем? — спросил Аркадий. — Нас десять лет якобы приучали к самостоятельной жизни, а в действительности либо врали в глаза, либо несли такую чушь, что себе не верили. И я боюсь их самостоятельности, потому что другую не вижу. Слышала такую загадку? К хвосту кошки прицепили консервную банку. Чем быстрее побежит кошка, тем сильнее загремит о мостовую банка. Чем сильнее загремит банка, тем быстрее побежит напуганная кошка. Знаешь, при какой скорости кошка не услышит грохот банки?.. При скорости звука. Но стоит ей чуть-чуть замешкаться, и банка ее опять напугает. Только кошки не бегают со скоростью звука, а людям приходится. И попробуй задержись! Прилепятся отличники, активисты, возьмут на буксир, вытянут, перевоспитают, лишь бы ты им тишину не нарушил грохотом. И все мы несемся, глядя в одну сторону, на одной скорости, всю жизнь бежим, бежим на одном месте и боимся отстать, иначе шума не оберешься. А я не хочу бежать в толпе, не зная куда и зачем!
— В этом что-то есть, — сказала Победа.
— Я боюсь самостоятельной жизни, потому что не готов к ней.
— А в этом чего-то нет, — сказала Победа.
В пустом салоне порхали использованные билеты. Трамвай трясся, как больной в ознобе, постанывал на поворотах и изредка пугал телефонными звонками. Победа прислонилась спиной к окну, и, когда трамвай в очередной раз тряхнуло так, словно рядом ухнула бомба, они стукнулись лбами, засмеялись и дальше поехали, прижавшись друг к другу, как в медленном танце.
— Победа, ты добилась своего… я все-таки влюбился в тебя, — прошептал юноша.
Она погладила его по щеке и сказала:
— Маленький дурачок.
— Я правда влюбился! — сказал Аркадий. — Разве для этого обязательно быть дураком?
— Скажи еще «честное пионерское».
Он коснулся губами розовой щеки, сердце его екнуло, он закрыл глаза и нашел губы девушки.
— С тобой случилась беда, — сказала девушка.
— Еще какая!
— Вернее, с твоим паспортом.
— Потом расскажешь.
— Но нам все равно сходить.
— Но я еще провожу тебя?
— Ну докуда?
— Ну до двери.
— Нет, до кровати.
— А родители?
— Они ночуют на даче, а папа ночует в командировке, тут, за углом…
Он встал посреди комнаты, послушал зачем-то, как в ванной шумит вода, и подумал, что надо уложить родителей баиньки. Нашел по шнуру телефонный аппарат и набрал номер.
— Мам, я сегодня не приду. Я, наверное, завтра приду.
— Подожди, отец с тобой поговорит.
— А что случилось?
— Ты ночуешь неизвестно где, хотя у тебя экзамены на носу.
— Мам, сколько можно делать из бедного папы бармалея? — и повесил трубку.
«Сейчас отец скажет свою классическую фразу, — подумал Аркадий. — Это ты виновата, я всю жизнь собирался его выдрать!»
Победа сунула руки в карманы махрового халата, тряхнула волосами, обрызгав Аркадия, и спросила:
— Ты не хочешь принять душ?
В ванной он намазал палец пастой и протер зубы, потом поскреб чугуновской бритвой над верхней губой, полежал в горячей воде и, вытираясь, ощутил не только робость, но и дрожь в коленях.
Он еще раз набрал домашний номер и сказал в трубку:
— Хватит ругаться, поцелуйтесь и ложитесь спать…
Победа сидела в кресле и читала, поджав голые ноги, как девушка-картинка на упаковке колготок. От ее вида Аркадий застрял в дверях, поискал ногой стул, нашел, присел на край, как проситель, и сложил руки на колени. «Надо вот так сидеть и ждать, что она скажет, — решил он. — Или действовать? Отнести на кровать и там за поцелуями… Но что снимать прежде: мои штаны или ее халат?.. И свет? Как быть с ним? Где тут выключатель?.. А вдруг она не хочет? Заработаю по рукам. А вдруг не донесу? Женщины, наверное, тяжелые. — Он представил, как, скорчившись в три погибели и обливаясь потом, подтаскивает Победу к кровати. — Может, просто сесть на софу и потянуть ее за руку? В каком-то кинофильме так и было. И свет потух сам собой, а зрители засвистели. — Он оторвался от стула, дошел до середины комнаты и замер от робости: — Сейчас я рухну на софу и забьюсь к стене, а Победа обидится. Или примет за должное? Интересно, как бы поступил Вертер, если бы Лотта вот так развалилась перед ним?.. Сбегал бы за пистолетом и застрелился у ее ног… Но я-то не Вертер!»
Он примостился на подлокотнике кресла и спросил:
— Пожелать тебе спокойной ночи?
— Волосы еще не высохли, — сказала она, — подушка промокнет.
Аркадий поцеловал Победу в щеку.
— Когда я была маленькой, мне говорили, что от поцелуев люди болеют гриппом. Мама сшила повязку с красным крестом, но без полумесяца, я ходила по коридору общежития и всех растаскивала за ноги. Почему-то студенты предпочитали целоваться в коридорах.
