Стивен Фрай - Теннисные мячики небес
— Да? А Порция мне говорила другое.
— И что же?
— Она сказала, что Нед намерен со временем занять в парламенте место отца.
— Что ж, может быть, и займет, — спокойно откликнулся Эшли, но в душе его разгоралась привычная злоба. Неужели Нед всерьез полагает, что место в политике может переходить от отца к сыну, как письменный стол или трость со складным сиденьем? А что, с горечью подумал он, вероятно, может; в конце концов, это ведь Англия. Пока же лето слишком драгоценно для Неда, чтобы тратить его на политику: нужно еще успеть потрахаться, и поиграть в крикет, и потрахаться, и походить под парусом, и потрахаться, и потрахаться, — вот и пусть Эшли, манчестерский ломовик, повкалывает в этом году секретарем, как тебе это, папа, старичок? Успеет еще поразвлечься и после Оксфорда, как по-твоему, папочка, дорогой? А в один прекрасный день, когда я буду «готов войти в дело», я вызову к себе доброго старого Эшли и назначу его своим политическим помощником. Бедняга Эшли, он будет мне так благодарен… пока же пускай подучится. Пусть наберется какого ни на есть опыта. Самое милое дело! Давай пригласим его на обед, предложим работу, он будет так благодарен. Да и меня перестанет мучить совесть за то, что я прочел его неприятный дневник, все-таки, надо признать, я поступил нехорошо. Подкинем ему деньжат, и будет он у нас письма печатать да конверты лизать — и даже сказать не успеет: Надменная Сучья Жопа Из Высшего Распроети Его Класса…
— С тобой все в порядке?
— М-м? Да, нормально, нормально… просто задумался, — Эшли рассеянно улыбнулся Гордону, словно пробуждаясь от несколько эксцентричных грез. — Итак, — весело произнес он, — ты, стало быть, впервые увидел великого Неда?
Гордон неуверенно кивнул:
— Великого Неда?
— Прости мне этот всплеск сарказма. Нед очень популярен в школе. Он чрезвычайно одарен, однако… хотя нет, не слушай меня. Все это не мое дело.
— Постой, он встречается с моей кузиной, так что мне нужно знать все, что о нем следует знать, — сказал Гордон. — Порция думает, что у него даже говно не воняет. Но ты же учился с ним в школе. Ты его знаешь дольше, чем она.
— Ну, скажем так: мне бы не понравилось, если бы с ним встречалась моя кузина. Это трудно объяснить. Большинство находит его очаровательным, честным, обладающим всеми качествами, какие делают мужчину привлекательным. Мне же он кажется холодным, надменным и лживым. Ого… — Эшли поднял взгляд на Биг-Бен, начавший отбивать половину часа. — Двенадцать тридцать. Если ты не против, давай заглянем в паб за углом. Я договорился там позавтракать с другом. В палату, коли будет желание, можно заглянуть и потом.
— Погоди. Послушай, если я тебе помешал…
— Ничуть. Руфус тебе понравится. И ты ему. Вернее, твои десять фунтов. На эти деньги можно купить немало выпивки.
— Ну ладно, если…
— Я пошутил. Руфус богат как Крез. Уверен, ты обнаружишь, что у вас много общего.
Нед лежал в постели и смотрел в потолок. Рядом, прижав к щеке кулачок и свернувшись, точно котенок, спала Порция.
Он еще не рассказал ей о ночном кошмаре на борту «Сиротки», о виденной им смерти Падди Леклера. По дороге из Хитроу, в автобусе, они беседовали почти как чужие, Нед старался, чтобы Гордон не чувствовал себя лишним, да и Порция казалась в присутствии кузена странно скованной. Неду не хотелось пугать ее, однако случившееся его потрясло. Он никогда раньше не сталкивался со смертью, ответственностью и страхом лицом к лицу, а тут они свалились на него все сразу.
Возвращаться в Шотландию с мертвецом на борту было занятием малоприятным. Да еще и Руфус Кейд повел себя как-то странно. Представлялось естественным, что именно Нед поведет яхту обратно в Обан, и все, кроме Кейда, согласились с тем, что это правильно и разумно. Нед безо всякого тщеславия сознавал, что он лучший во всей команде моряк, да и разве то, что Леклер доверился ему перед смертью, не доказывало его право командовать судном? Конечно, он не мог поделиться этим секретом ни с Кейдом, ни с кем другим. В течение пяти часов, до самой зари, на всем их печальном обратном пути Кейд угрюмо придирался к каждому решению Неда и при всяком удобном случае из кожи вон лез, стараясь подорвать его авторитет. Прежде с Недом такого не случалось, и потому он чувствовал недоумение и обиду.
И только когда они шли через гавань Обана к молу, на котором их ожидали, посверкивая голубыми огнями, машины «скорой помощи» и полиции, Нед понял, в чем дело.
Кейд, смущаясь, подошел к нему.
— Послушай, Маддстоун, извини, — глядя в палубу, сказал он. — Наверное, все это сбило меня с катушек. Я не хотел придираться к тебе. Конечно, ты и должен был нами командовать.
Нед коснулся его руки.
— Да черт с ним, Руфус, забудь об этом. С учетом всех обстоятельств, ты вел себя блестяще.
Весь остальной день прошел как в путаном сне — показания в полиции, телефонные звонки, бесконечное ожидание, — но в конце концов Нед получил разрешение отправиться со всей командой в Глазго, чтобы поспеть на ночной эдинбургский поезд. Быть начальником — дело тяжелое.
Голова Порции шевельнулась на его груди, и Нед обнаружил вдруг, что смотрит ей прямо в глаза.
— Привет, — сказал он.
— Привет.
И они рассмеялись.
Эшли смотрел, как Гордон приканчивает второй свой «Гинесс».
— Ты же видел ее, Эшли, — сказал Гордон, рыгнув и отерев с губ пену. — Она прекрасна. Ты бы назвал ее прекрасной?
— Безусловно, Гордон, — ответил Эшли, у которого лежало в кейсе несколько старых греческих антологий, представлявшихся ему куда более возбуждающими.
— И вообще, — продолжал Гордон, — в моей стране за чужаков не выходят. Просто не выходят, и все. Не положено, неправильно.
Руфус сидел, хмуро уставясь в пинту «Директора», которую он уже сдобрил тремя тройными виски.
— За чужаков? А кто у вас там чужаки?
— Гордон и Порция евреи, — пояснил Эшли. — Выходить за людей другой веры у них не принято.
— А я католик, — сообщил Руфус. — И у нас то же самое.
— Да она в мою сторону и не смотрит, — пожаловался Гордон. — Ни хера не смотрит. Вы понимаете, о чем я?
— О том, что она на тебя не смотрит? — сказал Руфус.
— Точно. Вот ты понял. Не смотрит, и все.
— Ясно. Тебя это, наверное, чертовски расстраивает.
— Еще бы!
— Я бы тоже расстроился, точно тебе говорю. Эшли был рад, что Гордон с Руфусом так быстро нашли общий язык, он боялся только, что не сможет справиться с двумя пьяными сразу. Эшли хоть и старался в последнее время узнать о вине все, что о нем следует знать, однако спиртное и уж тем более опьянение — свое или чужое — не доставляло ему никакого удовольствия. Впрочем, он этого не показывал и умел, не производя впечатления чопорного трезвенника, растянуть одну порцию выпивки на срок, за который его собутыльники успевали управиться с несколькими.
— Так что у вас там случилось, Руфус? Говоришь, Леклер умер на обратном пути?
— Господи, Эш, я же тебе рассказывал. Он отправил меня за бутылкой сраного «Джеймсонса», а когда я вернулся, Святой Нед уже баюкал его в своих объятиях, воркуя, как затраханный голубок. Я и охнуть не успел, как он назначил самого себя капитаном. А об меня он вообще разве что ноги не вытирал. Да еще имел наглость сказать потом, что, «с учетом обстоятельств», я вел себя блестяще. Подразумевая, естественно, что это он блестяще вел себя — с учетом обстоятельств. Подонок. Ну, правда, ему-то и пришлось потом возиться с полицией, со «скорой» и со всеми бумагами. Ха! Спорим, об этом он не подумал. — Руфус с трудом поднялся на ноги. — Ну и ладно. Хрен с ним. Еще выпьем?
— Отчего же нет, — согласился Эшли. — То же самое, пожалуйста. Джин с тоником и льдом, но без лимона.
— А эта штука и впрямь до нутра пробирает, — сказал Гордон, протягивая Руфусу пустой стакан. — Только на этот раз, пожалуй, хватит полпинты.
— Полджина, пинту «Гинесса» и лимон. Без льда, но с тоником. Все понял. — Руфус, пошатываясь, двинулся к бару.
— Он и вполовину не так пьян, как прикидывается, — сказал Эшли. — Отец у него алкоголик, вот он и примеряет на себя эту роль.
Гордон некоторое время смотрел вслед удаляющемуся Руфусу, а затем повернулся к Эшли:
— А тебе нравится видеть людей насквозь, верно?
— Ну, — ответил немного удивленный Эшли, — судя по твоему замечанию, тебе тоже.
— Верно. Туше. Так скажи мне наконец, о ком вы тут толковали?
— В школе он был кем-то вроде инструктора по парусному спорту, — ответил Эшли с таким выражением, словно речь шла о местном ассенизаторе. — Все эти яхтсмены очень любили его — на свой невыносимый манер, друзья-товарищи, обычное дело в яхт-клубах. Он все время организовывал в каникулы плавания для тех, кому они по карману. Или для тех, кому это неописуемо скучное занятие пришлось по душе, — добавил он.
