Анатолий Семенов - Коровка, коровка, дай молочка
— Это вы меня извините, — сказал Виталий Константинович, вставая из-за стола. — За то, что своим сватовством поставил вас в трудное положение. А себя — в глупое. Наполеон правильно говорил: от великого до смешного один шаг.
— Ну что вы! Разве кто-нибудь позволит над вами смеяться. Я очень благодарна вам за цветы и… за то, что навестили нас. А уж если что не так вышло, то извините.
— Ничего, переживу как-нибудь.
— Да вам ли переживать, Виталий Константинович! — воскликнула Галина Максимовна. — Любая за вас пойдёт. Ведь стоит только захотеть.
— Как выяснилось, не любая. Спасибо за угощение. — Завадский покосился на плавленые сырки, нарезанные пластиками, и стал одеваться.
10Утром следующего дня Нинка опять ходила вокруг фермы. Все двери заперты. У главного входа — толпа мужиков. Доярки внутри фермы заунывно пели последний куплет «Подмосковных вечеров». Кончилась песня. Затихли.
Один здоровенный мужик в большой рыжей шапке из лисьего меха постучал пудовыми кулаками в дверь.
— Анфиса! — крикнул он басом. — Я тебе ноги повыдергаю. Открой дверь!
Доярки затянули «Позарастали стёжки-дорожки…
Председатель колхоза Олейников и его заместитель по животноводству зоотехник Шитиков стояли в сторонке. Молоковоз чуть поодаль. Шофёр молоковоза подошёл к начальству.
— Что делать будем? — спросил он, глядя на председателя.
— Вот, зоотехника спрашивай, — сказал председатель. — Это по его части.
— Я не знаю что делать, — раздражённо ответил Шитиков.
— Вот это да, — сказал шофёр, глядя на мужиков, толпившихся у входа. Бригадир Бархатов ломиком пытался сорвать дверь, но дверь не поддавалась.
— Если к вечеру не сдадутся, будем брать штурмом, — сказал председатель не то в шутку, не то всерьёз.
— Надо позвать Замковского, — сказал Шитиков. — Пригрозить им судом. Что это такое, в конце-то концов!
11Вечером Нинка прибежала из школы, бросила портфель в прихожей на диван и — как ветром её сдуло — скорей на улицу. За углом откуда просматривалась вся ферма, остановилась. Возле фермы толпы народу. Коровы ревут. Три мужика с ломами забрались на крышу и пытались разобрать кровлю.
В одном месте приподняли доски. Нашёлся смельчак — муж Анфисы. У него уже был синяк под глазом, но он свесил вниз ноги, просунул зад и хотел спрыгнуть в коровник, но вместо этого вдруг заорал как кот, которому прищемили хвост, и поспешно стал выбираться наверх.
— А-а-а-ай-я-яй! — крикнул он опять. — Что вы делаете? Дуры!.. Ай!.. Ну мать вашу…
Доярки внизу хохотали.
Мужики сверху посмотрели в щель и увидели железные вилы.
— Ну, Фиска, заказывай гроб с музыкой! — крикнул пострадавший, глядя в щель и почёсывая зад. — Хоронить тебя буду, стерва. Так и знай!..
Возле фермы — толпа людей и теперь уже два молоковоза. Шофёры возле своих машин, покуривают, ухмыляются. Подошёл третий молоковоз. Шофёр вылез из кабины, удивился:
— Вы чего тут стоите?
— Не загружались, потому и стоим.
— Как не загружались?
— А так. Утренней дойки не было, я — пустой. Стою с утра тут.
— Обеденной дойки тоже не было, и я пустой, — сказал другой шофёр.
— Так ведь уже вечер. Порожняком что ли возвращаться?
— Мы бы давно уехали. Председатель справку не даёт. Наверно хочет в один раз загрузить все три молоковоза.
— Так что придётся постоять тебе вместе с нами? — сказал другой шофёр.
— А что творится-то? Забастовка что ли?
— Сам чёрт не разберётся, что тут творится. Но по-моему что-то похуже чем забастовка. Видишь, милиционер с пистолетом бегает.
Шофёры стали наблюдать, как происходила осада фермы мужьями доярок под руководством участкового уполномоченного старшего лейтенанта милиции Замковского.
Мужики вооружены ломами, топорами. Несколько человек подкатывают на тележке осадное орудие — длинное толстое бревно — и нацеливают его на ворота. Из окон фермы выглядывают доярки с железными вилами в руках. Кто-то затянул, пересиливая надсадное коровье мычание, «Сормовскую лирическую».
— Откройте ворота! — кричал Замковский, потрясая пистолетом. — Бросьте вилы! Вооружённое сопротивление властям!.. Знаете что за это бывает?!
— Ты припугни их, — посоветовал мужик в лисьей шапке и с синяком под глазом — муж Анфисы. — Пульни в окошко раза два — они и лапки кверху.
— Я те пульну! — крикнула Анфиса. — Приду домой, я тебе так пульну!..
— Ага! Приди только домой.
— Все равно ворота сейчас собьём!.. — крикнул кто-то из мужиков. — Бревно уже подкатили!
— Сдавайтесь, бабы, пока не поздно! — крикнул другой мужик.
— Если ворота собьёте, мы вам покажем! — крикнула Ксения Налетова, молодая задиристая доярка, похожая на бурятку. — У нас оружие поострее вашего. — Она высунула в окно четырёх рогие железные вилы.
— Они с ума сошли, — сказал Замковский. — Они же круглые идиотки! Вот к чему приводит юридическая неграмотность! Это же двести шестая статья часть вторая. Злостное хулиганство да ещё вооружённое сопротивление властям. Им же по пять лет припаяют. Кто-нибудь их вразумит наконец? — Замковский повернулся и уставился на руководителей колхоза.
Олейников горько усмехнулся, опустил глаза. Шитиков подошёл к воротам.
— Дарья! — крикнул зоотехник. — Ты же член правления. Как тебе не стыдно?
— А где обещанный транспортёр? — крикнула изнутри Дарья. — Обещали поставить новый транспортёр? Обещали. Гордей Игнатьич, ответь! Ты знаешь сколько раз я поднимала этот вопрос на правлении? А? Не знаешь? Зато я знаю. Сто раз! А воз и ныне там.
— Да где мы сейчас возьмём тебе транспортёр?
— Где хотите, там берите.
— Нет их нигде!
— А почему нет? — возник изнутри чей-то другой голос. — Мы что, каторжные, каждый день таскать на горбу турнепс и брюкву! Одень-ка на себя эту корзину! Потаскай сам! Тогда узнаешь. А мы не ишаки, чтобы вьючили нас корзинами.
— Ну не может государство сейчас пока обеспечить всем необходимым. Дай срок…
— Какой?
— Какой-какой! — передразнил Шитиков и добавил шутливо: — Обещанного три года ждут, сама знаешь.
— Вот через три года я тебе и открою.
— Да вы что! Сивухи там обожрались что ли? У вас у одних проблема? У всех проблемы. Везде нехватка. И люди не возникают… Работают…
— Это их дело. А мы молчать больше не будем.
— И нечего нас агитировать, — появился новый решительный голос — Я удивляюсь тебе, Гордей Игнатьевич! Удивляюсь как такому солидному умному человеку не надоест каждый день жевать эту жвачку про временные трудности. Семьдесят лет сидим по горло в дерьме, а он все своё — временные трудности.
— Это ты, Маргарита? Ну, погоди, доберусь до тебя.
— Ага, сначала доберись.
— Дарья, угомони баб, пока не поздно!
— А я тут причём? Они натёрли мозоли на спинах и требуют своё, законное.
— Да я не про это. Вишь, Маргариту куда занесло?
— Я про это. Нет нового транспортёра, ремонтируйте старый.
— Как его ремонтировать? Он уже заржавел. Лежит третий год на свалке.
— Когда будет транспортёр, тогда и откроем. Кто-то высоким приятным голосом, перекрывая мычание коров, затянул песню «Вологда». Остальные доярки дружно подхватили.
Шитиков покачал головой, повернулся к председателю, развёл руками.
— Ну что, начнём? — сказал Бархатов, кивая на осадное орудие. — Ворота крепкие. Ничем больше не пробьёшь.
— Может быть попробуем пролезть через окна с другой стороны, — сказал Шитиков. — Жалко такие ворота ломать.
— Пробовали уже через окна и через крышу, — сказал Олейников. — У них там дисциплина как в армии. Организована патрульная служба. Вот, полюбуйся. — Олейников кивнул на мужика в лисьей шапке, у которого под глазом был синий фингал. — Пытался пролезть через окно. Кто тебя звезданул? Твоя благоверная Анфиса? Он же пробовал и через крышу. А ему — вилы в задницу… Кто? Тоже Анфиса?
— Я ей, курве, сегодня задам перцу, — сказал мужик, сжимая пудовый кулак. — Она у меня попляшет.
— Если сегодня возьмём эту крепость, — усмехнулся председатель.
Доярки кончили петь «Вологду». Шитиков снова подошёл к воротам.
— Дарья! Последний раз прошу. Открой!
— Сейчас. Разбежалась. Открою когда транспортёр будет.
— Все. Переговоры окончены, — сказал зоотехник, обращаясь к председателю. — Командуй дальше сам.
К воротам подошёл пожилой сухонький мужичок.
— Марья! — крикнул он. — Ты жива?
— Жива! — откликнулась Марья Дмитриевна.
— Ты что, на старости лет спятила? В тюрьму или в психушку захотела?
— Ага! Давно хочу в психушку. Хоть отдохну маленько от этой каторги.
— Вот дура старая.
Председатель посмотрел исподлобья на ворота, покосился на бревно.
Коровы мычали все громче и громче, надсаждая утробы.
Председатель повернулся к мужикам, нацелившим бревно на ворота, и взмахнул рукой:
