Виктор Рид - Леопард
Серое лицо бросило на него озабоченный взгляд:
— Почему ты так говоришь? Почему?
Срочно был нужен ответ, и Небу ответил:
— Это сказал леопард, молодой бвана. Он сказал, что приходил за тобой.
— Не валяй дурака! — закричал мальчишка. Он карабкался по костылям, стараясь подняться на ноги. — Ты всего-навсего суеверный негр.
Одна из циновок отвалилась от костыля, и Небу, встав на колено, привязал ее на место. В этом жесте тоже было величие.
— Почему ты не убил его? Он что, тоже твой негритянский бог?
Глумление.
Как говорит полубвана, он должен был бы убить леопарда. Он должен был метнуть копье, кошка была от него на расстоянии оленьего прыжка или даже ближе. Но тело, которое он так хорошо знал, заявило ему самым непререкаемым тоном о своей слабости. Нельзя одним сердцем метнуть смертоносное копье. Для этого надо в одном движении сосредоточить всю кровь, все мускулы, все познания. Лишь тогда можно метнуть с уверенностью в удаче. А он, закинув руку с копьем назад, ощутил в теле изъян, причиненный пулей бваны Гибсона. Он мог бы разве что ранить зверя. А только что окотившаяся львица — овца по сравнению с раненым леопардом.
— Мне следовало бы воспользоваться винтовкой белого, чтобы защитить его сына, — сказал Небу. — Тогда белый бог смилостивился бы и заставил винтовку заговорить для спасения сына белого.
Глаза мальчишки острыми ножами впились в черный затылок, ибо ему показалось, что в голосе негра он расслышал насмешку. Саднило бедро, он ободрал его, когда бросился наземь от страха. Зато он увидел леопарда раньше, чем Небу. Но тогда ему не пришло в голову, что леопард пришел за ним. И он испытал самое странное чувство при виде мускулистых лап, готовых обнять его, при виде выпускаемых когтей, медлительных, как улыбка девчонки, раздумывающей, ущипнуть тебя или нет. Черный был ловок и быстр, он не может пожаловаться на это. Но как он смеет издеваться над ним! Неслыханно! Оскорбление безраздельно царило в нем, когда он смотрел на вьющиеся волосы ниггера, привязывающего к костылю дурацкую циновку.
Когда Небу выпрямился, мальчишка сказал ему:
— Винтовка бесполезна для тебя. Лучше пользуйся своим примитивным оружием — луком и стрелами. Что ты мне скажешь на это? Почему ты не пустил в ход свой здоровенный лук?
— По лесу не ходят с заряженным луком.
— Белые ходят по лесу с заряженной винтовкой, а черные ходят по лесу с пустым луком, — понимающе проговорил мальчишка.
— И поэтому у черных не бывает несчастных случаев, — пошутил Небу; его лицо было недвижно, как камень. — Слышал ли когда-нибудь молодой бвана о том, что черного случайно убили стрелой из лука? Или копьем? Именно это оружие предназначено для Африки.
— Однако винтовки белых убивают ваших лучников и копейщиков! — с яростью воскликнул мальчишка.
— Сколько угодно, — спокойно ответил Небу.
И он тронулся в путь, затаив боль в боку и думая о том, как эта боль похожа на песочные часы, которые стояли перед домом Гибсона. Когда они иссякали, ты мог перевернуть их, и они начинали все сначала. Боль в его теле должна истощиться и не оставить в нем ни песчинки, как в верхней половине песочных часов, чтобы его кровь снова стала чистой, мускулы быстрыми, глаза ясными, чтобы он смог невредимым пройти сквозь джунгли, чтобы он смог справиться с этим странным мальчишкой, который идет следом за ним. Он надеялся завтра добраться до сернистого озера — места великих исцелений.
Дождь забарабанил с удвоенной энергией. Ветер яростно раскачивал старые деревья и сгибал пополам молодые. Небу снова натянул на себя резиновое одеяло и оглянулся на мальчишку, серое лицо которого испуганно смотрело на темный разгулявшийся мир. В отдававшем желтизной мраке Небу увидел упругие розовые цветы каштана и ракитника, втоптанные дождем в грязь, и толстые листья дикого инжира, изуродованные водой, низвергавшейся на них и с них. И ему пришла в голову мысль, которая всегда озадачивала его в детстве: куда деваются во время дождей львы, буйволы и носороги? И куда устремляются антилопы и газели, когда над их головами разверзаются хляби небесные? И что происходит с орлами и божественными фламинго? Не забиваются ли они в камни и не рыдают ли они там все время длинных дождей, убивая свою гордость?
За пределами земель, на которых охотится его племя, где горбатые холмы на протяжении трех дней пути на восток бегут вверх и вниз, по прошествии дождей первые лучи солнца становятся на землю, как прямые желтые колонны, и тогда ты можешь наблюдать, как они наливаются силой, трепещут и расширяются, пока золотой шар всей тяжестью не утвердится на них; и вот отяжелевший от веселья огромный мир раскрывается над холмами, безумно хохоча, и ночная тьма с воем уносится прочь.
…Это было давно. Они лежали, наблюдая приход дня через открытую дверь хижины, они были юны и полны сил, как наступающий день, и в их животах еще жили последние побеги великолепия, в них еще звучали радостные ритмы музыки.
— Я буду охотиться, ловить рыбу и обрабатывать землю, — сказал он тогда. — А к зиме у меня будут коровы и овцы на приданое.
— Я буду ждать, пока мой муж заработает все это, — сказала новоиспеченная жена, — я принесу ему детей, когда он вернется ко мне.
— Они станут прославленными мужчинами, эти дети, — сказал новоиспеченный муж.
— И верными женами, — сказала она.
— И матерями других прославленных мужчин.
— И других добрых женщин, — сказала она, обращаясь к свету разраставшегося утра.
— Ты… ты… не боялась… ночью? — спросил храбрый юноша.
Он повернулся так, чтобы видеть ее лицо. Он удивился, глядя на него. Он удивился силе, написанной на нем, и испугался, услышав, что она плачет. Он любовался ее строгими губами, ясным, спокойным лбом и нежными глазами, и он почувствовал, что может во всем положиться на нее, что с ней он мог бы смело стоять лицом к лицу со львами, или посреди враждебной деревни, или под винтовками белых захватчиков.
— Тебе было… больно? — Необходимо растормошить ее, так ведь полагается. — Больно?
— Боль отняли у меня ножи старых болтливых женщин, — ответила она, и они оба засмеялись, вспомнив обряды, которые превратили их во взрослых. Но они не смеялись над этими обрядами.
Он сказал:
— Завтра я начну строить нашу хижину.
— Завтра — это сегодня, — ответила девушка, которую племя избрало ему в жены. — Сегодня. Сейчас, мой молодой ленивый супруг!
Но сладость вновь пробуждалась в их телах. Сегодня никто не потревожит их в брачной хижине.
— Ты думаешь, у нас будет Небу? — Любви всегда сопутствует гордость.
И в ее глазах тотчас вспыхнул ответ, и она засмеялась глубоким, торжествующим смехом, удивляясь его милому неведению, чуть-чуть обижаясь на него. Она взбиралась на красивейшие холмы близ Накуру, она плавала в водах озера у Найваша, она пробиралась сквозь джунгли с огромными корзинами картофеля и бадо, и ее тело стало прекрасным царственным телом принцессы, достойной встретить утро с Небу. Она принесет ему радость или лишит себя жизни. Она будет мыть и готовить для него, носить его посуду и оружие, пока она любит его, любит осторожно, умело, нежно и прихотливо. Но она будет дразнить его, отвечая ему только глазами, в то время как сердце поет от радости.
— В твоих глазах пролетела ласточка, — сказал он.
— Нет, — сказала она, — ласточка задержалась и спела тебе песню.
— Мне?
— Нам, нашим сыновьям и дочерям. — Она читала в глазах ничего не понимающего юноши, что не ошиблась в нем. И она повернулась и выглянула за дверь и увидела радостно зардевшееся над деревьями небо, по которому летали птицы. Ее тело было радостью и совершенством для него, оно много требовало и много давало, оно жило с ним в одном ритме.
XVIII
— Вечер догнал нас, — сказал Небу мальчишке, упорно тащившемуся по жидкой грязи. По приказу Небу он теперь шел впереди. — Завтра или послезавтра мы должны выйти на дорогу белых.
— В том случае, если леопард не разделается с тобой. От тебя разит гноем, — злобно возразил мальчишка.
— Гноем? Дурной водой? Это запах жизни, молодой бвана.
Но он сам чувствовал этот запах, и боль в боку неистовствовала. Он боролся с ней весь день, она требовала, чтобы он почаще останавливался, а он мог сделать лишь одну остановку, чтобы поесть. Но теперь он решился. Он задержится у сернистого озера. Влажная глина не приносила облегчения ране, и он не знал точно, какие травы следовало бы положить на нее. Купанье в сернистой воде убьет слонов, причиняющих страдания боку. Он не видел леопарда с утра, но он знал, что тот все время находится поблизости. Он держится подветренной стороны, он перебирается с ветки на ветку и спускается на землю там, где кончаются деревья. Он прячется в высокой траве, медлит, чтобы почесаться и зевнуть; его желтые немигающие глаза начеку, отвратительная голова болтается из стороны в сторону. Он готов ко встрече с врагом или с жертвой.
