Илья Игнатьев - Умная судьба
Буквально неделю спустя, Вовка мне сказал, что когда я наорал на него в машине, и пригрозил отвезти его домой, если ему не нравится то, что я зову его к нам, так вот, он мне сказал, что: - Мне тогда та-ак захотелось тебя обнять, погоди, Ил, покажу… во как! Понял, а ты орёшь, а я тебя обнять хотел…
Вовка не гомосексуалист, господа, не спешите с выводами, а если вы их уже сделали, то это не так. Он не гомосексуалист, и не будет им. Ему очень нравится заниматься со мной сексом, - любовью, господа! - ему очень нравится моё тело, да и не только моё, уверен, ему и Пашка нравится, возможно, кто-то ещё. Но с Пашкой у них ничего, и не потому, что есть я, а такое табу, неосознанное табу, установил себе Вовка, хоть и знает он про Пашку всё, и на второй уже день был у них разговор на тему, а я, - Бонд хренов, - я этот разговор подслушал…
Но Белов не гомосексуалист, вот насчёт Пашки я ручаться не буду, а насчёт Вовки уверен абсолютно. И также я уверен в том, что он всегда будет рад однополому сексу, если это будет его выбор, а уж если ещё и Любовь…
Бисексуал? Да не в терминологии дело, в конце-то концов, тем более что вся эта словесная шелуха здорово отдаёт клиникой!
Не знаю. Знаю только, что гомоэротизм у Белова, разве что из ушей не хлещет. Да вы и сами увидите, если у вас достанет терпения дочитать это вот… это. Рассказ этот дочитаете, и делайте тогда свои выводы, а пока, прошу вас, не спешите, господа мои.
Гомоэротизм, - проявилось бы это в Вовке без меня? - уверен, да! Какие бы формы эта сторона его натуры приняла, во что бы вылилось это его неосознанное тогда желание? - не знаю…
О гомофобии будет у нас с Беловым разговор, возможно, я его вам передам, но сейчас скажу, что это правда, когда человек подавляя, - не гомосексуализм даже, нет, - гомоэротизм, становится гомофобом.
Я был знаком с Дмитрием Сергеевичем Лихачёвым. Правда, мельком, но считаю, что мне редко повезло, хотя я и не люблю интеллигентов. По многим причинам, - и веским, на мой взгляд, - я не люблю интеллигенцию и интеллигентов, но к Лихачёву это не относится, ведь он был… В нём жил кто-то из Богов, не знаю кто именно, возможно, что Сварог, или даже сам Прометей, хоть он и не совсем Бог, он ещё древнее, он Титан.
Лихачёв не был гомофобом, он столько повидал и навидался, - Соловки, его ведь чуть там не расстреляли, Блокада потом, - но он не был поломан сучьей стороной жизни, как эти несчастные, не повидавшие и тысячной доли того, что повидал Старик. И он не был гомофобом не в силу своей интеллигентности, - хотя он так бы и ответил, не дословно, но в этом смысле, я уверен, я же его знал, хоть и мельком, а это и не важно, - мельком, - он был из той породы Титанов, которых узнаёшь сразу, и они ничего не прячут внутри, это ниже их достоинства, что-то скрывать. Он не был гомофобом, потому что в нём не было и капли гомоэротизма, вот и всё. В таких Титанах нет места фобиям вообще, apriori, никаким, и этой в том числе. Неинтересна была Лихачёву эта сторона, ну, разве что, в узко-научном, я бы сказал, фундаментальном аспекте, но прикладное значение этого явления таким людям неинтересно, а потому, Лихачеву было абсолютно пох-х… простите, ему было совершенно нелюбопытно, кто с кем спит, и как они там спят…
Вовка не гомосексуалист, - в нём до чёрта гомоэротизма, - и он не станет гомофобом. Я не приписываю себе заслугу в том, что Белов не станет гомофобом, говорю же, я не знаю, как бы всё у него повернулось без меня, но повернулось всё вот так, со мной.
Хм, вот только и Лихачёвым ему стать не светит, как, впрочем, и вашему покорному слуге, да и не надо, это же какая ноша, - Титан внутри тебя…
Ладно, вернёмся ко мне домой, мы ведь там с Беловым мою Коллекцию смотрим, да и Пашка скоро уже придёт…
* * *- Ну ладно, не хочешь есть, пошли тогда в кабинет, там побудем, там у меня много всякого, интересного.
- Да, квартирка у вас! В этой вашей гостиной вся бы наша с мамой однокомнатная поместилась бы… Нет-нет, я про то, что хорошо, когда места много.
И правда, в голосе Вовки нет и намёка на зависть, простое удивление.
- Дак ить! Эта! Много-та места, эта, его ж много-та таво… не бывает! Ась? Ну, коровёнку там завесть, али поросяток, им места-та надоть, али нет? Надоть… Заходи, нечего на меня хихикать тут! Вот, это мой кабинет, а по преимуществу и моя спальня. Много места, это ты прав… Понимаешь, Вовка, я в детстве в коммуналке жил, потом только нам квартиру дали… Садись, что ты смотришь, - это диван, на нём сидят. И ещё на нём едят. И спят. Ест Пулемёт, - постоянно, а сплю я, - иногда, так крошки вечно, блин…
Вовка решительно плюхается на диванные подушки, с лёгкой улыбкой слушает мою болтовню, рассеяно поглаживает мягкую тёмно-вишнёвую кожу обивки, постепенно его улыбка делается лукавой, наклон головы, неспешный тяжкий мах ресницами, блядь, рот бы мне не раскрыть, да не покраснеть бы ещё мне…
А этот… зеленоглазый вдруг упругой пружиной вскидывается с дивана, чуть наклоняется вперёд, смотрит на меня, наклоняет голову, смотрит в узор паркета, раскидывает в стороны руки, и, жужжа, словно лёгкий спортивный самолётик, покачивая руками, которые сейчас не руки, а крылья, маленькими шажками начинает движение-полёт по кругу моего кабинета. И снова лукавый взгляд искоса, и уже какая-то хитринка, и у меня в горле пересыхает, - это, я ж с похмелья… и я пячусь, нащупываю край стола, опираюсь на него, смотрю на зеленоглазого, - а тот уже понял, что он в меня попал, с лёта, попал из обоих зелёных стволов…
Кто мне может объяснить тайну? Отчего мы становимся дураками? Всё же мне ясно, у меня же такой свой растёт, Пашка и не такое ещё мочит, - да и ещё похлеще я трюки видывал, был у меня мальчишка, хоть он и ушёл, а я его не стал удерживать, тому мальчишке было просто интересно попробовать, я ему только для этого был и нужен, но он был такой же лукавый хитрец, осознающий свою силу, и он выкидывал и не такие номера!.. Хотя Белов только прицелился, и ведь сразу же попал в меня, с первого раза, - блядь, что же меня ждёт, когда зеленоглазый пристреляется? Кайф! - и ещё миллионы эпитетов, так, кажется, и ни один из них… но я сейчас подбит, какой это кайф, блядь, это ТАК…
Я, стараясь не закашляться, сглатываю сухость во рту, обхожу свой стол, сажусь в кресло, упираю подбородок в сложенные на столе кулаки, прищурившись, смотрю на Вовку, та-ак, и ещё пристальней, с ног до головы, что ж, зеленоглазый, давай кто кого, у меня ведь точно такие же два зелёных ствола, и калибр тот же…
Мама дорогая, покраснел, и забыл сразу, что он истребитель, то-то, я же… Ладно, потом продолжим, Белов, я тоже люблю такие дуэли. А Вовка скрывая секундное смущение, засовывает руки в карманы своих джинсовых шортов, с независимым видом оглядывается вокруг, поджимает губы, - чуть, пожалуй, тонковаты, - да нет, просто он их так поджимает, - Вовка уважительно качает головой, смущение прошло, - а что, он же подросток, нормальный, - и он уже знает, что он меня подбил, - чего бы это ему смущаться, - щас, - пусть вон я смущаюсь, - нечего, - а уважительный кивок, это на шкафы…
- Да-а, книги… у меня тоже есть КНИГИ.
- А почему так значительно, фантастика, что ли?
Вовка смотрит на меня с сожалением, что ж, дураков ведь надо жалеть…
- Фантастика тоже есть, мне нравится, но фантастика, дядя Илья, это… книжки, - мама дорогая, какие нотки в голосе у Белова, и кто из нас Федон, а кто Сократ? - А КНИГИ, это у меня про авиацию!.. Ну что ещё?! Чо я сказал-то?!
Наповал!!! Я роняю голову на стол, меня сотрясают… да нет, не рыдания, хотя я и на грани, меня трясёт от смеха, как стол не трясётся вместе моей дурной башкой, не знаю… о-о-ох… это же…
- Вовка… по-го-ди… мама! Прости, Белов, просто я сегодня сподобился уже лекцию по истории авиации прослушать! Да-а-а… Муж моей мамы, Виктор Максимович, он лётчик, в отставке, на бомбардировщиках летал, честно. Он мне регулярно такие лекции читает… Нет! Не буду я тебе рассказывать, про что! Нет, сказал, сам с ним познакомишься, пусть он тебе лапшу эту на пропеллеры вешает, а меня уволь!
- Слово, дядя Илья? Слово?
- Э-э-э, ладно, хотя, чувствую я, что пожалею. И вот что… А?
- Йес! - и Вовка меня уже не слушает, он добился от меня слова, он продолжает облёт, вираж, разворот, и он перед одной из витрин с Коллекцией.
- Та-ак, а это что? Это ножи что ли? Вау!!! Вау, дядя Илья…
- То-то и оно, что вау, это, Вовка, не просто ножи, не только ножи, это ещё и искусство, - я встаю из-за стола, подхожу к Вовке сзади, и вдруг чувствую, что он ждёт, и тогда я кладу ему обе руки на плечи, - решаюсь, и осторожно опускаю свой подбородок на его макушку. И Вовка не отстраняется, не вздрагивает, я угадал, - нет, он не плывёт от моих прикосновений, не время, но ему хорошо.
- Это… Я понял, что искусство, - Вовка чуть двигает головой, устраивает мой подбородок поудобней, и указывает пальцем в толстое зеленоватое стекло: - Вот этот. Как красиво! Свет от луны на воде, как настоящий… Как это сделали, вообще, нарисовано, что ли?
