Юлия Зеленина - КС. Дневник одиночества
– Вы с матерью говорили по поводу развода? Папа кивнул.
– Во время моей болезни?
Иван Павлович смотрел на меня с мольбой прекратить допрос, но я должна была знать всю правду! Я должна была знать! Ведь от этого зависело многое: мои горизонты, моя судьба, мое счастье!
– То есть пока я билась в конвульсиях, вы с матерью занимались собой! – вывела я.
Папа вдохновенно оправдывался, разъяснив, что о разводе он просил мать в тот роковой день, когда я слегла.
– Я не могу жить рядом с чудовищем. Я мерзну рядом с ней. Она отравляет мою жизнь! – разоткровенничался отец.
Видимо, Голубева вселила в него уверенность, и проблески геройства пробивались сквозь мягкотелость стареющего преподавателя. Иван Павлович деликатно попросил оставить разговор о нашей беспутной мамаше и переключился на меня.
– Скажи мне, дочь, почему у тебя нет подруг? – заинтересованно вопрошал он.
– Потому что в них нет необходимости. Мне от них ничего не нужно.
– Что значит «ничего не нужно»?
– То и значит! Человеческие отношения – это набор взаимоуслуг! В том числе и дружба!
Папа озадачился моей философией и налил себе еще полную кружку чая, вероятно подозревая, что разговор будет долгим.
– Для чего нужны друзья, – продолжала я размышлять.
– Чтобы пожаловаться на дырявую жизнь… чтобы обратиться за помощью в той или иной ситуации… Но ведь это небескорыстно! Человек, оказавший услугу, ждет отдачи. А значит – это товарооборот.
Ивану Павловичу нечего было возразить. Я видела, что он не согласен, но вот только бить мою карту ему было нечем!
– А как же любовь? – спросил он растерянно.
– Любовь – тоже взаимодействие. Я хочу заполучить человека в свою жизнь для определенных целей: секс, благосостояние, общение…
– А просто любить ты не можешь? – Своим вопросом папа выбил меня из колеи.
«Просто любить» – как это? Мы любим за что-то… За достоинства… за удобство совместного пребывания… Вопрос папы был неправильный и неудобный. Но я не подала виду что Иван Павлович загнал меня в тупик, и тактично выкрутилась:
– Мы говорили о друзьях, папа. Так вот, я не нуждаюсь в них! Чтобы плакаться – у меня есть ты.
– Я тоже часть товарооборота… Судя по твоим размышлениям.
– Конечно, – торжествовала я, высоко подняв кружку чая, словно бокал. – Я же сказала: абсолютно все человеческие отношения строятся на взаимодействии. Мы обращаемся к людям в том случае, если нам от них что-то нужно!
Мысли в отцовской голове громко скрипели, а я сдерживала смех. Мозг папы завис, как устарелый компьютер.
– И все-таки подруги нужны! – возродился папа из пепла мыслей, словно птица Феникс. – Я подумал, что может вам с Маришей…
– Нет, папа! – отрезала я.
Теперь была моя очередь нервно поглощать варенье.
– Просто послушай меня, – осторожно пристраивался Иван Павлович. – Тебе было нелегко… и с мамой, и без нее… Но должно быть общение, нормальное человеческое…
– Мне достаточно общения, папа! – возмущалась я. – Мне проще общаться с мужчинами! С тобой у нас много общих тем!
– Я говорю о сверстниках… Тебя надо больше общаться с людьми твоего возраста. Марина готова с тобой дружить и считает…
– Вы обсуждаете меня с Голубевой? Папа?! – Моему возмущению не было предела. – Я запрещаю тебе, слышишь? Запрещаю обсуждать мою жизнь с ней!
Я выбежала из кухни и скрылась в своей комнате.
На листочке из блокнота я написала:
Мои рубежи.
Тихонечко на цыпочках бреду к черте, которая разделяет мое прошлое и будущее…
Мне неуютно.
Ноги скользят и предательски подгибаются…
Это передвижение по пустоте – мое НАСТОЯЩЕЕ…
Я запуталась в тугой клубок из мыслей и ощущений.
Мне не нравится мое состояние, но я вынуждена скользить дальше на полусогнутых ногах, пока не выберу правильное направление.
Глава 12
Гнилые ступени
Мало что радовало, я испытывала дефицит положительных эмоций. А когда на душе кошки скребут, нужно какое-нибудь событие яркое и оживляющее! Слава Богу, когда есть в жизни доза позитива, которая временно отвлекает тебя от тягостных и черных мыслей. Я позвонила Эдуарду. Его родной голос согревал меня теплом, я мечтала о встрече, но это было невозможно – он находился в командировке. Мой принц обещал мне обозначиться в моей жизни по возращении.
Отчаянье превратило мой дом в тюрьму. Я несколько дней не выходила из комнаты, ощущая себя монахом в келье. Свое состояние я выплеснула на бумаге, написав красивым почерком:
Затворничество.
Умышленное.
Я лишаю себя свободы, потому что чувствую остановку…
Я надеюсь – это просто пауза… временная…
Я передохну, и буду двигаться дальше…
Да будет так!
Записку я запрятала в медведя и продолжила горевать над своей несовершенной судьбой. В дверь тихонько постучали.
Через мгновенье в комнате появилась голова папы и звонко произнесла:
– Тебе звонит Максим.
– Скажи, что меня больше нет, – загадочно произнесла я.
– Поговори с ним. Он все-таки твой начальник.
«Он мой любовник», – чуть не сорвалось с моего языка, но я сдержалась. Информация о том, что нас с Максом связывают сексуальные отношения, была лишней для папы. Уж очень не хотелось, чтобы он обсуждал мои любовные связи со своей драгоценной Маришей! Пришлось подойти к телефону.
– Как ты? – заботливо спросил Макс.
Из трубки исходило тепло и мне захотелось покинуть холодную крепость – квартиру. Я почувствовала жизнь за стенами моей добровольной тюрьмы.
– Забери меня отсюда, – сказала я по-детски плаксиво.
– Я сейчас подъеду, – обеспокоенно произнес голос из трубки.
Когда Макс прибыл, я уже ждала у подъезда на улице, кутаясь в пальто. Было зябко и пасмурно. «Погода моей души», – думала я, морщась.
– Чего желает моя королева? – воскликнул Максим, выскочив из машины и галантно открыв мне дверцу.
– Перечислите возможности! – подыграла я своему любовнику.
– Плотские утехи, ресторация, шопинг…
– Пожалуй, все, что вы перечислили, только в обратном порядке.
Мы рассмеялись. Я искренне радовалась встрече с Максом. Мы давно не виделись, и я поймала себя на том, что мне приятно находиться в его компании.
Поход по магазинам поднимал настроение. Максим впервые сопровождал меня в шоп-туре, чем удивил. У него была аллергия на бутики и, обычно выдав определенную сумму, он отправлял меня на закуп шмоток одну.
– Я просто безумно соскучился, – оправдывался Макс. – Сто лет не виделись.
Ему доставляла удовольствие демонстрация новой одежды. Каждую вещь я преподносила Максу помпезно, широким взмахом руки открывая занавеску примерочной.
– Ты похудела! – игриво заметил потасканный ловелас. Глаза его светились похотливым огоньком.
Мы накупили кучу новой одежды. Яркой и ироничной.
– Много желтого цвета, – заметила я, глядя на пакеты с покупками. – Говорят, этот цвет носят сумасшедшие.
– С чего ты взяла?
– Кто-то сказал… Не помню…
– Выходит, все кто любит солнце – сошли с ума? – улыбнулся Макс. – Я слышал, что желтый – цвет интеллектуалов.
– По-твоему, я умна?
– Не без этого.
– Меня устраивает это объяснение, – иронизировала я, прижимая новые вещи.
Чтобы обмыть обновки и отметить мое возвращение из небытия, мы отправились в мой любимый средневековый ресторан. Я жевала кусок зажаренного на огне мяса и запивала терпким вином. Я поедала вкуснейшее блюдо и представляла себя бывшим узником, которого сто тысяч лет кормили помоями.
– Ты будто неделю не ела, – подтрунивал надо мной Макс, наблюдая за тем, как я с жадностью поглощаю пищу.
– Так и есть, – весело ответила я.
– Я переживал… И много думал о тебе… Мне казалось, я гибну без тебя. Как заброшенный цветок на зашторенном окне.
Ничего не ответив на его скорбное признание, я отхлебнула вина. Ко мне вернулась способность улыбаться. Я растянула губы и кивнула понимающе, разглядывая блики в бокале. Если бы ты знал, сколько всего я пережила за эти дни», – пронеслось в голове. Макс смотрел на меня внимательно, словно пытался прочитать мои мысли.
– Нельзя так пропадать, – обиженно сказал он.
– Мне нужно было передохнуть… Я просто спала! – произнесла я с легкостью.
Будто откликаясь на мои слова, ведущий вечера объявил, что начинается конкурс спящих красавиц. Ресторанная певичка исполнила куплет из какого-то детского кинофильма:
«Принцесса спит сто лет, сто лет,
А храбреца все нет и нет!
И если рыцарь не найдется,
Принцесса так и не проснется».
Начался интерактив. Пьяная компания вывалилась на конкурс, представив нам, ни в чем неповинным зрителям, жалкое зрелище с демонстрацией нижнего белья и громкими пошлыми репликами.
