Бора Чосич - Роль моей семьи в мировой революции
Опять летели самолеты американского производства. С самолетов бросали какие-то бумажки цвета серебра. Дедушка заорал: «Срать я хотел на ваши моторы!» Вокруг дома сыпались осколки зенитных снарядов. Мама делала веревочную туфлю, левую. Отец смотрел в окно и вопил: «Катитесь вы!» Пришел Граца и сказал: «Пошли собирать шрапнель!» И еще: «У меня картинки есть!» На картинках были какие-то люди, совершенно голые, изображавшие кучу-малу. Люди были волосатые. Немцы вечером устроили торжественную стрельбу трассирующими снарядами. Отец приговаривал: «Красота!» Тетка читала брошюру «Наш плененный король» и другую книгу, которая называлась «Санин». Мы все спали на полу – тетки, отец, мама и еще какие-то люди. Я нашел в грязи кучу банкнот. Мама сказала: «Купим килограмм смальца!» Дядя приехал на велосипеде и сказал: «Разбомбили аптеку Делини!» Отец сказал: «Ты давай потише!» Мама шила какие-то штаны, дедушка крутил радио, отыскивая «Беромюнстер», чтобы послушать последние известия. Пришел человек и сказал: «На Кумодраже зарезали ученика приказчика!» Мама сказала отцу: «Сидеть дома!» Отец ответил: «Не засирай мозги!» Вокруг луны появился какой-то круг. Дедушка сказал: «Началось!» Пришел другой человек и рассказал, что он видел каких-то русских. Мама спросила: «Наших или настоящих?» Человек ответил: «Не знаю!» Другой сказал: «Кто-то ворует детей и делает из них сардельки!» Еще один сказал: «Знаменитая партизанская комиссарша ездит верхом и режет муде попам!» Другой сказал: «Есть бордель с женщинами по тринадцать лет!» Третий вещал: «Грядет страшный суд, покайтесь!» У него была борода. Дедушка сказал: «Давай кончай!» Мама спросила: «Почему ты не умеешь рисовать?» Я спросил: «Что?» Тетки сказали: «Займись чем-нибудь культурным!» Я спросил: «Зачем?» Дядя сказал: «Пора тебе девчонку найти!» Я ответил: «Не до того мне!» Отец сказал: «Я слышал, есть такие самописки, которые валяются на улице, а когда колпачок снимешь, она взрывается!» Дедушка сказал: «Мне подписывать нечего!» Мама сказала мне: «Ничего не поднимай с земли, даже золото!» Дедушка сказал: «Все это американцы с немцами выдумали!» Тетки сказали: «Но папа!» Дядя отвел меня в кафе, там были молодые ребята, которые пили и говорили непонятные вещи, например: «Еще чуть-чуть!» – или: «Скоро они пятки смажут!» Вдалеке слышалась канонада, дедушка говорил: «Русский святой Илья!» Отец вывел меня на улицу и сказал: «Пойдем прогуляемся, пока не загремело!» Мама сказала: «Я опять надену шубу, несмотря на холодный подвал!» Один так сказал: «Я заберусь под кровать, и никто меня оттуда ни живым, ни мертвым не выковыряет!» Тетки стали произносить непонятные слова типа «сталинский орган», потом то же самое, но по-немецки. Отец выглядывал, чтобы понять, кто в кого и откуда стреляет. Мама шептала: «Берегите мужа!» Я кричал: «Единственного отца убьют!» Он смеялся, я тащил его за ноги, и так далее. Два бойца Двадцать первой сербской освободительной бригады, вспотевшие, влетели и спросили: «Кто здесь бывший офицер?» Свояк принялся плакать. Они сказали: «Да нет, не расстреливать, нам офицер нужен!» Тетки напялили на него шинель из сундука, на скорую руку приметали звезду, свояк сказал: «Вот потому и плачу!» И еще: «Мамочка моя!» И еще: «Не видать мне вас больше никогда!» Отец сказал: «Засранец!» Бойцу пуля попала в ногу, раненого доставили теткам на перевязку. Свояк вернулся к обеду, веселый, сказал: «Меня только куда-то вписали и отпустили!» Свояк об армии говорил так: «Тут я и говорю полковнику, тут мне полковник и говорит!» – и так далее. Дедушка вздохнул: «А пошел бы ты!»
Спектакли
С помощью аккордеона «Майнел унд Герольд» я сочинил две вещи. Вещи назывались «Мы молодые Титовы герои» и «Русский романс», для второй вещи текста не было. Я записал их в нотную тетрадь, сразу после домашнего задания «Целая нота, половина ноты, четверть ноты». Дедушка спросил: «Что ты там чиркаешь?» Я сказал: «Музыкальные произведения!» Я написал стихотворение «Мрак», о том, что происходит ночью, а также о собаках в это время. У меня были еще стихи, например «Месть», «Песнь о Марко», «Мария Бурсач». Стихи я писал в основном сам, песнь о Марко написала мама. Она сказала: «Дай и я немножко!» Мы с мамой писали в маленькой комнате, которая обогревалась с помощью примуса, довоенного. В комнатку приходили партизанские офицеры, мои друзья, и говорили: «Все нужно изображать ярко!» И еще: «Колос к колосу, голос к голосу!» Пришел поручик Вацулич, я прочитал ему о собачьем лае во мраке, а также стихотворение «Месть», про резню. Вацулич пускал слюни и гладил меня по голове. Я сказал: «А сейчас – песнь о герое Марко!» Мама сказала: «Это он написал, совершенно сам!» Вацулич взял мамины стихи, стихи за моей подписью стали декламировать на солдатских спектаклях. От представителя Двадцать первой сербской я получил наградные чулки за прекрасное описание революции. Мама сказала: «Так-то лучше!» – и заплакала. Потом она сказала: «Сейчас я опишу месяцы, все двенадцать!» Каждому месяцу она посвятила строфу, в строфе было все самое важное для этого времени года, а четвертая, последняя строка обязательно завершалась лозунгом. Мама переписала весь свой календарь на лист ватмана и повесила над плитой. Предварительно она сняла оттуда обшитый красной тесьмой рушник с изображением семейного скандала с отцом в центре и лозунгом «Муженек тогда лишь воду пьет, когда женка ему денег не дает!». Изображение содержало различные погрешности в рисунке, поскольку мама при вышивании слепо придерживалась канвы. Сейчас это было снято, календарем любовались все, с определенным уважением. Я опорожнил ящик мыла, ящик оклеил серебряной бумагой от шоколада, в настоящее время несуществующего. В центре наклеил портрет маршала Тито, очень худого, который продавали во время митинга, а также сделал надпись: «Моя стенгазета!» В ящик, повешенный рядом с маминым календарем, я вклеил стихи «Мрак», «Месть», а также вырезки из газеты «Борба» о взятии Сушака. С помощью нитки и ваты из домашней аптечки я изобразил снег, падающий на эту красоту. Еще я вырезал из бумаги елку и поставил в угол немецкого солдатика марки «Линеол», который сейчас выглядел очень жалко. Я также использовал маленький танк довоенного производства, который однажды уже горел, будучи забыт в духовке. Я написал на нем красной краской «Т-34». В комнатку, которая отапливалась с помощью примуса, пришел Вацулич с товарищами, они пили разбавленный спирт и с восхищением смотрели в ящичек с моими стихами. Стихи были отпечатаны на отцовской машинке «Гермес-Беби», бумага была американская, солдатская, туалетная. Я отпечатал стихи в двух экземплярах, из одного сшил книжечку и написал: «Мое издание!» В книжечку вошла «Песнь о Марко», герое, несмотря на ее истинного автора, мою маму. Офицеры пили спирт, декламировали стихотворение «Мрак», взасос целовались, потом блевали с балкона. В бельэтаже в этот день один парень умер от ангины, это как-то не вязалось. Потом друзья Вацулича стреляли из пистолетов вверх, через окно. Соседи думали, что опять взят какой-то город, но в действительности это произошло с моей теткой. Офицеры были молодые, гасили окурки в горшках, было их много, они пели песню на русском языке, совершенно непонятную. Вацулич спрашивал маму: «Разбить, что ли, этот хрустальный фужер периода владычества буржуазии?» Мама просила: «Пожалей!» – и подсовывала ему другой, обычный. Вацулич же хотел именно этот, ручной работы, чешский. Отец восклицал: «Бей все, что пожелаешь!» Все орали: «Верно!» Дедушка говорил: «Коммунизм веселый!» И еще: «Совсем как до войны!»
Приходили какие-то студенты, говорили: «Мы хотим рисовать!» Один из них брал теткину руку, прижимал к бумаге, обводил пальцы карандашом. Мама говорила: «Будто настоящая!» Тетки рисовали еще не освобожденные пейзажи нашей страны, например: «Озеро Блед!», а потом и натуру, например: «Чеда, молодой партизан!» Солдаты сидели у плиты, в которой горели части ненужной мебели, тетки запечатлевали их незабываемые лики посредством косметического карандаша, в настоящий момент ненужного. Я уговаривал Вою Блошу сыграть пьесу «Освобождение Вязьмы», Воя сказал: «Давай в ковбоев и индейцев!» Дядя выучил стишок с непристойным содержанием и продекламировал; тетки, увлеченные рисованием, не заметили, что там было неприличного. Тетки декламировали другие вещи, тоже любовные, но нежные, всегда в темноте. Все молча курили, от этого было страшно душно. Один товарищ сказал: «Это дерьмо написано задолго до войны, а сейчас другое дело!» Мама сказала: «Это Йован Дучич, дубровницкий поэт, прекрасный, как принц!» Тот же товарищ сказал: «Он был предатель и блядун вдобавок!» Дядя спросил: «Получила?» И еще: «Вперед думай!» И тут же прочитал вслух какую-то вещь об автомате, верном друге бойца, который разговаривает как человек, только глупо.
Отец, хоть и пьяный, стоял на одной ноге, указательный палец приставил к виску, это называлось: «Размышление по-французски!» Отец закончил этот номер восклицанием: «Мы свободны!» Тетки подтвердили: «Давным-давно!» Дядя сказал: «Есть американский порошок от алкоголизма, только очень дорогой!» Дедушка сказал: «Хватит глупостей!» Мама сказала ласково: «Он больше не будет!» Пришли молодые люди с винтовками, они сидели на кухне, у плиты, и рассказывали о Матвее Кожемякине, русском национальном герое. Некоторых из них от этого рассказа била дрожь, они вздрагивали, как во сне. Один встал и стал держать речь против уничтожения человечества, на губах у него выступила пена, абсолютно белая. Отец предложил им ракии, здоровья ради, они сказали: «Нет, мы не пьем!» Тетки декламировали какие-то стихи о любви, еле держась на ногах от возбуждения. Я сел и написал меланхолическую балладу «Печаль». В балладе появились строки: «Я молод, но путь я держу на тот свет!» Поручик Вацулич, друг людей, заплакал. Дедушка спросил: «Что это значит?» Мама сказала: «Это – искусство!» Я вклеил стихи в стенгазету, между немецким летчиком в огне и победоносным русским танком Т-34. Товарищ Сима Тепчия прочитал эту вещь и сказал: «Дерьмо!»
