Виржини Депант - Teen Spirit
— К черту, я никуда не иду.
— Кончай страдать фигней, нечего тут спектакли устраивать. Напоминаю тебе: ты работаешь.
— He в этом дело… У меня все-таки есть самолюбие. Я похож на старого оборванца.
— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я одолжу тебе бабок на покупку одежды?
В глубине души именно на это я и рассчитывал. Но она уже погнала волну.
— Я тебе не мамочка, так и запомни. Тринадцать лет не тебе, а ей, и заботиться надо о ней, а тебе уже тридцать, и ты мне осточертел. Что у тебя на уме? Хочешь трахнуть ее мать, да? Говоришь себе: девчонка еще недостаточно нахлебалась, надо бы еще матери вставить? А ты не видишь, что я занята? Тебя это раздражает, да? Ты тут вселился, тебя устраивает, что за жилье плачу я, так дай же мне спокойно работать. Что ты вообще своей башкой думаешь?
Ее гнев, повышенный тон подействовали на меня успокаивающе. Я оделся во все черное, заклеил подметку на кроссовках и решил, что выгляжу вполне сносно.
* * *На ужин я отправился пешком. По дороге мне встретился пацан на роликах с розовыми мигающими колесами. В стиле диско. А еще негр на велосипеде, в огромной шляпе и с каким-то диковинным инструментом за спиной; поравнявшись со мной, он спросил, как добраться до Восточного вокзала. Я объяснил. К ботинкам его были аккуратно привязаны веревочками картонные подметки, он говорил мелодичным, хорошо поставленным голосом. Выслушав меня, он поблагодарил и, стоя на педалях, отправился в направлении, противоположном указанному.
Холодок на улице был даже приятен — бодрил.
Оказавшись в семнадцатом округе, я стиснул зубы. Не любил я его.
Ближе к их дому стали попадаться проститутки. Вдоль всего тротуара. Юные, красивые, нарядные. Они стояли всего в нескольких метрах друг от друга, но между собой не разговаривали. В этом чувствовался какой-то сюр. Обычно, видя проституток, я проклинаю свою застенчивость и бедность, так как не могу пригласить их со мной пройтись. А тут — ничего подобного. Они стояли манящие, соблазнительные и все такое, но что-то в них было не то — мутантки какие-то, они не столько вызывали желание, сколько леденили кровь. Пройдя еще несколько метров, я понял, в чем дело: размалеванные или вовсе без макияжа, разные, все они были приблизительно одних лет с Нанси.
Меня удручило неожиданное вторжение морали в мою сексуальную жизнь. Неужели оттого, что у меня появилась дочь, я теперь превращусь в тухлого засупоненного старичка, убивающего радость вокруг себя?
Я сделал над собой усилие, присмотрелся к их ногам, улыбкам, позам, подумал, что они такие доступные и стоят здесь специально для «этого». Но ни фига: кроме раздражения, что они такие юные, я ничего не ощутил.
Правда, было там все-таки две-три, с которыми, если очень постараться, я бы, наверное, смог.
Просторный подъезд весь в зеркалах, чтобы добропорядочные люди могли оглядеть себя с головы до пят, прежде чем показаться обществу. Мне это дико не понравилось. «Да кем она вообще себя воображает, что живет в таком хаусе?» Каморка консьержки, никаких почтовых ящиков, лифт по последней моде. Каждая кафелинка на полу кричала мне о моем ничтожестве.
Дальше, в квартире то есть, мне еще похужело. Меня раздражало здесь все. От прихожей до гостиной, от низенького столика до любой побрякушки, от самого запаха этой квартиры до печеньиц к аперитиву. Каждая вещь неприкрыто заявляла о своей цене — бешеной, шокирующей, подавляющей. Алиса вела себя как все снобки — будто ничего особенного не происходит, будто не сомневалась, что типы вроде меня чувствуют себя среди роскоши как рыба в воде. Ее бы в полночь на улицу Мира; хотел бы я видеть, как она там покупает сигареты; а я б стоял и смотрел на нее таким же взглядом, как у нее сейчас: «Тебя что-то смущает? Не понимаю, это же так… естественно».
Нанси вышла из своей комнаты уже в пижаме: голубой плюш делал ее похожей на какого-то крезанутого медвежонка. Показала мне свои рисунки — кошек. Если честно, я понятия не имел, как тут реагировать; ну, промямлил что-то. Потом она уселась перед телевизором. Я испугался, что разочаровал ее, что она сочла меня старым занудой. Но позже понял: ей было важно только одно — что я пришел. И десяти дней не прошло, как я узнал о ее существовании, и вот я уже тут. Она была счастлива, она была бесконечно благодарна мне и больше ничего не требовала. А скажу я что-нибудь про рисунок или нет — ей по барабану.
Я присел на краешек дивана: не приведи бог уронить на него пепел или там капнуть чем-нибудь. Я с усилием сглатывал слюну, до того у меня горло сдавило. От злости, презрения и тоски.
Потом заглянул в детскую — феерическую, иначе не скажешь. Единственная нормальная комната в квартире, хотя и оклеенная всякими диснеевскими фишками. Все остальное — тухлая ботва, прущая наружу мания величия, фасад, скрывающий пустоту и посредственность. Чтоб так обставить фатеру, надо точно королевой себя возомнить.
Нанси пожелала станцевать нам под Бритни Спирс. Когда она полезла за диском, я смолчал. Мне совсем не хотелось ее одергивать. Такое происходило со мной впервые за очень много лет, приблизительно с ее возраста. Всех остальных людей, которых я встречал, меня всегда подмывало отвести в сторонку и объяснить им в открытую, что они занимаются фигней и только притворяются, будто этого не замечают, и что лучше бы они перестали пудрить мозги себе и другим.
Когда она начала танцевать, у меня перехватило дыхание. Я ожидал чего-нибудь вроде номера из летнего лагеря для детей, когда их выряжают маргаритками, Робин Гудами или дьяволятами. Я, разумеется, не помню в точности, что там исполнялось, но общее впечатление осталось. Я думал, Нанси будет кружиться на пальчиках и подпрыгивать, взмахивая руками. Она же вдруг превратилась в маленькую опытную шлюху, и Алиса равнодушно за этим наблюдала. Девочка крутила попой, посылала воздушные поцелуи, опускалась, вихляя бедрами, и томно выпрямлялась. Я остолбенел. Когда она закончила, мать ей вяло поаплодировала. Мамаша, судя по всему, демонический аспект этой сцены попросту не словила. По мне, наверное, было заметно, как я шокирован, потому что Нанси залилась счастливым смехом:
— Кажется, папе мои танцы не по вкусу!
Она минуточку постояла, оценила эффект, произведенный словом «папа», порадовалась про себя, что вовремя догадалась его вставить, и удалилась слушать Бритни Спирс в свою комнату, откуда донесся чудовищный грохот. Видимо, она отрабатывала новые па. Алиса флегматично прокомментировала:
— У нее неплохо получается, скажи?
Я протянул:
— А она не маловата для таких танцев?
Алиса усмехнулась мне в лицо:
— Ты, оказывается, изменился. Я и не знала, что ты такой ревнитель нравственности. Если «папе» вздумается и впредь видеться со своей дочуркой, придется ему спуститься на землю, потому что девочка чертовски продвинута и развязна…
Я собрался с духом, решил повернуться лицом к молодежи, ее сегодняшним нравам, осовремениться:
— Ты хочешь сказать, что она уже…
— Ну нет, до этого еще не дошло.
— Тогда я правильно сказал: она еще мала для таких танцев.
— Она подражает тому, что видит по телевизору.
— Надеюсь, у вас нет эротических каналов?
— Я забыла, что ты чудак.
Алиса забрала волосы в пучок и закрепила их на затылке шариковой ручкой. Она действовала мне на нервы, в ее тоне слышались жалость и снисходительность, будто я какой-нибудь дебил-садовник, а она из милости готова меня нанять. Я спросил:
— Чего-то я запамятовал: я тебя в зад трахал?
Вместо того чтобы ответить «я тоже не помню» и закрыть тему, Алиса изобразила суперобиду. Поразительно: она от меня дочь тринадцать лет скрывала, а я, видите ли, даже пошутить не имею права.
Мы ели какую-то лабуду, доставленную по заказу, мне редко встречался кто-нибудь зануднее Алиски. Чтоб такое самомнение, чтоб так кичиться факанным комфортом, и не только материальным: она всю себя упаковала в броню из идиотских предрассудков. Голова у нее была забита всякой хренью: биржа, недвижимость, зеленые растения, мебельные магазины, фирменные тряпки, роскошные отели, знаменитые рестораны… Борясь со сном, я попросил ее показать фотографии Нанси, она прошлась туда-сюда по квартире, не переставая душить меня всякой чушью, а потом уселась на место и сказала, что фотографий не нашла. Нанси ела перед телевизором под кассету Мадонны, прокручивая каждый клип по пятнадцать раз. Периодически она вставала и танцевала перед экраном на свой лад. Когда я видел, как она двигается, мной всякий раз овладевало беспокойство. С одной стороны, я испытывал облегчение: она танцевала хорошо и не выставляла себя на посмешище, с другой стороны, именно это меня и угнетало — что она танцует слишком хорошо. Я желал всей душой, чтобы это у нее поскорей прошло, до того как она повзрослеет. Воспоминание о девчонках на улице преследовало меня.
