Иэн Бурума - Ёсико
Киси подсчитал, сколько денег нам требуется, чтобы содержать в Маньчжоу-го армию в нормальном состоянии, а затем подчеркнул, что дополнительные ресурсы совершенно необходимы. Полковник Ёсиока, эксперт по отношениям с местным населением, добавил, что маньчжуры и китайцы — легковозбудимые нации, которым требуются для успокоения регулярные дозы опиума. Снабжение их наркотиками может принести определенные выгоды. Мало того что это успокоит местное население, так еще и наши войска получат столь долгожданную прибыль. Дело в том, что гангстеры из Харбина также пытались захватить свою долю в этом бизнесе. Поговаривали также, что в деле замешан один бизнесмен из евреев. Его слабым местом была любовь к единственному сыну, художнику или вроде того. Возможно, на него можно будет слегка надавить, прибрав к рукам сына. Все перевели глаза на Мурамацу, который едва заметно кивнул и проурчал что-то мягким, низким голосом, точно собака, которой бросили сладкую кость с куском мяса. Поскольку слуг на собрания не пускали ради защиты от ненужных слухов, Амакасу сам поднялся из-за стола, чтобы сменить пластинку на граммофоне. Я не помню, что еще обсуждалось, — в памяти осталась только сцена, когда в наши уши втекал нежный голосок Ри, щебетавший песенку «Весенний дождь в Мукдене», и мы молча слушали ее. Как очередное доказательство того, что он не просто солдафон и поборник жесткой дисциплины, Амакасу достал носовой платок, снял очки и промокнул скатившуюся слезу.
9
Следующий фильм, соединивший Ри и Хасэгаву, назывался «Китайские ночи» и был бесспорным шедевром в истории Маньчжурской киноассоциации. Тем не менее для Ри он едва не стал персональной трагедией.
В картине той она играла сумасбродную китайскую девчонку по имени Ки Ран, чья деревня была разрушена Японской императорской армией. Хасэгава играл Хасэ-сана, капитана японского корабля из Шанхая, который подбирает ее на улице, надеясь спасти от нищеты. Капитан и его друзья относятся к ней с традиционным японским гостеприимством, Ки Ран живет в шанхайском пансионе, вот только никак не может забыть, что японские солдаты убили ее отца. Когда домохозяйка капитана, японская женщина, предлагает ей чая, она выбивает чашку у той из рук. Именно тогда и происходит сцена, из-за которой Ри стали ненавидеть в Китае: Хасэ-сан бьет Ки Ран по лицу — момент шокирующий, но и чрезвычайно волнующий, поскольку в нем распахивается душа влюбленного мужчины. Пощечина, которой награждает ее Хасэ-сан, на самом деле жест доброты. Ки Ран догадывается о его истинных чувствах и бросается в его объятия.
Любому японцу в этой сцене понятно абсолютно все. Но в нашем громадном мире мы не все одинаковы. Ри пыталась предупредить режиссера, что в Китае этот эпизод могут понять неправильно. Увы, режиссер, очередной пришелец из Токио, ее не послушал. Конечно же Ри оказалась права. Романтическая встреча, до слез трогавшая каждого японца, на китайцев произвела совершенно обратный эффект, они вообще ничего не поняли и восприняли пощечину как удар по их национальной гордости. Они не могли понять, что мы, японцы, иногда применяем силу против женщин и детей, дабы показать, как мы заботимся о них. Ри не простили. С тех пор она известна в Китае как актриса, которая целенаправленно сотрудничала с врагом с целью нанести оскорбление китайскому народу.
На самом деле «Китайские ночи» — фильм, наполненный несметными сокровищами. Каждый раз, пересматривая этот шедевр, я замечаю что-то еще, какую-нибудь деталь, не замеченную мною раньше. За пощечиной следует эпизод со свадебным путешествием Хасэ-сана и Ки Ран в Сучжоу. Китай в этих сценах восхитителен, как нигде. Сучжоу — настоящий небесный мираж с великолепными каналами, древними мостами и классическими китайскими садами. И здесь, в этом раю, достойном портрета тушью в классическом стиле, именно здесь теперь устанавливается китайско-японский союз.
А затем на экране происходит нечто невообразимое. Кто способен видеть подобные вещи, сразу отметит: китайская девушка не только начала говорить по-японски, но еще и кокетничает, как традиционная японская женщина, бросая косые взгляды с легким наклоном головы, как ее научил Хасэгава. В этой излучающей нежность любовной сцене Ри Коран — чистейший сплав всего лучшего, что только есть в китайском и японском народах.
Но и это еще не последний из многих незабываемых моментов фильма. Дядя Ки Ран — предводитель антияпонских бандитов, он планирует захватить корабль Хасэ-сана. И однажды, когда судно не вернулось в Шанхай, Ки Ран понимает, что ее муж, скорее всего, убит людьми ее дяди. В несравненных, головокружительных эпизодах она возвращается в Сучжоу, чтобы утопиться в реке, умереть в том городе, где прошел ее медовый месяц. Шепча слова японского стихотворения, которому научил ее муж, она заходит в воду и медленно погружается; ее шелковое китайское платье струится по поверхности воды, и тихонько вступает главная музыкальная тема фильма. В этот момент я не могу удержаться от слез, и они продолжают литься даже по окончании картины.
Режиссер, однако, внял однажды хорошему совету. Хотя в японской версии «Китайских ночей» Ки Ран умирает за свою любовь, для китайской публики было придумано совсем другое окончание фильма. Вместо того чтобы принять безвременную смерть, утопившись в реке, Ки Ран вдруг слышит, как ее зовут по имени — снова и снова! Это он! Он выжил. В финальной сцене самый красивый мужчина Японии и самая прекрасная женщина Китая сидят в лодке, скользящей по воде к восходу нового дня. Он достает из пачки сигарету, и она — в знак величайшего женского почтения — дает ему прикурить.
Но не только рассказанная история делала этот фильм таким трогательным. Волшебство кино — не только в фабуле, но и в той химии, которая возникает на съемочной площадке между двумя ведущими актерами, передается через их глаза. Камера замечает то, чего нельзя заметить невооруженным глазом. Я почти готов назвать это колдовством — неудивительно, что еще первобытные люди рассуждали о «глазе дьявола». Оба они — и Хасэгава, и Ри — в обществе друг друга выглядели еще прекрасней, и каким-то чудесным образом камера сумела это поймать. Пожалуй, именно фильм «Китайские ночи» сильней чего бы то ни было заставил японцев влюбиться в Китай. И все, по большому счету, благодаря мастерству игры Ри Коран. Когда она встречает на экране свою трагическую погибель, ее глаза подобны озерам света, наполненным острейшей меланхолией.
На съемках картины не обошлось без опасных случаев. С Сучжоу проблем не было, поскольку мы завладели городом несколько лет назад, хотя добираться до него вечно было проблемой. Однажды поздним вечером, когда мы тряслись в поезде по северным равнинам, направляясь на юг, Ри вдруг закричала: «Взгляните на эти цветы! Как они прекрасны!» Уставшие от вкрадчивых пейзажей Северного Китая, все мы выглянули в окно. Сначала я подумал, что это закатное солнце залило все кроваво-красным цветом. Но когда поезд замедлил ход, мы смогли разглядеть, что вся равнина вокруг была усеяна людьми, больше похожими на сломанных кукол. Некоторые были свалены в кучи, кто-то сидел отдельно, но большинство было распростерто на земле, и между ними бегали и суетились фигуры с белыми свертками, заляпанными красным. Наверное, сотни людей, одетых в кровавые тряпки или коричневую униформу в беспорядке были разбросаны вокруг. Поезд резко остановился, затрясся, точно в ознобе, и я заметил, что Ри отвернулась от окна.
Пролаяли отрывистые команды, с лязгом открылись двери. Мимо нашего окна прошел раненый — первый из многих. На его забинтованном лице я смог разглядеть только рот, широко открытый, как будто он собирался закричать. Хасэгава в приступе ярости рванул штору на окне, но задернуть ее полностью не сумел. Массовый плач и стон раздавались все громче. Одни выли от боли, другие просили воды. Чей-то хриплый голос приказывал всем заткнуться. У одного человека не было ни рук, ни ног. Другой неловко дергался и извивался как рыба. Молодой доктор пытался остановить кровотечение, прижимая белую тряпку к ране на солдатской груди, но кровь все равно просачивалась. Чья-то рука, свесившись с проносимых мимо носилок, оставила на окне вагона красное пятно. Стояла невообразимая вонь — от гниющего мяса, экскрементов, немытых ног. Один из солдат, уставившись в окно нашего купе, вдруг задергался, точно в мультфильме, и показал пальцем на Хасэгаву. Другие поспешили к нему, прижимая к стеклу перепачканные лица. Наконец, яростно дернув за штору, Хасэгава закрыл нас от их ненасытных взоров.
Какой-то японский офицер открыл дверь купе, вошел и тяжело опустился на диван. Снял фуражку, просунул палец под воротник, чтобы стереть пот с шеи. Его брюки и сапоги были заляпаны кровью, как у мясника. Я спросил его, что случилось. Он подозрительно посмотрел на меня.
![Андрей Ильин - Бомба для братвы [= Мастер взрывного дела]](/uploads/posts/books/243771/243771.jpg)
