Элис Манро (Мунро) - Плюнет, поцелует, к сердцу прижмет, к черту пошлет, своей назовет (сборник)
Насколько серьезно он болен, она, конечно, знать не могла, но у нее был опыт с миссис Уиллетс (тоже заядлой курильщицей); на ту тоже несколько раз нападал бронхит, и Джоанна решила, что какое-то время будет пытаться справиться самостоятельно, а уж потом, если придется, подумает, как вызвать доктора. В том же встроенном шкафу оказалась стопка пусть линялых и выношенных, но чистых полотенец; одно из них она намочила и протерла им ему руки и ноги, чтобы немного сбить температуру. От этого он наполовину проснулся и снова закашлялся. Она приподнимала ему голову и заставляла плевать в туалетную бумагу, которую потом еще раз осмотрела, бросила в унитаз и вымыла руки. Теперь хоть полотенце есть – руки вытереть. Спустилась на первый этаж, в кухне нашла стакан и большую пустую лимонадную бутылку, налила в нее воду. Попробовала заставить его попить. Он немного отпил, засопротивлялся, и она позволила ему снова расслабиться. Минут через пять сделала еще попытку. И так несколько раз, пока он не выпил, с ее точки зрения, столько, что, если влить еще, его может стошнить.
Время от времени он принимался кашлять, она его одной рукой приподымала, а другой хлопала по спине, чтобы легче отходила мокрота. Несколько раз он открывал глаза, ее присутствие вроде бы осознал и принял без тревоги и удивления, но и, по правде говоря, без особой радости. Еще раз она его обтерла мокрым, следя за тем, чтобы охлажденная таким способом часть тела была сразу же прикрыта одеялом.
Заметив, что начинает темнеть, она пощелкала выключателем, потом спустилась в кухню, отыскала пакетник. Нет, все нормально, свет есть, и старая электроплита тоже работает. Джоанна открыла и подогрела банку куриного супа с рисом, снесла наверх и разбудила Кена. Тот с ложечки немножко съел. Воспользовавшись тем, что он ненадолго пришел в себя, она спросила, нет ли у него аспирина. Он закивал, – дескать, есть, но, пытаясь объяснить ей, где аспирин хранится, неожиданно пришел в смущение.
– Он – это, как его… в мусорке.
– Где-где? – переспросила она. – Неужто в мусорном ведре?
– Да нет, ну в этом… в этом…
Попытался что-то показать на пальцах. На его глаза навернулись слезы.
– Да ладно, – сказала Джоанна. – Ладно, не надо.
Но температура у него стала снижаться. Спал по часу, даже больше, не кашляя. Потом опять подступил жар. К тому времени она уже нашла аспирин – таблетки лежали в ящике кухонного стола вместе с отверткой, несколькими лампочками, мотком веревки – и парочку в него впихнула. Вскоре у него опять начался жуткий припадок кашля, но таблетки, на ее взгляд, он вряд ли выблевал. После припадка он лежал пластом, и она приложила к его груди ухо, послушала хрипы. Она уже все обшарила в поисках горчицы, чтобы сделать горчичники, но горчицы, похоже, в доме не было. Снова она спустилась вниз, вскипятила воды и налила в таз. Идея состояла в том, чтобы заставить Кена над ним склониться, чтобы он, завешенный со всех сторон покрывалами, подышал паром. Он послушно наклонялся, но выдерживал лишь секунду-другую; впрочем, не исключено, что это все-таки помогло: он исторг из себя очень много мокроты.
Температура опять спала, он заснул и спал уже спокойнее. Джоанна притащила найденное в другой комнате кресло и тоже поспала. Спала, правда, урывками, проснувшись, не сразу понимала, где она, потом, вспомнив, вставала, пробовала его лоб рукой (что температура? – нет, вроде не подымается) и поплотнее подтыкала одеяло. Сама она укрывалась неувядаемым старым твидовым пальто, за которое надо сказать спасибо миссис Уиллетс.
Он проснулся. Утро было в разгаре.
– А вы-то что тут делаете? – спросил он сиплым, слабым голосом.
– Да вот, приехала вчера, – сказала она, – привезла вам мебель. Она еще не прибыла, но уже едет. Когда вошла, вы были в беспамятстве и почти весь вечер тоже. Как вы себя чувствуете?
– Лучше, – сказал он и закашлялся.
Ей не пришлось поднимать его, он сел сам, а она подошла к кровати и похлопала его по спине.
– Спасибо, – сказал он, когда приступ кончился.
Теперь у него кожа была такой же прохладной, как у нее. А гладкая какая! – ни одной крупной родинки. Вишь, исхудал-то: все ребра наперечет. Похож на хрупкого, болезненного мальчика. А пахнет будто кукурузой.
– Вы зачем глотаете мокроту, – сказала она. – Не надо так делать, это вам вредно. Вот туалетная бумага, можете плевать в нее. А то у вас начнутся неполадки с почками, если глотать будете.
– Вот не знал, – сказал он. – А кофе вам нигде не попадался?
Внутренний дырчатый цилиндр перколятора изнутри был весь черный. Она его, как могла, отмыла, насыпала туда кофе, поставила кофейник на плиту. Потом помылась и привела себя в порядок, непрестанно думая о том, чем больного кормить. В кладовке нашлась коробка с мукой для крекеров. Сперва Джоанна собиралась замешать муку на воде, но потом – вот же оно! как здорово! – нашла банку с сухим молоком. К тому времени, когда был готов кофе, в духовке у нее поспевал уже целый противень крекеров.
Услышав, что она усердно возится в кухне, он встал и направился в туалет. Попутно выяснилось, что он слабее, чем сам о себе думал: пришлось стоять внаклонку, опершись рукой о сливной бачок. Потом нашел кое-что из белья на полу шкафа в коридоре, где он хранил чистую одежду. К этому времени он догадался, кто эта женщина. Говорит, приехала, привезла ему мебель, притом что ни ее, ни вообще кого бы то ни было он об этом не просил. Он вообще никакой мебели не просил, только денег. Он вроде должен даже знать ее имя, но что-то никак не получалось вспомнить. Поэтому он открыл ее сумочку, лежавшую на полу в коридоре рядом с чемоданом. Отлично, так и есть: вот бирка с именем, пришитая к подкладке.
Джоанна Парри. И адрес: Выставочная дорога, тот же, что у тестя.
Что там еще? Матерчатый кошелек с несколькими банкнотами. Двадцать семь долларов. Еще кошелечек с мелочью, пересчитывать которую он не удосужился. Ярко-синяя банковская книжка. Он открыл ее машинально, не ожидая увидеть ничего необычайного.
А за пару недель до этого настал тот день, когда Джоанна получила право перевести наследство миссис Уиллетс на свой расчетный счет, прибавив эти деньги к сумме, которая у нее была скоплена. Банковскому контролеру она при этом объяснила, что не знает, когда деньги могут ей понадобиться.
Сумма не была ошеломительной, но определенное почтение внушала. Пусть небольшое, но это было состояние. В сознании Кена Будро к облику Джоанны Парри добавился некоторый лоск и глянец.
– А вы ведь, кажется, были в коричневом платье? – спросил он, когда она принесла кофе.
– Да, это верно. Вошла сюда в нем.
– Я думал, мне приснилось. А это были вы.
– Совсем как в том, другом вашем сне, – сказала Джоанна, и ее веснушчатый лоб стал огненно-красным.
О чем речь, Кен, разумеется, не понял, а сил на то, чтобы дознаваться, у него не было. Не исключено, что имелся в виду сон, от которого он проснулся, когда она над ним сидела ночью, – но он совершенно не помнил его содержания. Он снова закашлялся, но уже не так свирепо, а она подала ему клок туалетной бумаги.
– Так, здрасте, – сказала она. – А куда кофе-то будем ставить? – Она толкнула к кровати деревянный стул, ею же отодвинутый, чтобы легче было подступаться к больному. – Ну вот, так-то лучше. – Подхватила его под мышки, приподняла и сунула под спину подушку. Подушка была грязная, без наволочки, но еще ночью она успела обернуть ее полотенцем.
– А вы не могли бы посмотреть, нет ли внизу сигарет?
Она укоризненно качнула головой, но сказала:
– Ладно, гляну. У меня там все равно еще крекеры в духовке.
Кен Будро был из тех, кто легко и дает, и берет в долг деньги. Во многом те невзгоды, что на него обрушились (или которые он на себя навлек, если смотреть под другим углом), были вызваны тем, что он не способен был отказать приятелю. Такие у него были понятия о товариществе. Кстати, из ВВС после войны его никто не гнал, он сам подал в отставку из солидарности с приятелем, которого действительно выперли за то, что на вечеринке личного состава он оскорбил старшего офицера. На таких вечеринках положено шутить, ничего не принимать всерьез и не обижаться, так что наказали того приятеля несправедливо. А из фирмы, торгующей удобрениями, его уволили за то, что он без разрешения махнул на грузовике компании через границу в США, да еще и в воскресенье: надо было выручать кореша, который там ввязался в драку, за которую ему грозил арест и тюрьма.
Кроме всего прочего, солидарность и товарищество требовали натянутых отношений с начальством. Впрочем, ему и без того трудновато было ходить по струнке, это он признавал и сам. Чтобы вспомнить слова «да, сэр» и «нет, сэр», приходилось долго чесать в затылке. Но из страховой компании его не увольняли, просто не продвигали по службе и так замурыжили, что казалось, это делалось специально, чтобы он уволился, и в конце концов так он и поступил.
