Мартин Касарьего - Меня не купишь
18
Я зашел в бар Тони. Правда, теперь он уже не был баром Тони. Да и никогда им не был. Тони был всего лишь одним из наемных работников без контракта, которых хозяин, если того захочет его левая нога, может выгнать без каких-либо объяснений, выходного пособия и предварительного уведомления, как того требует официальное законодательство. В общем, без всех этих церемоний, которые — по мнению либералов — разваливают мировую экономику. В последнее время хозяин надумал выправить ему все необходимые документы, так как прознал, что наем инвалида освобождал его от налогов. Тони был совершенно окрылен. Впрочем, все это осталось в прошлом, и лучше было опустить занавес и забыть. За стойкой «Голубого кота» стоял новый паренек, худющий и такой же смуглый, как Тони. Конечно, они поспешили найти замену. Какой-то тип потягивал кофе. За версту видно — легавый. Его ноги распространяли невыносимый запах, а каждый глоток сопровождался громким всхлипом.
— Как дела, приятель? — поприветствовал я бармена. — Как тебя зовут?
— Сабас.
— Свари мне кофе, Сабас, — попросил я. — А где
Тони? Он сегодня отдыхает?
Пока новенький доставал чашку и готовился поработать, хлюпающий тип повернулся ко мне.
— Тони обрел вечный отдых. Его пристрелили вчера. Всадили четыре пули с близкого расстояния и сломали руку. 45-й калибр, это вам не шутки.
Он протянул мне раскрытое удостоверение, вероятно полицейское. Я в него не взглянул. Мне было до лампочки, полицейский он или нет, и даже если бы он оказался самим папой римским в окружении сорока ангелочков, я не собирался беседовать с ним.
— Нам пока мало что известно. Мы только приступили.
— Понятно.
— Может, тот, кто участвовал в переделке, явится сюда, особенно если это новичок. Позвольте ваше удостоверение.
Я протянул ему просроченную карточку. Чего доброго этот легавый с вонючими ногами вообразил, что сильно напугал меня. Он вернул мне удостоверение личности, даже не взглянув на него.
— Максимо Ломас Гонсалес. Ты известная личность, верно?
— Тыкать советую малюткам-племянникам. Похоже, мое замечание его не впечатлило. Теряю
квалификацию, подумалось мне.
— Чем вы занимаетесь?
— По утрам пью кофе, вечером — виски.
— Вы были здесь вчера?
— До десяти или четверти одиннадцатого. Я обратил внимание на эти часы. Кстати, вчера здесь было зеркало.
— Вошли трое. Кроме парнишки были еще женщина и мужчина. Один из этих троих наследил. — Он показал на засохшее пятно крови. — Судя по количеству крови, вполне вероятно, что этот человек умер. Кроме того, в баре находились еще две парочки. Они ушли, когда дело приняло крутой оборот. К сожалению, они были слишком заняты собой и мало что запомнили. Ну, вы же понимаете. — Он заговорщицки подмигнул мне, и я почувствовал, что все мои несчастные потроха завязываются в тугой узел. — Обнюхивали друг друга, а на парня за стойкой и не взглянули. Но один из них, после того как его сучка ушла, заявил, что смог бы узнать женщину. Платиновая блондинка, эдакий развевающийся штандарт.
— Если она объявится, познакомьте меня. Я что-то засиделся в холостяках, сам не знаю почему.
— Наверное, потому, что не женился. — И он весело засмеялся над собственной шуткой.
— Ха-ха, — сказал я, — если так, то это легко исправить.
Люди вечно преувеличивают. Конечно, Эльза блондинка, но отнюдь не платиновая. Еще не хватало! А вот под словами про штандарт я бы и сам подписался. Рядом с ней «Юнион Джек» годился, только чтобы вытирать сопливые носы.
Полицейский шумно втянул остатки кофе и поднялся, а тем временем новый официант ставил перед моим носом полную чашку дымящегося кофе.
— Ладно, мне пора идти, — сказал легавый и вытер рот тыльной стороной ладони. — Счастливого Рождества! Вы ничего не хотите мне сказать, пока я не ушел? Чего-нибудь, что имеет отношение к этому делу? Меня достали невинные, ничего не знающие овечки.
— Никак не пойму: вроде вчера тут не было этого странного сырного запашка. Наверное, кто-то из этих типов захотел проглотить бутербродик после нелегкой работы.
То ли он не понял юмора, то ли просто не обратил внимания. Мои таланты скатились ниже нулевой отметки.
— Мы думаем, что это были люди Альфредо Гарсиа. Вам это имя ничего не напоминает?
— Разве что какое-то кино.
— Если кто-то вздумает отстреливать их и дальше, он очень нас обяжет. Но я советовал бы ему поторопиться. Ладно, еще увидимся!
Чурка направился к выходу.
— Если это будет зависеть от меня, то нет. Он обернулся:
— Это будет зависеть только от меня. Даю тебе три дня, великая знаменитость.
И ушел. Я остался вдвоем с Сабасом. Отхлебнул кофе. Он оказался слишком жидким. Парень смотрел на меня с любопытством. Ужас до чего худой. Почему-то он был мне симпатичен. Может, потому, что на нем было прямо-таки написано, что он едва сводит концы с концами, а может, потому, что у него было хорошее лицо.
— Послушай, — сказал я, — ты напоминаешь мне Тони. Ты его брат?
— Нет.
— Это хорошо.
Я сделал еще глоток.
— То есть брат, но только двоюродный.
Я взглянул ему прямо в глаза. Кадык на горле у паренька так и ходил, казалось, он вот-вот расплачется. Я не был расположен к выражению эмоций и от души пожелал, чтобы мальчишка сумел взять себя в руки.
— Мне очень жаль. Я отпил еще кофе.
— Здесь не хватает сахара.
Сабас пошарил в ящиках возле кассы.
— Не там, — пришел я на помощь, — под кофеваркой.
Он достал из ящика пару пакетиков сахара и протянул мне. Я высыпал один в кофе, а другой положил в карман. Кто знает, вдруг он подсластит мне сегодняшний день?
19
Я направился в свой курятник. Или в цветник? Зная, что там меня поджидают эти две штучки, я чувствовал себя ревнивым и ревностным петушком. Припаркованная возле дома машина Эльзы диссонировала с моим ободранным рыдваном, да и со всем кварталом. Удивляюсь, как это до сих пор никто не поцарапал ей дверь или не проткнул колесо. В руках у меня по-прежнему был пакет с костюмом и ботинками.
— Как ты долго, — упрекнула Эльза. Иногда упреки звучат слаще музыки.
— А вы скучали без меня?
— Я да, — ответила Эльза. — Роза, разогрей тортилью [8].
— Эльза, а где моя фляжка? Ты ее захватила?
— Ой! — Она зажала себе рот рукой. — Вот дырявая голова!
Стол был накрыт. Они купила хлеба и приготовили испанскую тортилью. Три тарелки, три стакана, три куска хлеба (да еще один старый сухарь, то есть я), солонка, кувшин с водой, бутылка «Рибера дель Дуэро» — нектар для моей пересохшей глотки, три бумажные салфетки и хрустальная ваза с веточками розмарина, усыпанными фиолетовыми цветочками: идеальная модель семейного счастья. Благословенные женщины. Воистину Богу стоило лишить нас ребра, чтобы создать их. Роза зажгла конфорку и стала разогревать на сковороде тортилью. Я вошел в спальню и положил коробку с ботинками в гардероб. Достал костюм. Вот уж несколько лет мне не приходилось держать в руках таких вещей. Я повесил костюм на единственную вешалку. Отстегнул кобуру и бросил ее на кровать. Я как раз надевал пиджак, когда неожиданно вошла Эльза. Я ее не звал.
— Как говорится, не дадим моли умереть с голоду, — бросил я через плечо.
— Почему ты так говоришь?
Эльза даже не возмутилась. Она привыкла к моим грубостям. Подошла сзади и обняла меня. Я отбросил ее руки.
— Я не буду его носить.
— Тебе не нравится?
— Нравится. — Я повернулся к ней лицом. — Но мне не нравятся деньги, на которые его купили.
— Мои деньги?
— Они в самом деле твои? Откуда они появились? Или лучше спросить… каким местом они заработаны?
Я уставился на ее живот. Когда я наконец перевел взгляд наверх, глаза Эльзы метали молнии, а верхняя губа трепетала, как листок бамбука на ветру. Я порадовался, что она не разучилась злиться. Голос Розы, возвещавший о том, что обед готов, заглушила звонкая пощечина. Она принадлежала мне по праву, и я не стал ее возвращать.
— Эту ты заработал сейчас. — Ее голос звенел от бешенства. — А эту я тебе задолжала раньше.
От следующей оплеухи вспыхнула вторая щека. Я и не пытался защищаться. Я улыбался.
— Ты белоручка, Эльза, белоручка.
— А ты свинья! Тебе никто об этом не говорил?
— Ты первая, солнышко! Всегда была и останешься первой.
Мы покинули импровизированное поле боя. Эльза в три секунды стерла с лица следы негодования, а Роза разрезала тортилью на три части.
— Я волнуюсь, — сказала она. — Годо не подает признаков жизни.
— Ба-а, — протянула Эльза, — какие новости! Приходит в себя после вчерашней или позавчерашней пьянки. По утрам его следовало бы привязывать к красному знамени. По случаю похмелья, — пояснила она, устыдившись неудачной шутки.
— А как мы будем спать? — поинтересовалась младшая. Меня всегда восхищала женская практичность. — Здесь только одна спальня. Забавно! Как в походе.
