Владимир Спектр - Face control
– Это какие-то хардкоровые дела, да? Я вот только по электронике захожу. В основном экспериментальной. IDM там и все такое, понимаешь?
– А чем ты вообще по жизни занимаешься?
– Сейчас ничем. Работала у мужа, но столько времени вместе – думала, задушу его ночью сонного. Хочу пойти учиться. Вот только чему – пока не знаю.
– Здорово. Хотел бы я не знать, чем заняться. А то надоела мне эта запланированность. А муж чем занят?
– У него фирма по дизайну интерьеров. Он в прошлом художник неплохой.
– Примитивист?
– Да-да, это его картины. Вообще-то он русский, а на грузинской тематике клина словил: застолья, бараны, тетки в черном…
– Я по национальности грузин, – зачем-то вру я. (Как-то в кассу выходит.)
– А говоришь без акцента.
– Так я родился в Москве, по-грузински только «гамарджоба» и «мадлопт» знаю.
– Понятно. А делаешь-то что?
Отчего-то не хочется говорить, что занимаюсь бизнесом.
– Ничего. Стихи пишу. Например, такие:
ТИШИНА
Из дома серой щелью –
мятой подушкой
(убитой зверушкой)…
Верил в то, о чем писал,
или летал в вышине,
или молчал.
Строил простые вещи –
даже не мог без того.
И где-то ловил,
и кого-то ловил,
зачем-то ловил
Тишину…
– Хорошее стихотворение. Правда, твое?
– Правда.
– На стихи не прокормишься.
– Я еще в некоторых журналах статейки тискаю. Про извращения, странности всякие.
– А ты сведущ в извращениях?
– Научить тебя некоторым, самым милым?
14
25 октября, понедельник
05:20. Просыпаюсь внезапно, провалившись в яму, кишащую змеями, скользкими и упругими. Вскрикиваю от острой невероятности ощущений. Комок подступает к горлу.
Вот уже второй год я периодически плачу по утрам, приходя в себя от марева жидких снов. Они настигают меня поздней ночью, когда отгремит по Чистопрудному бульвару последний трамвай, последняя пьяная женщина снимет последнего искателя приключений и последняя звезда будет приколочена к черному, как вакса, небу. (Кстати, когда-нибудь даже все это случится в последний раз.)
Я просыпаюсь судорожно, двумя толчками, глажу лежащую рядом женщину по латексу молодой кожи и думаю: «Почему я здесь? Что со мной происходит, неужели я всего лишь животное, вечно находящееся во власти инстинктов? Обычный среднестатистический самец в поисках полигамного рая? Я не так уж и молод, тем более что возраст – понятие относительное. В двадцать пять лет кто-то там уже командовал целыми армиями, становился величайшим поэтом, зарабатывал десятки миллионов долларов. Где чувство ответственности, меры и непонятного мне пресловутого долга?» На душе становится паршиво. Тысячи маленьких червячков грызут меня изнутри. Хочется бежать, звонить, объясняться, плакать, оправдываться и быть заключенным во всепрощающие объятия. Я потихоньку одеваю свои раскиданные мятые вещи: серые клешеные джинсы от Yamomoto, черный свитер с капюшоном, кожаную, якобы летную, куртку Ferre. Распихиваю по карманам ключи от дома, чьи-то мятые визитки, маленький гробик сотового телефона, одинокую пластинку Wrigley's Spearmint, полупустую пачку сигарет.
06:40. В нерешительности стою на лестничной клетке. Угрюмо смотрю на дверь родной квартиры. Зачем-то думаю о том, что живу здесь с двух лет. В памяти встают один за другим слайды моей недолгой жизни. Мне некогда их рассматривать, я усилием воли возвращаюсь в реальность. «Собирайся с духом и вставляй ключ в замочную скважину», – приказываю сам себе. Внезапно дверь широко открывается. На пороге моя мама в белой ночной рубашке. Невольно отмечаю про себя, что она неважно выглядит.
– Привет, – говорю я отчего-то слабым, дрожащим голосом, виновато протискиваясь в глубь квартиры.
– Ты вообще соображаешь, что творишь? – Мама старается говорить тихо, даже как-то пришептывая.
– Сейчас все объясню.
– Что можно объяснить, когда тебя три дня не было дома? – Мамин голос постепенно повышается. – Тебе абсолютно нет дела до окружающих! Всем давно известно, что тебе никто не нужен. Я только не понимала до конца, насколько тебе на всех плевать. Ты даже к самым близким людям относишься по-хамски.
«Я слышал это уже сотни, тысячи раз. Неужели все должно повторяться? Я когда-нибудь умру от этой занудности!» – вялые мысли плещутся в черепной коробке.
– Не думаешь о нас – ничего, мы переживем. Просто о ребенке позаботься! – Она внезапно срывается на крик.
«Да-да, ребенку нужен отец. Такой добрый дядька, катающийся с ним на лыжах и клеящий модели подводных лодок».
– Тебе двадцать пять лет, и ты, между прочим, женат!
«Ну и что, это повод так на меня орать?»
– Дай мне сказать, – почти шепчу я.
– Что говорить? Не надо было рожать! Ты оказался не готов к семейной жизни. Ты инфантильный, невменяемый шизофреник. Тебя лечить надо! Ты псих. И эгоист, с большой буквы «Э».
Мама пальцами показывает, какая огромная эта «Э». В глубине квартиры начинается движение: в спальне папа нервно сетует на раннюю побудку, из своей комнаты выглядывает бабушка и внезапно с криком: «Пришел ирод!» – бросается ко мне. Уворачиваясь от крепких старушечьих кулаков, успеваю спросить:
– А где Света?
– Тебе интересно, – мама кричит так, что, наверное, будит соседей, – надо было раньше интересоваться! Три дня назад!
– Уехала Светлана, взяла ребенка и к маме уехала, – вмешивается бабушка.
– И правильно. Я бы уже давно это сделала, у нее еще терпение ангельское. – Мама слегка успокаивается и идет на кухню наливать бабушке валокордин. – Выпейте, мама!
– Зачем это? – Бабушка подтягивает зеленые пижамные брюки и ретируется в свою комнату.
– Вы нервничаете, прошу вас, – мама вновь повышает голос.
– Не буду я ничего пить! – кричит бабушка из-за двери. – Ты, Галя, сама выпей, а то с этим антихристом никаких нервов не хватит.
– Вы угомонитесь или нет?! – взвизгивает папа.
– Спи, спи, – отвечает ему бабушка, – тебе на работу скоро вставать.
Мама решительно ставит на стол стакан с каплями и почти бежит в спальню:
– Спи, спи, пусть сын что хочет, то и творит. Тебе же на работу скоро вставать, с коллегами-алкоголиками встречаться.
Дверь в комнате хлопает, папа стремительно проходит по коридору, берет сигареты и направляется на лестничную клетку.
– Дурдом! – бросает он злобно.
Мама вновь выходит из спальни:
– Где же ты был?
Основное напряжение уже спало, она говорит устало и немного нервно. «Я так люблю тебя, мамочка, но ты никогда не поймешь меня, расскажи я тебе правду», – думается мне.
– Мы ездили с Чабановым в Калугу. Надо было срочно. Там праздник – день города, так они у нас заказ на оформление размещали, нельзя было не ездить.
– Не ездить нельзя, а позвонить можно?
– Можно, но у меня батарейка разрядилась еще до отъезда, а у Чабанова, сама знаешь, снега зимой не выпросишь, он сказал, якобы деньги у него на счету кончились, а сам тайком разговаривал.
– В Калуге телефонов нет? Где вы жили там?
– В гостинице, очень дерьмовой. Там еще до нашего приезда вся связь вырубилась, а по городу мотаться, искать телефон времени не было.
– Похоже, что вас не в Калугу, а на Северный полюс заслали – ни телефонной связи, ни телеграфа…
– Я перед отъездом попросил Аркатова вам набрать и все разъяснить.
– Не звонил нам никто.
– Вот ублюдок.
– Наверняка все врешь. Главное, не я – Света не поверит. Завтракать будешь?
15
29 октября, пятница
Поступательное движение жизни неутомимо раскручивает карусель моих дней. Еще четыре дня прошли в обычных заботах, сопровождаемые некоторым количеством истраченных нервов, рядом неконструктивных решений, просмотренным фильмом Ридли Скотта и довольно большим объемом выпитого эспрессо. Промелькнули и тут же забылись деловой обед с Федосовыми в китайском ресторане «Вэй Фан», совещание у заместителя префекта по рекламе и информации, показательная порка нерадивых поклейщиков, вылившаяся в стодолларовый штраф и откровенную ненависть провинившейся стороны. Каждый вечер я звонил жене, к телефону подходила ее мама и угрюмо говорила, что Света в ванной, поехала в гости, уже легла спать. Каждый вечер я встречался с Бурзум где-нибудь в центре. Неожиданно для нас самих мы, взявшись за руки, гуляли по промозглым бульварам, пили чай в неуютных городских заведениях, встречая знакомых и не очень людей, несли разную романтическую чушь. За это время мы посетили выставку эротической фотографии конца семидесятых годов, спонсированную русским изданием Playboy, поприсутствовали на приеме в Аргентинском посольстве, устроенном по случаю выпуска альманаха тамошних молодых прозаиков, и приняли участие в вечеринке, посвященной показу зимней коллекции одного невероятно модного и необычайно альтернативного модельера. К слову сказать, имя его забылось сразу же и, похоже, навсегда. В четверг вечером я даже написал одно стихотворение.
