Генри Миллер - Нексус
Как и собиралась, Стася пригласила Кронского для надлежащего осмотра. Тот приехал приятно возбужденный, потирал руки и щелкал суставами пальцев.
— Который час, мистер Миллер? У вас есть вазелин? Тяжелая работенка, признаться. Но по крайней мере узнаем, не гермафродит ли она. А может, и хвостик обнаружим…
Стася уже сняла блузку, обнажив хорошенькие грудки с коралловыми сосками.
— Здесь все в норме, — констатировал Кронский, плотоядно ощупывая женщину. — Теперь снимай трусики.
Тут Стася заартачилась.
— Не здесь! — вскричала она.
— Где тебе угодно, — не возражал Кронский. — Хоть в туалете.
— А почему бы не произвести осмотр у нее в комнате? — предложила Мона. — Это не стриптиз.
— Разве? — грязно осклабился Кронский. — А я думал, идея как раз в этом. — И он отправился в соседнюю комнату за черным саквояжем. — Чтобы придать своему визиту статус официального осмотра, я захватил инструменты.
— Вы не сделаете ей больно? — переполошилась Мона.
— Нет, если она не будет сопротивляться, — ответил Кронский. — Нашли вазелин? Если нет вазелина, подойдет оливковое масло… или сливочное.
Стася состроила гримаску.
— Это необходимо? — потребовала она ответа.
— Как хочешь, — сказал Кронский. — Все зависит от того, насколько ты чувствительна. Будешь лежать спокойно и хорошо себя вести, никаких проблем не будет. А понравится — могу вставить и кое-что получше.
— Нет, только не это! — вскричала Мона.
— А тебе что за дело? Ты что, ревнуешь?
— Мы пригласили тебя как врача. Здесь не бордель.
— В борделе вы бы больше преуспели, — заметил Кронский, скаля зубы. — Она — во всяком случае… Пошли, надо с этим покончить!
С этими словами он схватил Стасю за руку и потащил в маленькую комнатку рядом с туалетом. Мона хотела тоже пойти — убедиться, что Стасе не причинят вреда, но Кронский не позволил.
— Здесь замешана честь профессионала, — сказал он и радостно потер руки. — А что касается вас, мистер Миллер, — и он многозначительно взглянул на меня, — то я на вашем месте пошел бы прогуляться.
— Нет, останься! — взмолилась Мона. — Я не доверяю ему.
В результате мы с Моной остались дома и в волнении молча расхаживали по комнате.
Прошло пять минут… десять… Вдруг из маленькой комнаты донесся пронзительный крик:
— На помощь! Ко мне! Он меня насилует!
Мы ворвались в комнату и увидели Кронского со спущенными брюками, лицо его цветом напоминало свеклу. Он пытался взобраться на Стасю. Мона, как тигрица, налетела на него и оттащила от подруги. Потом и Стася, соскочив с кровати, набросилась на Кронского. Что есть силы она колотила его и царапала. Бедняга настолько растерялся, что даже не пытался защищаться. Не вмешайся я, женщины наверняка выцарапали бы ему глаза.
— Недоносок! — вопила Стася.
— Садист! — надрывалась Мона.
Они подняли такой гвалт, что я с минуты на минуту ждал появления квартирной хозяйки с топором или чего-нибудь в этом роде.
Пошатываясь, Кронский поднялся с пола, его брюки все еще болтались у лодыжек, и наконец с трудом выдавил из себя:
— С чего, собственно, переполох? Как я и думал, она совершенно нормальная женщина. Даже слишком нормальная. Это меня и возбудило. И что тут такого необычного?
— Да, что такого необычного? — повторил я, переводя взгляд с одной женщины на другую.
— Прогони же его! — вопили женщины.
— Успокойтесь! Успокойтесь наконец! — взмолился Кронский медовым голосом. — Меня попросили ее осмотреть, хорошо зная, что физически с ней все в порядке. Чердак у нее явно барахлит, а то, что пониже, просто великолепно. Я мог бы ей и головенку подправить, но это потребует времени. А теперь скажите, что вы хотите доказать? Ответьте, если можете. Знаете что? Я мог бы вас всех упрятать за решетку. — И он щелкнул пальцами, как бы запирая дверь камеры. — Вот так! — Он еще раз щелкнул пальцами. — Хотите знать — за что? За причиненный моральный ущерб — вот за что. Тогда вам не отвертеться.
Кронский замолк, дав время оценить его слова.
— Но на такое я не способен. Все же я ваш добрый друг, не так ли, мистер Миллер? И не стоит меня прогонять за то, что я пытался оказать вам услугу.
Стася стояла перед нами совершенно голая, держа в руке трусики. Слегка очухавшись, она стала натягивать их на себя, но пошатнулась и упала. Поспешившую на помощь Мону она с силой отпихнула.
— Оставьте меня в покое! — выкрикнула Стася. — Я сама могу позаботиться о себе. Не ребенок. — С этими словами она поднялась, какое-то время стояла в полный рост, а потом, согнувшись, заглянула себе между ног. И внезапно расхохоталась неестественным, безумным смехом.
— Выходит, я нормальная, — проговорила она, давясь от смеха. — Какая ирония судьбы! Нормальная только потому, что во мне есть отверстие достаточно большое, чтобы туда можно было что-то засунуть. Ну-ка, дайте мне свечу! Да побыстрее! Наглядно продемонстрирую вам, какая я нормальная.
Свои слова Стася сопровождала неприличными жестами и крутила тазом, извиваясь словно в оргазме.
— Дайте свечу! — вопила она. — Большую, толстую и черную! Покажу вам, какая я нормальная!
— Стася, умоляю, перестань! — просила Мона.
— Да уж, не стоит, — сурово произнес Кронский. — Обойдемся без подобного представления.
Слово «представление» подействовало на Стасю как красный цвет на быка.
— Это мое представление! — взвизгнула она. — Сегодня бесплатное. Обычно, когда я изображаю дурочку, мне платят. Ведь так? — И она повернулась к Моне. — Ведь так? — прошипела она. — Или ты не говорила, откуда взялись деньги на квартплату?
— Пожалуйста, Стася, ну пожалуйста! — взмолилась Мона. В глазах у нее стояли слезы.
Но Стасю уже понесло. Схватив стоявшую на комоде свечу, она поднесла ее к срамным губам, не переставая вращать бедрами.
— Разве такое не стоит пятидесяти долларов? — истерически кричала она. — Один тип заплатил бы мне больше, но тогда пришлось бы разрешить и кое-что еще. А я этого не люблю. Во всяком случае, с извращенцами.
— Прекрати! Остановись или я уйду! — Это Мона.
Стася замолчала. Свеча упала на пол. Лицо ее приняло новое выражение. Натягивая блузку, она спокойно проговорила, обращаясь ко мне:
— Знаешь, Вэл, если кого-то надо унизить, то всегда — меня, а не твою драгоценную женушку. Ведь мне незнакома мораль. Я знаю только любовь. И если нужны деньги, всегда готова разыграть представление. Раз я сумасшедшая, так чего церемониться? — Оборвав монолог, Стася молча направилась к гардеробу и, выдвинув один из ящиков, вытащила оттуда конверт. — Вот это видишь? — спросила она, помахивая им. — Здесь чек от моих опекунов. Хватит, чтобы заплатить за квартиру. Но, — и она хладнокровно порвала конверт в клочья, — мы ведь не нуждаемся в таких деньгах. Нам нужно что-нибудь эдакое… разыгрывать представления… изображать из себя лесбиянок… притворяться, что мы только изображаем лесбиянок. Одно притворство… Меня от этого тошнит. Почему не притвориться просто людьми?
Ее прервал Кронский:
— А зачем притворяться? Ты и так человек, да еще какой! В тебе, правда, порядочно всякой дряни, откуда она взялась — не знаю. Скажу больше — и знать не хочу. Будь я уверен, что меня выслушают, убедил бы тебя бежать отсюда, бросить эту парочку. — Кронский презрительно посмотрел на нас с Моной. — Пусть сами справляются со своими проблемами. Ты им не нужна, а они тебе тем более. Нью-Йорк не для тебя. По правде говоря, не представляю, где ты придешься ко двору… Но я о другом… Я пришел сюда как друг. Ты нуждаешься в друге. Эти двое даже не догадываются о смысле этого слова. Из вас троих ты — на мой взгляд, самая здоровая. И самая гениальная…
Я думал, он никогда не кончит. Но внезапно Кронский вспомнил о назначенной встрече и быстро ушел.
Вечером того же дня — женщины решили на этот раз остаться дома — случилась любопытная вещь. Произошло это сразу же после ужина, во время приятной беседы. У нас кончились сигареты, и Мона попросила меня порыться в ее сумочке. Обычно там на дне что-нибудь да находилось. Я встал и подошел к туалетному столику, на котором лежала сумка. Открыв ее, я увидел конверт, адресованный Моне. Почерк Стаси. Тут же подлетела Мона. Не прояви она такую прыть, конверт вряд ли заинтересовал бы меня. Но она поспешно схватила его. Я вырвал у нее конверт. Она попыталась отнять его у меня, завязалась борьба, во время которой изрядно потрепанный конверт упал на пол. Стася быстро подобрала его и передала Моне.
— С чего, собственно, переполох? — спросил я, непроизвольно повторяя любимую фразу Кронского.
— Не твое дело, — хором ответили женщины.
Больше я ничего не говорил. Но мной овладело любопытство. У меня было предчувствие, что случай увидеть письмо еще представится. А сейчас лучше притвориться, что я утратил к нему интерес.
