Дарья Форель - Лечебный факультет, или Спасти лягушку
Разумеется, список «хороших» возглавлял Коротков. Затем его невесты, Лаврентьева, Уварова и Цыбина. В черном же списке находился Коля Игнатьев, Морозова с Воронцовой и почему-то Мункоев Игорь. А за конец этого списка вели упорную борьбу я и Вовка Власов. Мы с ним были не в почете у Ревы. Я особо не парилась, мне уже надоело волноваться. А Вовка тщательно скрывал свою нервозность. Его врачебное будущее висело на волоске.
К слову, Володя как раз находился тогда на грани отчисления. На него пыталась повлиять Юрченко, она вправляла ему мозги и старалась договориться с другими преподавателями. Однако Вова все равно стремительно падал. Он получал одни двойки из-за ночных дежурств. Ему хотелось независимости, и он устроился на работу, которая была несовместима как с учебой, так и с жизнью в целом. Трудясь медбратом (Вова предпочитал говорить — медсестрой), Власов не успевал готовиться к урокам. Помимо того, он постоянно всем дерзил. Дерзил интеллигентно, смешно, но все же. Особенно сильно он разозлил преподавательницу английского, которая путала слова «микроскоп» и «Майкрософт». Власов постоянно припоминал ей авторскую реплику: «Микроскоп инкорпорейтед».
…Рева уселась напротив выключенного телевизора. Еле слышно скрипнуло окно. Из форточки тянуло ароматом весеннего дождя. Она медленно потянула к себе томик Франсуазы Саган, полистала его немного, но не нашла закладку и разочарованно вернула книгу на место.
Она встала. Прошлась босиком по ковру. Ворсинки уже затвердели, царапались. Ее взгляд выхватывал отдельные детали интерьера. Вот с верхней полки шкафа свисает засушенный букет. Вдоль стен тянутся стеллажи с учебниками. У правой стены стоит буфет из ДСП, его хрупкие стекла дребезжат при каждом шаге. Строго на уровне глаз висит календарь.
Возраст — пятьдесят один. Какая прочная цифра. Точная и резкая, как стрелка, врезающаяся щелчком в отметку «двенадцать». А эта лишняя единица — да ну ее. Она здесь не нужна, действует на нервы. Пятьдесят один — это почти то же самое, что и сорок девять. Небольшая металлическая гирька возле пятидесятикилограммовой кувалды. Приехали. Из ночного двора через щели в стене просочилась тишина.
Он проведет рукой по белесым изгибам жира. Затем приподнимет подол вот этого японского халатика. Вторая рука закопошится в волосах… Рева дотронулась до своего плоского затылка, представляя, что это его прикосновение. Он смахнет шелковую лямку цветастого белья…
Было слышно, как она дышит через нос. Какое унизительное сопение… На кухне с хрустом развернулась скомканная бумажная упаковка. Дождем застучали пластмассовые жалюзи. За стенкой кто-то поставил чайник. Этажом выше, кажется, шипело радио… Внезапно раздался хлопок.
— Трр… Бум!
Тяжелый том, выпиравший из битком набитой книгами книжной полки, свалился на ковер. Это «Аминокислоты» Серебренникова. Рева сильно сжала веки. Словно ее кутком ударили в грудь… Открыв глаза и обнаружив источник звука, Екатерина Евгеньевна тихо встала, подняла учебник и с размаха вдарила им по стеллажу. Книги с грохотом посыпались вниз.
* * *— Даш, — сказал Власов, — а ты умеешь хранить тайны? — Его руки двигались отдельно от глаз и выводили в тетради формулы.
— Нет. Не умею. Я же девушка.
— Хорошо. Я тебе ничего тогда не скажу.
Биохимия закончилась, и все вышли из кабинета, но Власов тут же вернулся туда якобы за оставленным на столе калькулятором. Короткова сегодня здорово похвалили. Сияя, как его лаковые ботинки, с триумфальной улыбкой Леша отправился в уборную. Я села на подоконник, достала чипсы. Возле меня со стуком упала фиолетовая сумка Регины, и та ловко вытащила из нее расческу и зеркальце.
Я очень люблю, когда я вижу Уварову с Цыбиной, а они меня — будто бы нет. Люблю вслушиваться в их разговоры. Больше всего девушкам нравится обсуждать отношения между мужчиной и женщиной, обмениваться кулинарными рецептами и делиться советами по хозяйству. Слушая их, любое существо, принадлежащее к женскому полу, невольно отвлечется от всего остального. Это тоже самое, что полистать глянцевый журнал.
— А ты масло добавляешь? Немножко.
— Блин, а эта волосатая сука Толпыгина влепила мне
трояк!
Из-за двери показалась густая черная шевелюра волосатой суки. Толпыгина — напарница Ревы. Начинающий педагог. Над ее верхней губой — достаточно яркие черные волоски. И брови на переносице срастаются. Прищурившись, Толпыгина сказала:
— Волосатая сука все слышала.
Регина схватилась за виски, уронив при этом косметичку.
— Ой-йоой!..
— Ну, — сказала я, — и что ты теперь будешь делать?
— А вы с Власовым, когда вас презирают, обычно что делаете?
— Лично я — ничего, мирюсь. А Власов — старается, чтоб его полюбили.
— Это как это?
— Очень просто. У него отличное чувство юмора. Он им и пользуется. Обычно за юмор любят. Это так же эффективно, как и красивые глаза.
Забыла сказать, что, как только появился волосатый фрагмент Толпыгиной, Уваровой уже и близко не было, она со скоростью пули неслась вниз по лестнице. Поэтому у Толпыгиной, конечно, создалось впечатление, что именно я была Регининой собеседницей.
— Давай, — сказала Регина, — попробуем как-нибудь ее задобрить.
— Ага, купи ей бритву или, там, депилятор.
— Форель, хватит шутить. У нас с тобой серьезные проблемы.
— А я тут при чем?!
Но я оказалась при том, и Толпыгина меня возненавидела. Впрочем, Регину она невзлюбила еще больше. Эти обстоятельства нас почти сблизили. Мы обе сидели на отработках до половины десятого. Поскольку эти занятия не входили в учебный план, я не особо напрягалась.
— Форель, — сказала мне Наталья Викторовна (волосатая сука), — как чередуются пептиды в названной аминокислоте?
— Так, как я нарисовала.
— Неправильно.
— Пока вы не видели, я срисовывала с учебника.
— Молодец. Ты срисовала не с той страницы. Видишь, Бог тебя наказал. А почему в крем от морщин добавляют липосомы?
— Спросите у Сысоевой. Она сильна в косметологии.
— Да, сильна она давать советы. Иди, начерти мне формулу витамина В12.
На первый взгляд — какая-то странная месть. Зачем свободному взрослому человеку тратить свое время на то, чтобы преподавать? Ответ прост. Толпыгина получала за внеклассные занятия прибавку к зарплате, но в силу того, что она была вредной, никто из студентов заниматься не шел. Волосатая жила беднее церковной мыши, и ей приходилось идти на любую подработку. Кроме того, она пользовалась случаем, чтобы выбить из меня и Регины взятку. Взятка могла означать прекращение наших вечерних встреч хотя бы до следующего семестра. Однако ни у меня, ни у Цыбиной денег не было. С утра она «валила» нас на занятиях, а вечером мы ходили якобы исправлять свои промахи. Однажды я потребовала проверенный тестовый бланк, чтобы удостовериться в своих «ошибках». Наталья Викторовна очень разозлилась и даже придавила случайно подвернувшемуся Мункоеву ногу своим квадратным каблуком.
Это продолжалось долго. Самой волосатой наше с Региной общество стало надоедать.
Екатерина Евгеньевна Рева оставалась в институте допоздна. Она под разными предлогами дежурила в деканате. Назначила себя куратором нашего потока. Помогала лаборантам. Дома ее никто не ждал, а в стенах альма-матер у нее было какое-никакое общество. Рева никогда не торопилась домой с работы. Волосатая сука Толпыгина решила этим воспользоваться. Она договорилась с Ревой, чтобы та помогала ей вести внеклассные занятия. С каждым днем Толпыгина уходила все раньше и раньше. В результате картина выглядела так: вечеров мы с Региной садились, открывали тетради, получали от Толпыгиной задание и начинали над ним работать. В это время приходила Екатерина Евгеньевна, а Толпыгина убегала в преподавательскую. Таким образом, волосатая сука через полчаса исчезала в неизвестном направлении получая шестьсот рублей за выполненную Ревой работу. Рева, ради приличия, бросала что-то вроде:
— Ну где же она, куда подевалась? — А потом вспоминала: — Ой, у Натальи Викторовны ребеночек заболел…
И сидела с нами до ночного посинения.
Я была наказана несправедливо и поэтому решила больше не посещать дневные, официальные занятия по биохимии. Они всегда начинались в половине девятого, и вставать так рано мне совсем не хотелось. У живущей неподалеку от университета Ревы была возможность передохнуть дома, поспать между двумя и шестью, поэтому Екатерина Евгеньевна бралась за уроки с энтузиазмом. Встречались мы поздно, в полупустом университете. Это было очень нудно.
В понедельник возле деканата появилось объявление:
«Диспансеризация для первого и второго потока. Всем явиться в тридцать третью поликлинику в двенадцать ноль-ноль. Кто не явится, того отчислим».
