Владимир Губайловский - Учитель цинизма. Точка покоя
— Ну что ты, Дима, мне ведь интересно с тобой. Иначе я бы не пришел.
Кажется, он пропустил эту реплику мимо ушей. Он как-то слишком сосредоточенно разливал чай. Вероятно, даже одно только предположение, что с ним может быть неинтересно, Аполоныча глубоко оскорбило. Он вообще считал, что своим общением исключительно щедро одаривает ближних, и требовал от них соответствующих воздаяний. Если я делюсь с тобой своим миром идей, ты должен меня боготворить.
Я оценивал эти дары довольно скептически. Но все равно в гости к Диме приходил.
19
Разговоры перед сном. № 3
На этот раз в комнате четверо. Штор на окне нет, и темноту периодически пронизывают автомобильные фары. Свет от них скользит по стене.
— Я говорю Шурику, ну зачем тебе непременно к Арнольду в ученики, мало ли на дифурах приличных людей. Нет, он уперся рогом и ломит. Арнольд его брать не хочет, дает ему задачки, и задачки те еще, я посмотрел — в глазах потемнело. Шурик сидит сутками, решает. Потом опять к Арнольду идет. А результат все тот же — не возьмет он Шурика. Мордой, наверно, не вышел.
— А я Шурика понимаю, если он Арнольда уломает, это — круто. Можно многого добиться.
— Да ничего он не добьется, что за привычка лбом стены прошибать! Двигаться надо не по прямой, а по геодезической, тогда быстрее всего получается. Допустим, возьмет его Арнольд на диплом, ну и что? Какого ума надо быть человеком, чтобы Арнольд тебя потом еще и в аспирантуру к себе взял? А Шурик, да простит он меня, многогрешного, не того полета птица. Пятерочки по анализу — это вам, извините, никак не КАМ[2].
— Знаете, а ведь Арнольд напридумывал много всяких смешных вещей и кроме математики. Вот, например, вы знаете принцип Арнольда?
— А в ответ тишина.
— Как этот принцип точно формулируется, я не вспомню, но суть такая: если какое-либо понятие или открытие имеет персональное имя, то это — не имя первооткрывателя. Короче, если Колумб откроет Америку, то ее никогда Колумбией не назовут.
— Так уж никогда…
— Точно, я это тоже замечал. Бином Ньютона придумал Паскаль, а Ньютон придумал ряд Тейлора.
— А принцип наименьшего действия Гамильтона придумал Мопертюи, а его потом Даламбер с Вольтером до того затравили своими насмешками, что он, бедный, чуть с собой не покончил и в монастырь ушел.
— А еще раньше близкие идеи сформулировал Ферма и даже из тех же соображений закон преломления света вывел. Да и вообще в первом томе Ландафшица принцип наименьшего действия называется принципом Лагранжа. И это правильно, поскольку там — лагранжиан.
— Равновесие Нэша в теории игр первым применил Антуан Курно.
— Правило Лопиталя этому маркизу Гийому Лопиталю сообщил в письме Иоганн Бернулли.
— Вот еще пять копеек от логика: то, что функции алгебры логики можно реализовать с помощью электрических схем, придумал не Клод Шеннон, а Чарльз Пирс лет на сорок раньше. Он же придумал функцию «или-не» — главный элемент современных ЭВМ, она так и называется «Стрелка Пирса», но основоположником современных вычислительных машин все считают Шеннона.
— Но теорему Котельникова об оцифровке сигнала доказал все-таки Шеннон.
— Определенный интеграл Ньютона — Лейбница впервые посчитал Архимед, а гелиоцентрическую систему Коперника построил Аристарх.
— Это ты больно далеко хватил. За две тысячи лет многое поменялось. Они же не у соседа списали. А вот Роберт Гук написал Ньютону письмо, в котором изложил закон всемирного тяготения. В знак благодарности Ньютон его не только не упомянул нигде, но все портреты его уничтожил. Боялся, приоритет отнимут. А потом еще через подставных писак пытался доказать, что это он один придумал анализ, а Лейбниц, типа, ни при чем.
— Чемпионом по присвоению чужих результатов будет все равно Эйнштейн. Специальную теорию относительности (СТО) разработали Пуанкаре и Лоренц. Четырехмерное пространство-время — идея Минковского, который читал лекции Эйнштейну в цюрихском Политехникуме и рекомендовал своему необразованному студенту прочитать статью Пуанкаре в точности о том, что сегодня известно как СТО. В своей работе Эйнштейн ни на кого не сослался. А первое изложение общей теории относительности (ОТО) принадлежит, по всей видимости, Уайтхеду. Оно, правда, оказалось таким сложным, что никто ничего не понял. Математический аппарат ОТО разработал Марсель Гроссман, с которым Эйнштейн учился в Политехникуме и домашки у него списывал, тензорам Альбертушка выучился не вдруг, вот Гроссман ему все и посчитал. Эй, коллеки! Спите, что ли, все? Вот так самые интересные мысли никто слушать не хочет, глупостей наглотались и спят, как цуцики. Эх, пойти, что ли, покурить… Разбередили душу…
— Не скажи. Не все поуснули. Я просто думаю. Во-первых, если все корректно в этом принципе Арнольда, то, согласно этому же принципу, придумал его не Арнольд. Во-вторых, он доказывает только одно: математическое открытие объективно. Оно просто есть, как гора, например. И люди поднимаются к вершине по разным склонам. А увидят в конце концов одно и то же — идеальную реальность.
— Ну, знаешь, это какая-то сладкая соль или соленый сахар.
— А ты вот помолчи и подумай. Может, во сне снизойдет на тебя благодать, будет тебе счастье и возьмет тебя Арнольд в ученики.
20
Наступил май. Поселок преобразился. В палисаднике около моего дома расцвела старая сирень. Мои родители занимали половину большого деревянного дома, который стоял в больничном дворе. В начале двадцатого века, когда больницу только построили (тогдашний хозяин фабрики купец Шарапов, он и саму фабрику построил, и баню, и кирпичные четырехэтажные бараки — там до сих пор живут), в этом доме жил сельский врач. А теперь маме, заведовавшей терапией в поселковой больничке, позволили здесь поселиться с семьей.
У дома был палисадник, довольно большой, но затененный высокими березами и соснами. В нем росли три старые яблони. Вообще-то солнца здесь было мало, но все-таки кое-что росло.
В воскресенье, понукаемый родителями, я отправился перекапывать землю под грядки. Мокрый грунт. Лопата, наточенная до блеска. Тень от деревьев. Прохладно и комфортно. Пот не заливает очки. Копай — не хочу. Вот я и копаю. И чувствую, как копится тяжесть в пояснице. Приятно расправить спину перед тем, как снова наклониться и погрузить штык в землю. Раз-и, два-и, три… И полоса черной перевернутой земли, тускло поблескивая на срезах, медленно, но неуклонно растет.
Во время одной из остановок я увидел, что у калитки стоит Аполоныч.
— Здравствуй, здравствуй. Отчего же ты не заходишь?
Подкатывала сессия (как всегда, совершенно неожиданно), и я действительно не заглядывал к Диме уже недели две.
— Я тебя жду, жду, — продолжал Аполоныч, — хотел тебе рассказать об эстетическом человеке, которого недавно встретил. А ты носа не кажешь. Нехорошо забывать друзей.
— Да я здорово занят в последнее время.
Я не стал вдаваться в подробности. Мало ли чем я мог быть занят? И почему нехорошо забывать друзей? Может, наоборот, хорошо? Может, отказ от друзей — это обновление и новая реинкарнация?
Аполоныч стоял у калитки и молчал. Я воткнул лопату в грядку и решил сделать перерыв. Мы пошли по тихой зеленой улице. Дима был одет аккуратнее обычного — в ношеный, но чистый польский джинсовый костюмчик. Он был почти выбрит.
— Не мог бы ты дать мне определение экстремума функции многих действительных переменных?
Я почесал репу и, припомнив Шурины уроки, определение все-таки дал. Димины мысли блуждали где-то далеко. Он покачал головой:
— Я думаю, теперь мне это может пригодиться. Сейчас очень трудное время. Сначала я не понимал, но теперь меня уже не обманешь. Теперь-то я знаю, что происходит. Нет, не обманешь. И даже не пытайся.
— Да я и не пытаюсь.
Что-то в Диме менялось. Глаза застилал сумрак.
— Она ведь почти не виновата. Но только почти. Горе тому, через кого он придет в мир. Горе, горе. Она просто поставила белье кипятить. Загрузила в оцинкованный бак. И зажгла конфорку. Ошибка была в том, что белье она стала помешивать лакированной палочкой. Лакировка поползла, начала испаряться и заразила весь поселок туберкулезом. Половина уже умерла. Гробов не хватает. Людей уже не хоронят. Просто вывозят самосвалами на помойку. Мне знакомый шофер говорил, что только у нас за поселком есть помойка, на которую можно без всяких документов вывозить мусор и трупы, на других-то свалках нужно разрешение, а тут вали — не хочу. Конечно, в такой антисанитарии началась эпидемия рака. Ты-то небось думаешь, что рак — он не заразный. Ха-ха. Он передается через тактильные контакты, да и вообще давно уже носится в воздухе и поражает дыхательные пути. В горле как бы возникает пробка — и вдохнуть не можешь, и отхаркнуть нет сил. Да ты и сам скоро все узнаешь. Знать только будешь недолго. Я еще продержусь несколько дней, но чувствую, сил почти не осталось бороться с этой напастью. А все из-за лакированной палочки.
