Григорий Горин - Дом, который построил Свифт (киносценарий)
Доктор секунду смотрел ей вслед, затем в гневе закричал:
— Передайте декану, что его книга имеет у меня оглушительный успех! — Размахнулся и со всей силы запустил книгой в стекло. За окном зааплодировали.
Эстэр смерила доктора презрительным взглядом:
— Декан прав: человек может быть худшим из всех зверей! Обезьяны бьют зеркала, потому что им не нравятся собственные физиономии, но бить писателю окна его же книгами — до этого может додуматься только царь природы! — Она вышла, хлопнув дверью.
Дождь усиливался. Доктор глянул в окно. Разорванные листы книги трепал ветер. Патрик смешно суетился, ловя их. Доктор секунду наблюдал за ним, потом выбежал, стал помогать. Скоро они вернулись в дом вместе, мокрые, но умиротворенные.
Патрик раскладывал листки у камина:
— Ничего, ничего, сэр! Высушим, разгладим утюгом, переплетем… Будет как новенькая.
Доктор почувствовал неловкость:
— Извините меня, Патрик! Я разволновался, был взбешен…
— Что вы, сэр! Предыдущий доктор вместе с книгой кинул в окно и себя. А у вас — вполне нормальная реакция. Декан говорит: «Моя задача не развлекать, а вызывать суровое негодование». На гробовой доске, которую он заказал, сказано: «Суровое негодование уже не раздирает здесь его сердце».
Неожиданно Патрик подсел к стоявшему в комнате клавесину, заиграл что-то торжественное и печальное. Доктор с изумлением наблюдал за ним, потом тихо спросил:
— Скажите, Патрик, а вы тоже слышали, как декан разговаривает?
— Неоднократно, сэр…
— Только честно…
— Я бы даже сформулировал так: он практически ке замолкает…
Доктор устало прикрыл глаза:
— Пошел вон!
— Слушаюсь, сэр! — Патрик захлопнул крышку клавесина, встал. — Только вы напрасно обижаетесь, доктор. Вы спросили, я ответил…
— Хотите меня уверить, что декан болтун?
— Разумеется, нет, сэр. К нему вообще такое определение не подходит. Декан перестал пользоваться словами. Они искажают смысл. Особенно в наше время. Мы заврались: думаем одно, говорим другое, пишем вообще непонятно что… Декан сделал шаг вперед: он изъясняется мыслями! Это высший способ общения разумных существ — минуя уши, не разжимая рта. Напрямую!
— И вы его понимаете?
— Не всегда и не все. Но иногда… Вот сегодня утром он поделился со мной мыслями о Декарте.
— О ком?
— Ну вот, вы и не слышали о таком философе. Вам будет непонятно.
Доктор рассердился:
— Не наглейте, Патрик! Не забывайтесь: я — доктор, вы — лакей.
— Не в этом дело, сэр. Вы здесь всего несколько дней, а я много лет. Тут каждый год идет за два университетских.
— Я должен понять… Научите меня, Патрик!
— Да я только этим и занимаюсь, сэр! Но что делать, если на все нужно время и терпение? Вспомните, сколько сил потратила ваша маменька, сколько носила на руках, кормила грудью, делала агу-агу… И все для чего? Чтоб научить вас говорить! А молчать? На это уходит жизнь! Нет! Необходимо начинать с самого начала… Прочтите книгу декана.
— Она скучная, — поморщился доктор.
— Нет! — закричал Патрик. — Не скучная! Не капризничайте! Ну, хорошо, вот вам детское издание. — Он достал книгу с полки. — Адаптированное. Ну хоть картинки полистайте. Картиночки! Ну!
Патрик вновь сел за клавесин, заиграл нечто лирическо-сентиментальное.
Доктор неохотно раскрыл книгу. Перед ним мелькнуло несколько иллюстраций. Небольшой белопарусный корабль вдруг показался из-за горизонта, двинулся навстречу плывущему к нему человеку… Матросы махали руками…
Доктор потряс головой, прогоняя наваждение, поднял глаза и… увидел картину, висевшую на стене. Удивительно похожий на кого-то человек смотрел с картины.
— Шляпу! — тихо прошептал доктор.
— Что? — Патрик перестал играть.
— Шляпу!! — заорал доктор.
— Какую, сэр?!
— Большую. И камзол. Дорожный камзол.
— Сейчас. Сейчас! — Патрик заметался, распахнул шкаф, достал зеленый дорожный камзол, шляпу.
Доктор выхватил одежду из его рук, поспешно стал переодеваться:
— Я Гулливер!
— Кто? — шепотом переспросил Патрик.
— Я Гулливер! Из Ноттингемшира! Тут же написано: «Мой отец имел небольшое поместье в Ноттингемшире». Доктор из Ноттингемшира, Лемюэль Гулливер… Как я сразу не понял? — Подбежал к зеркалу. — Я Гулливер! — Затанцевал, бросился к клавесину, застучал по клавишам.
— В Ноттингемшире! В Ноттингемшире! В Ноттингемшире!
Тара-ра-ра!
Самые глупые, глупые в мире
Живут доктора…
— Ну, слава богу! Наконец-то… — Патрик вытер пот и торжественно пошел к выходу. — Мисс Джонсон! У нас радость! Доктор тронулся!
Доктор продолжал барабанить по клавишам. Звуки стали вырастать в мелодию, слова — в песню. Ее подхватили горожане, облепившие окна. Песня закончилась громким ликующим аккордом. В безумном порыве доктор вскочил на подоконник и прыгнул в сад. Раздались аплодисменты, грохот падающего тела, и наступила темнота.
9. ЛАПУТЯНЕ
Темнота постепенно стала рассеиваться, давая очертания предметам. Возникли неясные звуки, голоса. Такое ощущение бывает, когда возвращаешься из забытья.
Доктор открыл глаза и как бы увидел самого себя, лежащего на диване в кабинете Свифта. Над ним склонились Эстэр и Патрик.
Эстэр (разглядывая доктора). Поразительно… У него изменилось лицо!
Патрик. Обратите внимание на зрачки. Совсем другой взгляд.
Доктор с удивлением как бы увидел собственные зрачки.
Эстэр. Да-да. И там, на дне, — таинственность и отблеск страданий.
Доктор застонал.
(Заботливо) Как вы себя чувствуете, доктор? Вы не совсем удачно вышли через окно.
Доктор вновь застонал.
— Ничего страшного. Здесь это бывает… И пожалуйста, не разговаривайте…
Патрик. Да-да, сэр. Попробуйте отвечать молча. Мыслью! Вы же хотели научиться…
Доктор сел на диване, обалдело посмотрел на Патрика, затряс головой.
— Нет, мимика не нужна. Только взглядом.
Доктор посмотрел на него.
— Вот! Я все понял. Вы мысленно спросили: какого черта вам надо? Замечательно! Объясните все доктору, мисс Джонсон! (Подошел к окну, в подзорную трубу стал наблюдать за небом.)
Эстэр (шепотом). Доктор… У меня нет времени все подробно рассказывать, но если вы и вправду беспокоитесь за жизнь декана, то можете ему помочь! Вы только сейчас ощутили себя Гулливером и сделали, на мой взгляд, это убедительно.
Патрик (нервно). К делу, мисс Джонсон. Некогда! Они зависли над садом.
Эстэр (испуганно оглядываясь). Этот «парящий остров»!.. Мы все гадали, что это: комета или посланцы иных миров? Сегодня утром здесь появились какие-то люди, которые заявили, что они — «пришельцы из будущего». Лапутяне.
Доктор потряс головой.
Да, сэр, я тоже сделала такой жест, но они убедили меня, что это правда и что они прилетели, чтобы встретиться с деканом Свифтом, поскольку у них там отмечается трехсотлетие его смерти. И тут мы с Патриком подумали: а вдруг это обман? Вдруг это подосланные губернатором наемники? Можем ли мы подвергать такой опасности декана?!
Доктор взглянул на нее, мучительно соображая, потом встал, направился к письменному столу.
Патрик (радостно). Вы все правильно поняли, сэр! Они не знают его в лицо. Я бы сам сел, но у меня глаз пустой. Вызовет сомнения.
Эстэр (усаживая доктора в кресло). Вот так. Возьмите в правую руку перо. Так его обычно изображают художники. Накинем мантию.
Патрик. Скорей, мисс Джонсон! Остров идет на посадку! (Подбежал к доктору, положил перед ним пистолет.) На всякий случай, сэр! И мы тут рядом, за стеной.
Эстэр. Благослови вас Бог!
Патрик (поспешно зашторивая окна). Не волнуйтесь, доктор. Сидите, наблюдайте. Нам только выяснить… (Обернулся и, увидев пронзительный взгляд доктора, склонился в почтительном поклоне). Извините, господин декан! Я всегда лезу с идиотскими советами…
Патрик и Эстэр исчезли. Зазвучала загадочная музыка. Пронзительный звук приближался, нарастая. Послышался треск.
Разрывая стены, в кабинет ворвалась толпа странных людей в кожано-нейлоновых одеяниях. Мелькают блицы фотоаппаратов, стрекочут кинокамеры. Толпа «гостей» обступила доктора. Неожиданно из толпы выскочил вперед лапутянин, заговорил в бодром темпе, извергая информацию и явно не стесняясь присутствием хозяина.
Лапутянин. Благоговение, друзья! Благоговение! Вы в доме Джонатана Свифта. Год рождения — тысяча шестьсот шестьдесят седьмой, смерти — тысяча семьсот сорок пятый. В ряду великих сатириков прошлого у Свифта особое место. Не ищите в нем радостного оптимизма Рабле, изящной иронии Вольтера, скептицизма Франса. Свифт яростно саркастичен!
