Бернхард Шлинк - Три дня
Или, может быть, у нее было чересчур много собственной жизни и ей следовало бросить занятия на медицинском факультете, которые отнимали у нее столько сил как раз в те годы, когда Йорг переживал переходный возраст? Потом, когда он начал отлынивать от занятий в университете, она проходила ординатуру, и снова у нее оставалось на него мало времени. Она долго не замечала, к чему идет дело. А когда поняла, то было уже слишком поздно.
Она встряхнула головой. Хватит о прошлом! Что сделать, чтобы обеспечить Йоргу будущее? Лучшим из всего, что ему предлагали, была волонтерская работа в одном издательстве. Хорошо оплачиваемая работа волонтером — уже это ей не понравилось. Волонтерские места на дороге не валялись, и волонтеры обычно работали за скромную плату. Владелец издательства хотел только утолить свою жажду революционной романтики и увлеченность терроризмом, использовать Йорга как украшение и ради этого готов был не поскупиться, однако в работе Йорга он на самом деле не был заинтересован. Может быть, Хеннер подыщет что-то для Йорга в какой-нибудь газете? Или Карин в церкви? Ульрих в своих лабораториях? Ульрих, наверное, нашел бы Йоргу работу, но Йорг не согласится надеть белый халат и отливать коронки. Что, впрочем, и не обязательно, если он с первого раза сумеет правильно разыграть свои карты, когда его пригласят выступить в ток-шоу. Нужно подыскать ему профессионала, который бы его поднатаскал. Но станет ли он слушать профессионала?
Ближайшие несколько недель пугали Кристиану. Чем он займется, пока она будет на работе? Будет ли сидеть дома из боязни выйти на улицу и окунуться в толпу? Или, изголодавшись по впечатлениям живой жизни, начнет совершать глупость за глупостью? Она договорилась с сыном соседки, чтобы тот научил Йорга обращаться с компьютером и пользоваться Интернетом. В гостевой комнате (она же комната Йорга) Кристиана сложила рукописи Йорга и книжки, которыми он пользовался тридцать лет назад, когда трудился над магистерской диссертацией. В тюрьме он не захотел продолжать эту работу. Может быть, займется теперь, на свободе? Но в это ей не верилось. Страх рисовал ей картину, как он, одетый в блестящий тренировочный костюм из синтетики, плетется, шаркая ногами, по улицам, по которым в их квартале бесцельно, уныло шатались безработные с сигаретой во рту, собакой на поводке и банкой пива в руке.
Она понимала, что пора ложиться. Как она управится завтра, начав день усталая и с тяжелой похмельной головой? Она встала и оглядела кухню. Возле мойки высились горы грязной посуды, плита была уставлена засаленными сковородками и кастрюлями. Кристиана вздохнула от ужаса перед громадностью предстоящей задачи и от облегчения, поскольку, в отличие от задачи, связанной с Йоргом, эта была все же решаемой. Она зажгла еще несколько свечей, поставила на огонь кастрюлю с водой, на треть наполнила раковину холодной водой, развела в ней моющее средство, соскребла с тарелок колбасные ошметки и листки салата и сложила посуду в мойку. Когда кастрюля закипела, она долила в мойку кипяток и поставила греть новую воду. Стаканы, тарелки, миски, столовые приборы, за ними кастрюльки и сковородки — работа спорилась у нее в руках, и голова понемногу прояснялась, и на сердце становилось спокойнее.
Затем она почувствовала, что за ней наблюдают, и подняла взгляд. На пороге, прислонясь к косяку, стоял Хеннер, в джинсах и майке навыпуск, и смотрел на нее, засунув руки в задние карманы брюк.
13
— И давно ты пришел сюда наблюдать за мной? — Она снова склонилась над сковородкой, которая никак не хотела отчищаться.
— Две кастрюльки тому назад.
Она кивнула и продолжила мытье. Он остался на месте и продолжал наблюдать за ее работой. Она спрашивала себя, какое впечатление производит на него сейчас? Узнает ли он в ней ту женщину, которая ему когда-то нравилась? И что вызывает у него это узнавание: восхищение, сострадание или ее вид его ужасает?
— Вот этот жест — как ты между делом мизинчиком убираешь за ухо свесившуюся прядь — остался у тебя таким же, как раньше. И то, как ты вытягиваешься всем туловищем, когда другая на твоем месте сделала бы шажок вправо или влево. И то, как задаешь вопросы: лаконично, серьезно и без малейшего заигрывания.
«Да притом так, что меня сразу начинает мучить совесть. Нет, — подумал Хеннер, — ты совершенно не изменилась. И моя реакция при виде тебя тоже нисколько не изменилась».
Хеннер разглядел седину в каштановых волосах Кристианы, набрякшие мешочки под глазами, глубокие борозды морщин над переносицей и от крыльев носа к уголкам рта. Разглядел старческую «гречку» на кистях рук и выцветшие веснушки. Разглядел, что Кристиана не прилагает никаких усилий для того, чтобы сохранить фигуру, не занимается ни спортом, ни гимнастикой, ни йогой. Он видел все это, и его это не раздражало. В те давние времена его даже привлекало к ней то, что она старше его на несколько лет.
— Скажи мне, что вообще тогда случилось?
Она не прервала свою работу и не оглянулась на него:
— О чем это ты?
Хеннер не поверил, что она так спросила всерьез, и потому ничего не ответил. Но через некоторое время она повторила свой вопрос, по-прежнему не прерывая работы и не оборачиваясь к собеседнику:
— Что ты хотел узнать?
Он вздохнул, отделился от косяка, нагнулся к ящику с газировкой, достал бутылку и пошел прочь.
— Спокойной ночи, Кристиана!
Она домыла посуду, вычистила плиту, вытерла стол и спустила воду. Затем она вытерла посуду, хотя могла бы просто поставить ее в сушилку. Затем накрыла стол для завтрака. Потом села и налила себе еще бокал. Не помогло никакое мытье и вытирание, не помогла и подготовка стола. Придется поговорить с Хеннером. Как журналист, он обладает слишком большой властью и слишком нужен ей как человек, который может устроить будущее Йорга, чтобы отделаться от него враньем. Надо ответить на его вопросы. Но что сказать ему? Правду?
Она задула свечи, вышла в вестибюль, поднялась по лестнице и направилась к комнате Хеннера. Из-под двери пробивался свет. Она не стала стучать. Открыла дверь и вошла. Хеннер лежал в кровати, головой к стенке, подсунув под спину подушку, и читал при свете свечи. Подняв глаза от книги, он встретил ее спокойным взглядом с выражением готовности на лице. Да, ей тогда понравились его спокойствие и его готовность пойти ей навстречу — навстречу ее желаниям, мыслям, настроениям. В этой встречной готовности была какая-то легковесность — это была открытость для всех и кого угодно. Или виновата только ее опасливость? Она снова встретила знакомую готовность и спокойствие в выражении его лица, глаз, большого узкогубого рта, решительного подбородка.
— Ты испортишь глаза.
Он опустил книгу:
— Нет. Это одна из тех ложных истин, которые нам внушают в детстве, вроде того, что ожоги надо смазывать растительным маслом, а при поносе принимать уголь.
— Что ты читаешь?
— Роман. Про журналистку и журналиста, про их соперничество, любовь и расставание. — Он положил книгу на стул возле кровати, на котором горела свечка, и засмеялся: — Когда-то мы были близки с этой писательницей, и я хочу заранее узнать, меня ли она описала, прежде чем другие начнут со мной об этом говорить.
— И это действительно так?
— Да, но, исходя из того, что я успел прочесть, никто, кроме меня, об этом не догадается.
Немного поколебавшись, Кристиана спросила:
— Можно я присяду у тебя в ногах? Я бы тогда тоже прислонилась к стенке.
Хеннер кивнул и поджал под себя ноги:
— Садись, пожалуйста.
После этого он молча приготовился внимательно слушать.
— Я неспроста так сказала. Я действительно не поняла, о чем ты хотел спросить.
Он посмотрел на нее с изумлением:
— Ну, знаешь, Кристиана!
Она смотрела на него все так же серьезно:
— Тогда столько всего случилось.
Он не верил своим ушам. Неужели в ее восприятии то лето было совсем не таким, каким оно представлялось ему? Неужели для нее оно не стало тем летом любви, каким было для него?
С тех пор как они с Йоргом стали друзьями, он смотрел на нее с обожанием — иначе это не назовешь, — восхищаясь красотой, неприступностью старшей сестры. Она была с ним всегда приветлива, но он чувствовал, что она не замечает его как личность, для нее он оставался только другом младшего брата, дружба с которым может быть полезной, а может быть вредной. Вплоть до этого лета. Тут вдруг она стала относиться к нему серьезно. Он не знал, почему это произошло. Случилось так, что ему пришлось отвезти ее домой на машине, пятнадцатиминутное возвращение превратилось из-за дорожной аварии в целую ночь, проведенную вдвоем, и после этого случая все вдруг переменилось. Они ходили вдвоем на Маркузе и Дучке,[32] на «Дип Перпл»[33] и Хосе Фелисиано,[34] обнимались в кино и в бассейне и строили планы съездить на две недели в Барселону, окунуться в анархию на время короткого летнего отдыха. Потом они спали, но она неожиданно вырвалась от него, вскочила, схватила одежду и выбежала из комнаты. Прошло несколько недель, но ему так ни разу и не удалось поймать ее наедине, чтобы поговорить. У нее не находилось для него времени.
