Александр Иличевский - Математик
Обоснование своим бредням Барни строил, начиная с указа Павла I, изданного в июле 1799 года. Согласно оному из нескольких частных русских купеческих компаний образовалась «Российско-американская компания», следующие полвека планомерно истреблявшая морских котиков от Аляски до Калифорнии. Владельцами акций компании оказались многие декабристы. Стотысячный пай компании имел — и был правителем ее канцелярии Кондратий Рылеев. О главе Южного общества Пестеле на этот счет Барни ничего не было известно, зато он знал, что Пушкин рассматривал Пестеля в качестве протагониста главного героя «Пиковой дамы».
Что касается Калифорнии, то в 1812 году, после того как близ Сиэтла поголовье котиков снизилось в три раза, недалеко от Сан-Франциско (бывшем еще недавно мексиканской деревушкой Йерба Буэна) Российско-американская компания основала Форт-Росс и населила его обширной русской колонией. Стены форта были возведены из секвойи, а бойницы оснащены пушками, которые не так давно били по Наполеону-Пестелю-Германну (эти три образа для Барни слились в один) на поле Бородинского сражения. Теперь они были направлены на беспокойных индейцев — как пушки Белогорской крепости — на разъезды полудиких башкир.
Ко времени завершения «Пиковой дамы» промысел котика, обеспечивающий Форту государственное содержание, пришел в упадок. Через семь лет Российско-американская компания прекратила свое существование, а Форт был продан за 47 тысяч пиастров («Первая ставка Германна!» — восклицал Барни) Дж. Саттеру. Но и это бы ничего, однако еще через семь лет ровно в день смерти Пушкина и одиннадцать лет по прошествии — 29 января 1848 года в Калифорнии на берегу Американской речки у места впадения в нее ручья Славянки (ныне Russian River) и в долине реки Сакраменто близ лесопилки того самого Саттера — был найден первый самородок золота.
— В свое время до этого места — до первой золотой жилы — русский разведывательный отряд из Форта не дошел семь верст, свернул лагерь у Чесны и отправился восвояси, — говорил зловещим шепотом Барни, ожесточенно замешивая тесто. — И стоит еще вспомнить, что позже самая крупная вспышка золотой лихорадки произошла на Клондайке в 1896 году. И вновь мы сосчитаем: 1896 = 1849 + 47 (снова первая ставка) => 4+7 = 11. Таким образом, в качестве финала имеем: 11. Туз. То есть — Капитал.
Максим не был способен запомнить подробности, но целостная объемная картина представлений Барни вырисовывалась. И вдруг однажды, когда он вышел на Geary и увидел русский православный собор — ровный, как строгий цветок, белокаменный, пропорциями схожий с его любимым Дмитриевским собором во Владимире, — он сразу свыкся с мыслью, что Барни прав, нагружая Калифорнию русскими смыслами, населяя здешнее пространство «Пиковой дамой», западной страстью Германна, взвинченной русским произволом… Тогда он все чаще стал погружаться в смыслы, питаемые сторонним воображением. Одна из граней этого художественного объема содержала следующую картину.
Северо-западная оконечность полуострова, образованного заливом Золотой Рог. В преддверии XX века Джек Лондон, глядя из окна своего кабинета на сивые воды, вдали рассекаемые парусником, вблизи взбаламученные паромной переправой и каботажем у Эмбаркадеро, всматриваясь поверх высокого берега Сосалито в дымку, перисто осевшую над зарослями зачесанных бризом пиний, — перелагал в рассказ из отчета русского горного инженера Дорошина вот такое описание: «Все бросали свои обычные занятия и шли за золотом. Чиновники правительства, волонтеры, пришедшие для завоевания Калифорнии, бросали свои места. Офицеры, которые ожидали заключения мира с Мексикой, оставались одни, без прислуги, и губернатор Монтерея, полковник волонтеров Меси, в свою очередь, исполнял обязанности артельного повара. Купеческие суда, пришедшие в порт Сан-Франциско, были оставляемы командой… Строгая дисциплина военных судов не в силах была удержать матросов от бегства. Только что родившиеся поселения опустели, и посевы хлеба, которые поднялись в этот год замечательно хорошо, гибли по недостатку рук… К концу 1848 года население Калифорнии выросло втрое. А в 1849 году, как и полагается, оно было усемерено. То же произошло и с ее капиталом».
«Да кто я и есть, как не Германн? — спрашивал себя Максим. — Он все поставил на карту, чтобы добиться результата. А разве я не поставил на карту все, что у меня было, — все свое существо, все, что я должен был приобрести в жизни? Все свои привязанности? Какое право я имел распоряжаться своим человеческим веществом? Кто гарантировал мне выигрыш? Что ж, даже выигрыш ничто не значит. Вот — я есмь, я добрался до вершины, вот — предо мной весь дольний мир, из которого я выкарабкался. Что я вижу? Повсюду бездны и огромная высота, не наблюдаемая никем другим. Близок стерильный космос. Что тешит меня сейчас? Гордость? Тщеславие? Как могу я употребить ту высоту, на которой располагаюсь? Что может сделать восходитель, едва живой, стоя над высочайшими вершинами мира?.. Какая польза Богу, миру — исходит от него? Ничего, кроме гордыни, не утешается этим достижением… Все пустота, как жить потом, после вершины? Что будет с вершиной, когда я умру? Кто ее обживет? Кто ответит мне, как взрастить себя — уже старика — наново?..»
К началу лета Максим знал, что Сан-Франциско — первая по численности зарубежная китайская колония. Что холодное течение, по касательной льнущее к берегу в этом месте West Coast, создает теплоемкостной демпфер — вот почему в теплое время года стоит продвинуться хотя бы на 20–30 миль в глубь материка, как становится невыносимо жарко, и выясняется, что далее жизнь возможна только там, где есть кондиционеры. Зимой — наоборот: при въезде в город можно смело снимать куртку.
Максим почти сразу обрел четкую географическую ориентацию, она не была сложна: по направлению к югу из Сан-Франциско выходят два шоссе — 101-е и 280-е. В начале они миль на десять расходятся в стороны и сливаются в Сан-Хосе, где одно перестает существовать, и далее к Лос-Анджелесу отправляется только 101-е. Вся местность в ромбе, образованном этими дорогами до Сан-Хосе включительно, обозначается как «Кремниевая долина» — место вполне легендарное: с конца пятидесятых годов оно планомерно заселяется преимущественно выпускниками лучших университетов страны с дипломами инженеров-программистов. Самыми нужными профессиями здесь всегда были профессии официанта, разносчика пиццы и водителя автобуса.
Максим уже знал, что на улицах городов Калифорнии нередко можно встретить людей в майках с эмблемой «49’ers», — кроме названия футбольной команды, означающей еще принадлежность к первому поколению золотодобытчиков, исполненных мужественной идеи обогащения. И Максим понимал, что идеал этот чудесным образом оказался живучим в этой местности, где теперь добывают не золото, а кремний — и много других полезных ископаемых биржевых недр.
ГЛАВА 7. ТУМАН ПРИНОСИТ ТЕЛА
В Сан-Франциско усилия воли постепенно дали плоды. Разум потихоньку отделился от души, и только тогда Максим почувствовал облегчение.
Весь тот выходной, как и многие другие, он провел у океана, сидя по-турецки, не в силах оторваться от горизонта. Когда затекали ноги, он ложился на тонкий слой согретого солнцем песка. Спина, затылок ощущали давление всего пляжа, всю его обращенную к небу тяжесть.
Сквозь дрему бежали облака. К вечеру штормовое, разорванное в клочья небо обретало глубину.
Он зашел в пляжный туалет. Внутри на стене разлетелось размашистое граффити: «Asians Rule America». Он вспомнил, какие были аккуратные, чистенькие общественные туалеты в Белоруссии. На любой бензозаправке в самом дремучем углу Гомельской области уборная находилась в образцовом порядке — чистенький кафель, освежитель воздуха, полотенце.
Макс вышел, все еще вспоминая поездку в Белоруссию, вспоминая, как он лежал в поле, где шестьдесят лет назад был убит его дед и где он решил замерзнуть насмерть и уже начал засыпать, как звезда одна смотрела, расплывалась в слипшихся мокрых ресницах, и стала гаснуть. Он думал о том, что непременно нужно будет отправиться по местам предков: на Ставрополье, где в селе Ладовская Балка когда-то жила его бабушка, которая в голод 1933 года потеряла всех близких; в Харьковскую область — там в селе Козиевка жил его прадед, в 1930 году сосланный за веру в Среднюю Азию; во время войны прадед сумел вернуться в родные места, где участвовал в партизанском движении. Макс не знал еще, как он сможет воскресить своих предков, но интуитивно чувствовал, что поездка в места их жизни для этого необходима…
Прежде чем податься обратно, на парковку, Максим решил пройтись. Вдоль берега горожане бегали трусцой, выгуливали собак, пять девушек, встав в кружок, занимались йогой.
Облака штурмовали сушу. Волны взбирались на камни, толкались, поднимали пену, обнажали водоросли. Закат выплескивался прибоем, просачивался в зеркальный песок, тут же остывал матовыми волнами.
