Кингсли Эмис - Один толстый англичанин
– Господи, если б я только знал!..
– Если б ты знал, то что тогда?
Роджер лихорадочно соображал, тяжело дыша.
– Скажи, это правда, ты действительно уверена, что он заявится раньше?
– Ну конечно уверена. Я уже говорила…
– А на сколько раньше?
– Не знаю, да какая разница?…
– Давай позвоним в школу и выясним.
– Хорошо, – согласилась Элен, медленно вставая. – Давай позвоним в школу.
Они попали на сторожа, который был очень учтив, но не мог сказать ничего определенного. Элен постаралась побыстрей повесить трубку, чтобы Роджер не успел попросить к телефону кого-нибудь из учителей.
Стоя в кухне напротив нее, Роджер утер губы тыльной стороной ладони и спросил:
– Как он возвращается из школы?
– Ну, у нас есть такая таксистская группа…
– Таксистская группа? Говори по-человечески, Элен, если тебе не трудно.
– Мы чередуемся, то есть матери, которые живут на нашей улице. Раз или два в неделю кто-нибудь из нас отвозит их в школу на такси, а после уроков развозит по домам.
– Сегодня чья очередь?
– Погоди, дай вспомнить… Кажется, Сью Грин. Но послушай, дорогой, даже если мы…
– Звони ей. Спроси, когда они выезжают.
– Но во всяком случае у нас остается не больше…
– Звони.
Элен какое-то мгновение смотрела на него ничего не выражающим взглядом, потом стала набирать номер.
– Алло? Алло, кто это, Линда? Привет, малышка, это Элен. О, я поживаю прекрасно. Скажи, а мамочка дома? Ах вот как! Нет-нет, ничего важного. Ну, скоро увидимся. А сейчас до свидания! – Она опустила трубку и повернулась к Роджеру: – Сью уже ушла.
– Это я понял, но как давно? То есть, о боже!.. Почему ты не спросила?
– Линде Грин всего четыре года, – ответила Элен.
– Что? Тогда в доме должен быть кто-то еще, из взрослых, разве не так?
Вздохнув, она покачала головой. Он взял ее за плечо и развернул к себе лицом.
– Не пытайся играть со мной в такие игры, женщина. Слушай, что я тебе скажу: если думаешь обвести меня вокруг пальца, не выйдет. Чего ради, по-твоему, я сюда ехал, трясся в поезде четыре часа, ну и прочее? Чтобы позавтракать с тобой, а потом сидеть на диване и держать тебя за ручку? Ясное дело – нет. Я приехал сюда, чтобы лечь с тобой в постель, только, как видно, из-за элементарного недосмотра с твоей стороны мне это, увы, не удастся. Нет, я ни в коем случае не покушаюсь на твою честь. Как раз напротив, коли уж на то пошло. Я знаю твои мысли, знаю тебя. У тебя вид соблазнительницы, распутницы, но на самом деле ни о каком распутстве говорить не приходится – во всем твоем роскошном теле нет ни капли здоровой греховной чувственности. Но позволь тебе сказать: есть грехи похуже распутства. Тобой владеет гордыня, она тебя снедает, а еще жажда власти над человеком.
Он взглянул на нее и увидел, что, хотя взгляд ее был все так же непроницаем, губы, прежде сжатые, приоткрылись, а грудь дышала часто.
– Ты – бесчувственная! – закричал он; затем, после паузы, сказал прерывающимся голосом: – Я люблю тебя, Элен. – Он готов был дать голову на отсечение, что подобное признание, сделанное в такой момент, вознаградится в самом ближайшем будущем; во всяком случае, вреда от него не будет. И он был прав, конечно.
Она обняла его и на мгновение прижала его голову к своей груди. Потом вдруг резко оттолкнула его от себя и быстро шагнула в сторону. Он проследил за ее взглядом и увидел в окне существо, напоминавшее маленького зулуса в тенниске и джинсах, которое пялилось на них.
– Господи милосердный! – вырвалось у Роджера.
– Это Джимми Фраччини, – сказала она, улыбаясь, и помахала сорванцу. Дикарь помахал в ответ и умчался на бешеной скорости. – Уже успел надеть маску. Скоро явятся и остальные. – Она взяла Роджера за руку, прижалась к нему, что редко себе позволяла, и, помолчав, медленно проговорила: – Знаешь, Роджер, если б ты только не был таким…
– Таким надоедливым? Таким упорным? А может, толстым? Или старым?
– Нет, не таким… вспыльчивым. Ты меня ужасно пугаешь, когда гневаешься, правда. А что касается сегодняшнего дня, то ты совершенно не прав. Я просто не подумала…
Полагая ее извинения не стоящими внимания, Роджер размышлял о том, что его нынешнее поражение со всей очевидностью доказывает: причиной тому отнюдь не его пресловутая манера поведения, а то, что Артур и Америка действуют заодно в стремлении досадить ему. Он немедленно должен был высказаться по этому поводу. Но едва он открыл рот, Элен замолчала и без промедления включила какую-то из кухонных машин. Оглушительный жалобный вой заполнил кухню. Под такой аккомпанемент любой серьезный разговор был невозможен. Так продолжалось некоторое время. Прежде, нежели вой смолк, шум подъехавшей машины и топот детских башмаков, сопровождавшийся беспорядочным стуком в дверь, возвестили Роджеру, что его надежды избежать самое ужасное не сбылись. Он взглянул на часы: ровно четыре. Его обуяла такая ярость, что на мгновение показалось, он похудел килограммов на десять. Заняв позицию возле холодильника, он подобрался, готовый атаковать первым.
Глава 6
В комнату ворвался мальчишка или нечто, весьма похожее. Куртка на молнии с широким, откинутым на спину капюшоном, да и все остальное, во что он был одет, больше подошли бы юноше вдвое старше, а возможно, и взрослому. Ребячески-легкомысленный короткий ежик на голове не соответствовал аристократически надменному лицу. С американским выговором, столь чудовищным, что Роджер не поверил бы, не услышь собственными ушами, Артур – а это был он – спросил его:
– Луговая собачка уже пришла?
– Нет еще, мой дорогой; может быть, придет завтра, – поспешила Элен на выручку Роджеру. – А теперь поздоровайся с мистером Мичелдеканом – ведь ты помнишь его, да?
– Конечно, – после некоторого раздумья ответил Артур. – Я его помню.
– Привет, Артур, как поживаешь? Ты здорово вырос с тех пор, как я видел тебя в последний…
– А папа дома?
– Папа в колледже, но скоро будет дома.
– А он здесь давно?
– Мистер Мичелдекан просто заглянул к нам на минутку по дороге, потому что ему нужно было нанести визит одному знаменитому писателю, который живет здесь неподалеку.
– А-а, – протянул Артур. – А можно мне молочный коктейль?
– Конечно можно. А еще я приготовила тебе сандвич с индейкой. Пока тебе достаточно?
– Наверно. Он живет здесь?
– Не говори про мистера Мичелдекана «он», это невежливо. Мистер Мичелдекан живет в Нью-Йорке. Он просто приехал сюда с визитом. А сейчас почему бы тебе не переодеться, взять свою маску, чтоб быть готовым?
Артур наконец отвел глаза от Роджера и повернулся к матери.
– Разве нужно торопиться?
– Да нет, дорогой, но ты же не хочешь, чтобы друзья тебя ждали, когда зайдут за тобой, верно?
– Я сперва доем сандвич.
– Хорошо.
Артур присел за кухонный стол и с жадностью дикаря набросился на сандвич; челюсти его работали не хуже доброй молотилки. Теперь он не сверлил Роджера взглядом, а спокойно разглядывал его. Элен, отвернувшись от них, занималась своим делом: то ли что-то на что-то намазывала, то ли взбивала, а может, месила. Роджер подумал, что надо бы что-то сказать Артуру, но, конечно, не то, что хотелось бы сказать. Как-то раз, когда Артур пальнул из своего пугача прямо у него над ухом, и в другой раз, когда обслюнявленная ириска оказалась на меховой подкладке его перчатки, Роджер сказал несколько слов и самому Артуру, и его мамаше относительно детских проказ, что могло не понравиться Элен как свидетельство раздражительного характера Роджера или даже неприязни к ее дорогому сыночку. Сейчас был хороший момент, чтобы попытаться исправить такое впечатление, если оно у нее создалось. После недолгого размышления Роджер спросил:
– Интересно было сегодня в школе, Артур?
Артур помолчал, не столько, как показалось Роджеру, обдумывая, что сказать в ответ, сколько, подобно своему ученому папаше, анализируя, насколько правилен с точки зрения фонетики и синтаксиса вопрос. Наконец он ответил:
– Интересно.
– А какие у вас были уроки?
– Всякие.
– Ну, например?
– Как это?
– Арифметика была?
– Нет.
Какие уроки были сегодня у Артура, так до конца осталось невыясненным, потому что, расправившись с сандвичем, Артур подался к Роджеру и спросил:
– Сыграем в скрэбл?
Не успел Роджер прийти в себя, как Элен подхватила:
– Сыграешь, Роджер? Мне сейчас срочно надо вымыть голову, позже не получится.
И вот Роджер оказался в гостиной; а напротив него сидел Артур. Между ними стояла сапожницкая скамья – сооружение со множеством бесполезных ящичков и отделений, с круглой кожаной нашлепкой, на которой устраивал свой зад давно умерший последний мастер дратвы и молотка. На эту скамью водрузили доску для скрэбла, и игра началась.
– Я склонен думать, – с улыбкой сказал Роджер, – что ты, Артур, слишком сейчас возбужден, чтобы играть.
