Хади - Искалеченная
Другие его жены злились, поскольку не могли с ней конкурировать, не отличались самостоятельностью, а значит, должны были подчиняться, тогда как тетя Мари «носила штаны» в своем браке.
Однажды они пришли с мужем на праздник, будучи в ссоре («Я сказала ему: „Не хочу тебя видеть!"»). Другие жены тоже были на празднике. Люди веселились, тамтамы отбивали ритм, и все мужчины пошли танцевать. Тетя Мари, видя, что встает и ее муж, смерив взглядом двух других жен, пошла на танцевальную площадку, как и всегда, по-королевски, благоухая роскошным бубу. Одним движением она обвила мужа, вовлекая его в танец.
Тетя заставила нас тогда посмеяться. Кто-то рядом со мной сказал:
– Эта женщина знает, чего хочет.
Я обожала ее, хоть совсем не была готова жить так, как она, и знала, что и не смогла бы. Она любила, и ее любили. Кроме того, у нее была свобода женщины из касты кузнецов, свобода, нам не ведомая.
Физическое удовольствие у «вырезанной» женщины возможно. Но она никогда не говорит об этом, поскольку с самого раннего возраста воспитана в убеждении, что удовольствие не для нее. Нам не говорят об «этом» ясно, нас стыдливо предупреждают, что никогда не нужно отказывать мужу, даже в случае болезни. У нас есть только правила и обязанности по отношению к мужу: слушаться его, никуда не ходить без его разрешения, не встречаться с друзьями, которых он не любит, подчиняться любому его желанию, – лишь он имеет право желать, а значит, право на удовольствие.
Нам промывают мозги, нас нагружают запретами: твое тело не принадлежит тебе, твоя душа не принадлежит тебе, твое удовольствие не принадлежит тебе. Орган, который мог подарить нам радость желания, а затем и удовольствия, вырезан, чтобы затормозить всю сексуальную жизнь. И когда молодая жена, почти ребенок, достается мужчине, воспитанному традиционно, он способен воспринимать ее только в качестве объекта, рожающего детей. Он не подозревает, что его собственная сексуальность, ограниченная только физической потребностью, никогда не окрасится взаимным удовольствием. Единственный шанс для «вырезанной» женщины стать свободной от запрета, как физического, так и морального, – встретить внимательного, терпеливого мужчину, а главное – по-настоящему влюбленного в нее. Но даже это не означает, что у нее будет право на оргазм, не стоит и мечтать.
Когда я поняла, что поеду во Францию жить с незнакомцем, я, конечно, не была счастлива. Если бы я его любила, отъезд не так сильно пугал бы меня, хотя в моем возрасте нелегко расстаться со своей семьей, подругами и страной.
Я надеялась, что поездка не состоится. И прожила с этой надеждой целый год.
Но вот мне четырнадцать с половиной лет, и дядя моего мужа, живущий в Дакаре, просит меня приехать, чтобы сделать паспорт и необходимые прививки. Я должна бросить школу в первом триместре после моего замужества. Для моих родителей – школа в прошлом. Даже если учителя настаивают, семья уверена, что у девочки есть будущее – муж. Я ждала отъезда. А пока меня записали на учебные курсы шитья и вышивки.
К счастью для меня, в течение двух последних лет в школе я хорошо занималась, что позволило мне лучше выучить французский язык и писать на нем. Мой муж дал мне напрасную надежду, что я смогу продолжить обучение во французской школе и получить диплом. Свое обещание он не торопился выполнять. Но это был ключ к моей независимости. Меня учили именно такие независимые женщины. Они хоть и были традиционно подчинены мужчинам, но никогда ничего не ждали от своих мужей в плане выживания.
В учебном центре я научилась шить, вязать крючком и спицами, там я могла также совершенствовать мой французский.
В Дакаре дядя заставил меня сделать фотографии, прививки, паспорт. Я полечу во Францию на самолете, а пока возвращаюсь в Тьес на время похорон бабушки по материнской линии. Именно она сказала моему отцу, что я «зайду в змеиную нору». Теперь бабушка покидает нас, сраженная болезнью, о которой нам снова ничего не сообщают.
Каждое утро, когда ей говорили: «Бабушка, здравствуй, как твое здоровье?», она отвечала: «Слушайте меня внимательно! Я знаю, что умру. Вы должны быть дружными и слушаться мам».
Она легла в больницу и не вышла из нее. Бабушка Айзату главенствовала на моей свадьбе и вот оставила меня, когда мне предстояло покинуть страну. Ей было только шестьдесят пять лет. Привычный посланник приехал из Дакара в конце каникул, чтобы сообщить, что паспорт готов и осталось только купить билет. Я должна приготовиться к отъезду. Октябрь тысяча девятьсот семьдесят пятого года, моего отца дома нет: он на несколько месяцев уехал работать на Берег Слоновой Кости. Только мама и ее сестра провожают меня. Я не прыгаю от радости, мне грустно покидать семью и дом, где я была счастлива. Но все же я хочу уехать. Ведь уехать – это получить возможность материально поддерживать маму. Моя цель – обучиться профессии, получать зарплату, чтобы, как и другие сенегальские девушки, помогать маме, обеспечить ей лучшие условия жизни и осуществить ее желание поехать в Мекку. Такова мечта каждого сенегальца.
Будучи маленькой, я была в более близких отношениях с бабушкой Фулей, воспитывавшей меня, чем с матерью. Только в подростковом возрасте я начала восхищаться мамой и ценить ее. Тогда же я смогла понять ее страдания, которые она испытывала, но никогда не показывала этого. Я видела в ней благородную даму. Неграмотная, она сделала все, чтобы дать нам образование. И каждый раз, когда в школе у нас просили денег на тетради, мама бежала одалживать их, если в доме денег не было. Она жертвовала собой ради нас, ничего себе не покупала. Питание, одежда, медицинское обслуживание – она все взвалила на свои плечи.
В течение трех дней мама готовилась к моему отъезду: покупала приправы, пряности, все для моей новой жизни во Франции.
И вот я в аэропорту Дакара, напротив самолета, железной птицы, которую я впервые вижу вблизи. Я перелечу моря, чтобы прибыть туда, куда я еду. Приеду ли я? Не упадет ли самолет в море? Не сломает ли эта птица себе крыло? Мне сказали, что путь займет целый день. Я поднимаюсь в самолет с дрожью в коленях и сажусь рядом с другой молоденькой девушкой, еще более взволнованной, чем я. Шум, закрывающиеся двери, гул моторов… Я, съеживаясь, цепляюсь за сиденье и чувствую, что настал мой последний час.
Было примерно десять часов утра, когда самолет взлетел, и, видя дома, порт, море, теряющиеся в облаках, я зарыдала: все кончено, слишком поздно прыгать, невозможно ускользнуть от этого неведомого будущего. В моем сознании, как в детском фотоальбоме, – школа, друзья и подруги, умершие бабушки, их ласки, дедушка, который молится за меня в этот час, когда я покидаю родину. Я вижу маму и тетю в аэропорту, поднимающих глаза к самолету, уносящему меня в неизвестность, вижу, как они плачут оттого, что позволили мне уехать одной. Я была на самом деле одна. В свои четырнадцать лет я должна буду жить в неизвестном доме, с неизвестным мужчиной в стране, которую я видела только по телевизору.
Дама приносит нам подносы с едой. Девушка, что рядом со мной, отказывается от еды с тревожным видом.
– Ты не будешь есть?
– У меня нет денег.
Мгновенно моя грусть улетучивается, и я смеюсь. Меня по меньшей мере дядя предупредил, что Я могу есть в самолете и что еда включена в цену билета. Ей же об этом никто не сказал.
– У меня тоже нет денег, но платить не нужно.
Поскольку у нее все еще недоверчивый вид, я обращаюсь к стюардессе, чтобы убедить девушку. Она наконец окончательно понимает, что может есть.
Мы обе не были особенно голодны, мы были слишком напряжены. Молодая пеульская девушка моего возраста едет к своему мужу впервые, как и я. Но она никогда даже не видела его. Ни она, ни я не знаем, куда точно едем. Ее муж, как и мой, должен встречать в аэропорту. Это все, что нам известно. Мужья повезут нас куда-то. Куда? Загадка.
Я думала о том, что, если муж не встретит, я точно потеряюсь. И тогда мне будет нужно сесть на обратный рейс. Стюардесса, очень симпатичная африканка, наверное, догадывалась о цели нашей поездки. Она регулярно возвращалась, чтобы поинтересоваться:
– Как дела? А у тебя? Все хорошо? Когда сообщили, что самолет скоро приземлится, солнца уже не было видно. Стало еще грустнее: я видела только серые облака – ночь опускалась на мрачный аэропорт.
Меня научили важному: если не знаешь, как поступать в незнакомой обстановке, – делай, как другие. Я не знала, где забирать мой багаж. Я, глупая, думала, что нам его отдадут у выхода из самолета! Поскольку ничего похожего не случилось, я пошла за толпой.
Нам отдали паспорта. Я прошла таможенный контроль. А девушку попросили подождать. Может, в ее бумагах чего-то не хватало или ей надо было ждать мужа? И я потеряла ее из виду. Крутящиеся лестницы в «Руасси-1» были мне в новинку: я пошла за остальными и увидела движущиеся дорожки с багажом. Я спросила: «Где мой чемодан?» И когда я его увидела… Современность – это не носильщики с чемоданами, а движущиеся дорожки, доставляющие багаж. Моему восторженному удивлению не было конца. Однако я сделала вид, что знакома с достижениями цивилизации. Я заметила свой багаж, и месье спросил меня:
