Лесли Уоллер - Банкир
– Вуди – человек номер два в нашей иерархии,– сказал он,– Вуди Палмер – мой новый первый вице-президент.– Бэркхардт сделал паузу: – Я кратко проинформирую вас о нем.
– Лэйн…– И этот односложный звук повис в воздухе, как незаконченный, диатонический аккорд. Бернс позволил этой ситуации остаться неразрешенной, опустился в свое кресло, слегка подтянув на коленях складку темно-синих брюк. Палмер наблюдал за ним, восхищаясь тому, как долго беззвучно резонирует между ними это единственное слово. Бернс окинул взглядом свой костюм и небрежным жестом смахнул несуществующую пылинку с рукава. Палмер отметил, что костюм Бернса был изумительного покроя. По своим линиям он не походил ни на изделия знаменитых братьев Брукс, ни на какую-либо другую известную модель, скорее, он представлял смешение различных веяний моды и должен был выглядеть уместно в любом обществе. Фальшивую ноту вносила лишь белая рубашка с белым атласным узором.
– Лэйн,– повторил снова Бернс.– Какой же я специалист в области рекламы и информации, если меня будет информировать мой же клиент? Лэйн, вы же человек занятой. Позвольте мне проинформировать вас о Вуди. Наступило короткое молчание, и Палмер вдруг интуитивно почувствовал, как глубока взаимная неприязнь этих двух людей. Бэркхардту явно претило то, что он вынужден иметь дело с Бернсом. А Бернс чувствовал себя уязвленным потому, что его заставили ждать. В данный момент Палмер еще не мог определить, как далеко зашла их неприязнь. Оба были не из тех, что могут позволить себе такую роскошь, как открытая ненависть.
– Ладно, Мак,– сказал Бэркхардт уже более ровным тоном, глядя на стол.– Ваша очередь, выкладывайте.
– Вудс Палмер-младший,– произнес нараспев Бернс и поглядел на Палмера почти со смущенной улыбкой, как бы говоря: и вам и мне глубоко противна вся эта шаблонная процедура, но что же, черт побери, делать?
Внимательно следя за Палмером, Бернс продолжал: – В декабре ему исполнится сорок пять. Он женат на Эдис Эдисон из Гленко, штат Иллинойс. У него сын – Вудс Палмер третий, дочь Джералдина и младший сын девяти лет Том. Во время второй мировой войны ему было присвоено звание подполковника ВВС и он выполнял поручения преимущественно разведывательного характера. Он…
– …чересчур умен, черт побери, чтобы быть банкиром,– перебил его Бэркхардт, пытаясь внести в разговор юмористическую нотку, однако не предпринимая излишних усилий в этом направлении,– но и достаточно хитер, чтобы быть вам под стать, Мак.
– Вы не хотите дослушать мою информацию до конца? – спросил ухмыляясь Бернс.– Мой аппарат трудился над ней все утро.
– Любой может проделать такую работу,– сказал Бэркхардт тихим голосом, в котором звучало глухое раздражение.– Однако меня больше интересует, почему вы дали задание вашему аппарату собирать о нем материалы, когда известие о его назначении еще никуда не могло просочиться.
Очертания рта Бернса приняли более широкую и жесткую форму, а углы губ опустились. Пожав плечами, он заговорил снова, нараспев выговаривая слова:
– Лэйн,– и звук опять поплыл в воздухе, напоминая звучание литургии,– когда вы нанимали меня, то выбирали лучшее, что есть. Вас интересовало не то, каким образом я стал лучшим, а лишь сам факт, что я именно то, что вам надо.
– Опять профессиональные тайны? – проворчал Бэркхардт.
– Разве фокусник объясняет, каким образом создает свои иллюзии? – спросил Бернс.
– А я, значит, плачу за иллюзии? – подхватил Бэркхардт, подавшись вперед.
– Нет, конечно,– возразил Бернс. Он откинулся в кресле и любезно улыбнулся своему патрону.
Палмер заметил, что светло-коричневые глаза Бернса напоминают оттенком дубленую кожу.
– Нет, разумеется, вы платите не за иллюзии,– продолжал Бернс,– но, Лэйн…– и это слово снова завибрировало где-то в воздухе у них над головами,– вы действительно наняли волшебника. Только волшебник способен проделывать для вас такие фокусы.
Снова воцарилась тишина, и Палмер понял, что эти двое мужчин только что вступили в новую фазу взаимоотношений. Из роскоши ненависть превратилась в необходимость.
Глава шестая
Ресторан был не очень велик, но щедро разукрашен. Стены его единственного узкого и длинного зала были увешаны зеркалами в бело-розовых рамах такого сложного рисунка в стиле рококо, что в неярком освещении зала Палмер долго не мог разглядеть его завитки и виньетки. Слегка сощурившись и опустив глаза, Палмер заглянул в свой бокал, поднес его ко рту и, не торопясь, медленными глотками, выпил все до дна.
Напротив него за столиком сидел Мак Бернс и почти неслышно мурлыкал в телефонную трубку, которую с почтительными извинениями недавно принес ему метрдотель. Они вдвоем пришли в ресторан вскоре после часа дня, и их с многочисленными поклонами провели сквозь плотную толпу ожидающих у бара к угловому столику. Едва они успели заказать аперитив, как к столику поднесли телефон.
– Нет, милочка…– ворковал Бернс голосом, в котором не чувствовалось особой теплоты.– Пошли его…– Но последующие слова уже невозможно было разобрать.
Палмер потягивал свое виски и наблюдал за Бернсом, что, по-видимому, и полагалось делать. Весь этот спектакль: сцена встречи в здании банка, демонстрация прекрасно подготовленного досье на него и его семью и, наконец, этот ресторан, предназначенный поражать клиентов своей роскошью,– был поистине впечатляющим. Бернс занимал определенное положение в обществе, как человек влиятельный. Палмер это знал и недоумевал, к чему он прибегает к таким дешевым приемам для утверждения своего престижа. Обладал ли он в действительности той силой, которую ему приписывают? Палмера вдруг стали одолевать сомнения, можно ли вообще верить репутации Бернса. Он слыл человеком проницательным; почему же у него не хватает проницательности, чтобы понять, насколько невыгодное впечатление производят его трюки?
Бернс положил телефонную трубку на рычаг и взглянул на Палмера.– Вуди, вам придется извинить меня, еще одну минутку,– сказал он и снова взял трубку: – Душечка, соедините меня с Каракасом в Венесуэле,– отчетливо проговорил он, обращаясь к телефонистке.– Номер Сан-Мартин 00-40, а за это время вы успеете ещё соединить меня с моим оффисом. Спасибо, детка. Палмер чувствовал себя неловко, он старался не смотреть на Бернса и внимательно изучал в бокале янтарные глубины своего шотландского виски. Затем он услышал, как Бернс сказал: – Вуди, извините, еще минутку.– Подняв глаза, Палмер увидел, что Бернс снова наклонился и говорит мурлыкающим голосом в трубку: – Это я, лапочка. Позовите-ка к телефону…– Слова зазвучали невнятно и растворились в жужжании его гортанного голоса.
Откинувшись на банкетке, Палмер на минутку закрыл глаза в надежде, что чувство неловкости наконец пройдет. Бернс ничуть не смущен, почему же он должен терзаться сомнениями. Палмер открыл глаза и снова принялся изучать Бернса.
Он был примерно одного возраста с Палмером – что-нибудь около сорока пяти, темный оттенок его кожи как-то не вязался со светлыми, цвета спелой ржи, короткими волосами. Курчавая шевелюра Бернса была старательно зачесана назад без пробора. Палмер с интересом наблюдал за тем, как быстро менялось выражение этого подвижного лица: его костная структура отчетливо вырисовывалась под кожей, хотя все острые углы были как бы сглажены и смягчены.
Палмер решил, что такое лицо может быть только у человека, который очень нуждался в детстве, точнее, был беден в самом примитивном смысле этого слова – беден до нищеты. Позднее – и, по-видимому, это произошло сравнительно недавно – тонкий жировой покров смягчил черты его лица, истощенного нуждой. Однако смягчил не полностью. И разумеется, печать нужды не могла исчезнуть бесследно. У Бернса был тонкий нос с удлиненными алчными ноздрями. На гладком, лишенном морщин лице выделялись большие глаза в светлом обрамлении не тронутой загаром кожи – по-видимому, след от больших защитных очков. Палмеру казалось, что именно рот придавал лицу этого человека выражение жестокости и неуязвимости. Узкие и жесткие в состоянии покоя губы принимали совершенно иной вид, когда Бернс начинал говорить. Его рот мог раздвинуться и затвердеть, как, например, во время разговора с Бэркхардтом. Его губы то надувались, то забавно морщились, когда он излагал содержание досье Палмера. В данный момент губы Бернса, мирно настроенного и непринужденно беседовавшего с человеком, к которому, видимо, питал доверие, почти не двигались.
Палмер пришел к выводу, что Бернс в общем-то человек по-своему интересный, даже элегантный, но со странностями. А нарочитая мимика не только служила для него маскировкой, но и мешала ему самому постичь подлинную суть собственного характера, а подчас и намерения. Даже светлые волосы были, как видно, частью его маскировки. И все же, осмотрительно напомнил себе Палмер, где-то глубоко внутри у этого человека была запрятана его подлинная сердцевина. Несмотря на претенциозность и мелкое тщеславие, Бернс не смог бы достичь своего нынешнего положения, не отдавая себе отчета в том, кем и чем он в сущности является.
