KnigaRead.com/
KnigaRead.com » Проза » Современная проза » Сергей Довлатов - Заповедник

Сергей Довлатов - Заповедник

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Сергей Довлатов, "Заповедник" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Я закурил. Таня подошла ко мне.

День был солнечный, ветреный, нежаркий. Нас догоняла растянувшаяся вдоль берега группа. Надо было спешить,

Ко мне подошел толстяк с блокнотом:

– Виноват, как звали сыновей Пушкина?

– Александр и Григорий.

– Старший был…

– Александр, – говорю.

– А по отчеству?

– Александрович, естественно.

– А младший?

– Что – младший?

– Как отчество младшего?

Я беспомощно взглянул на Таню. Моя жена не улыбалась, печальная и сосредоточенная.

– Ах, да, – спохватился турист. Надо было спешить.

– Пойдемте, товарищи, – бодро выкрикнул я, – шагом марш до следующей цитаты!..

В Тригорском экскурсия шла легко и даже с подъемом. Чему, повторяю, в значительной мере способствовали характер и логика эскпозиции.

Правда, меня смутило требование одной дамы. Ей захотелось услышать романс «Я помню чудное мгновенье». Я ответил, что совершенно не умею петь. Дама настаивала. Выручил меня толстяк с блокнотом. Давайте, говорит, я спою…

– Только не здесь, – попросил я, – в автобусе. (На обратном пути толстяк действительно запел. У этого болвана оказался замечательный тенор, ..) Я заметил, что Таня устала. Решил игнорировать Тригорский парк. Мне и раньше случалось это делать.

Я обращался к туристам:

«Кто из присутствующих уже бывал в заповеднике?» Как правило, таковых не оказывалось. Значит, я могу нарушить программу без риска…

Мои туристы бегом спустились под гору. Каждый торопился сесть в автобус первым, хотя мест было достаточно и они были заранее распределены. Пока мы осматривали Тригорское, наши шоферы успели выкупаться. Волосы у них были мокрые.

– Поехали в монастырь, – говорю, – от стоянки налево…

Молодой водитель кивнул и спрашивает:

– Долго там пробудете?

– Полчаса, не больше.

В монастыре я познакомил Таню с хранителем Логиновым. Поговаривали, что Николай Владимирович религиозен и даже соблюдает обряды. Мне хотелось побеседовать с ним о вере, и я ждал удобного случая. Он казался веселым и спокойным, а мне этого так не хватало…

Я закончил экскурсию в южном приделе у рисунка Бруни. У могилы финал выглядел бы эффектнее, но я предпочел отпустить группу. Моя жена постояла у ограды и скоро вернулась.

– Все это нелепо и грустно, – сказала она. Я не спросил, что имеется в виду. Я устал. Вернее, чувствовал себя очень напряженно. Я знал, что она не случайно приехала.

– Давай, – говорю, – поужинаем в «Лукоморье»?

– Я бы даже выпила немного, – сказала Таня…

В зале было пустынно и душно. Два огромных вентилятора бездействовали. Стены были украшены деревянными рельефами. Немногочисленные посетители составляли две группы. Заезжая аристократия в джинсах и местная публика куда более серого вида. Приезжие обедали. Местные пили.

Мы сели у окна.

– Я забыл спросить, как ты добралась? Вернее, не успел.

– Очень просто, ночным автобусом.

– Могла приехать с кем-нибудь из экскурсоводов, бесплатно.

– Я их не знаю.

– Я тоже. В следующий раз договоримся заранее.

– В следующий раз приедешь ты. Все-таки это довольно утомительно.

– Жалеешь, что приехала?

– Ну, что ты! Здесь чудесно…

Подошла официантка с крошечным блокнотиком. Я знал эту девицу. Экскурсоводы прозвали ее Бисмарком.

– Ну чего? – произнесла она.

И замолчала, совершенно обессилев.

– Нельзя ли, – говорю, – чуть повежливее? В порядке исключения. Ко мне жена приехала.

– А что я такого сказала?

– Перестань, умоляю тебя, перестань…

Потом Татьяна заказывала блинчики, вино, конфеты…

– Давай все обсудим. Давай поговорим спокойно.

– Я не поеду. Пусть они уезжают.

– Кто – они? – спросила Таня.

– Те, кто мне жизнь отравляет. Вот пусть они и едут…

– Тебя посадят.

– Пусть сажают. Если литература – занятие предосудительное, наше место в тюрьме… И вообще, за литературу уже не сажают.

– Хейфец даже не опубликовал свою работу, а его взяли и посадили.

– Потому и взяли, что не опубликовал. Надо было печататься в «Гранях». Или в «Континенте». Теперь вступиться некому. А так на Западе могли бы шум поднять…

– Ты уверен?

– В чем?

– В том, что Миша Хейфец интересует западную общественность?

– Почему бы и нет? О Буковском писали. О Кузнецове писали…

– Это все политическая игра. А надо думать о реальной жизни.

– Еще раз говорю, не поеду.

– Объясни, почему?

– Тут нечего объяснять… Мой язык, мой народ, моя безумная страна… Представь себе, я люблю даже милиционеров.

– Любовь – это свобода. Пока открыты двери – все нормально. Но если двери заперты снаружи – это тюрьма…

– Но ведь сейчас отпускают.

– И я хочу этим воспользоваться. Мне надоело. Надоело стоять в очередях за всякой дрянью. Надоело ходить в рваных чулках. Надоело радоваться говяжьим сарделькам… Что тебя удерживает? Эрмитаж, Нева, березы?

– Березы меня совершенно не волнуют.

– Так что же?

– Язык. На чужом языке мы теряем восемьдесят процентов своей личности. Мы утрачиваем способность шутить, иронизировать. Одно это меня в ужас приводит.

– А мне вот не до шуток. Подумай о Маше. Представь себе, что ее ожидает.

– Ты все ужасно преувеличиваешь. Миллионы людей живут, работают и абсолютно счастливы.

– Миллионы пускай остаются. Я говорю о тебе. Все равно тебя не печатают.

– Но здесь мои читатели. А там… Кому нужны мои рассказы в городе Чикаго?

– А здесь кому они нужны? Официантке из «Лукоморья», которая даже меню не читает?

– Всем. Просто сейчас люди об этом не догадываются.

– Так будет всегда.

– Ошибаешься.

– Пойми, через десять лет я буду старухой.

Мне все заранее известно. Каждый прожитый день – ступенька в будущее. И все ступеньки одинаковые. Серые, вытоптанные и крутые… Я хочу прожить еще одну жизнь, мечтаю о какой-то неожиданности. Пусть это будет драма, трагедия… Это будет неожиданная драма…

В который раз мы говорили на эту тему. Я спорил, приводил какие-то доводы. Выдвигал какие-то нравственные, духовные, психологические аргументы. Пытался что-то доказать.

Но при этом я знал, что все мои соображения – лживы. Дело было не в этом. Просто я не мог решиться. Меня пугал такой серьезный и необратимый шаг. Ведь это как родиться заново. Да еще по собственной воле. Большинство людей и жениться-то как следует не могут…

Всю жизнь я ненавидел активные действия любого рода. Слово «активист» для меня звучит как оскорбление. Я жил как бы в страдательном залоге. Пассивно следовал за обстоятельствами. Это помогало мне для всего находить оправдания.

Любой решительный шаг налагает ответственность. Так пускай отвечают другие. Бездеятельность – единственное нравственное состояние… В идеале я хотел бы стать рыболовом. Просидеть всю жизнь на берегу реки, И желательно без всяких трофеев…

Я не верил, что Таня способна уехать без меня. Америка, как я полагал, была для нее синонимом развода. Развода, который формально уже состоялся. И который потерял силу наподобие выдохшегося денатурата.

Раньше женщины говорили: «Вот найду себе красивого богача, тогда узнаешь». Теперь говорят: «Уеду в Америку»…

Америка была для меня фикцией. Чем-то вроде миража. Полузабытым кинофильмом с участием тигра Акбара и Чаплина…

– Таня, – говорю, – я человек легкомысленный. Любая авантюра меня устраивает. Если бы там (я отогнул занавеску) стояла «Каравелла» или «Боинг»… Сел бы и поехал. Чтобы только взглянуть на этот самый Бродвей. Но ходить по инстанциям. Объясняться, доказывать. Историческая родина… Зов предков… Тетя Фаня Цыперович…

Нам принесли еду и выпивку.

– Тогда пожелай нам удачи… Смотри, в меню «котлеты» через "а"…

– Не понял?

– Я ведь заехала проститься. Если ты не согласен, мы уезжаем одни. Это решено.

– А Маша?

– Что Маша? Ради нее все это и делается. Ты дашь справку…

– Какую справку? Подожди, давай выпьем…

– Что у тебя нет материальных претензий. У тебя есть к нам материальные претензии?

– Чепуха какая-то…

– Значит, дашь справку?

– А если нет?

– Тогда Машу не выпустят.

– И ты поедешь одна?

– Не знаю… Нет… Я думаю, ты этого не сделаешь. Ты, в принципе, не злой.

– При чем тут доброта? Речь идет о живом человеке. А если дочка вырастет и скажет… Как ты можешь решать за нее?

– Кому же решать-то? Тебе? Ты свою жизнь исковеркал, мою жизнь исковеркал…

– Все не так уж безнадежно.

– Советую тебе подумать.

– Мне нечего думать… Какие-то идиотские справки… Для чего ты все это затеяла? Я же не пью, работаю… Жизнь наладится, вот увидишь.

– Сам же говорил: «Кто начал пить, тот будет пить!»

– Это не я. Это какой-то англичанин… Будь он проклят!

– Не важно… С тобой здороваются.

Я оглянулся. В дверях стояли Митрофанов и Потоцкий. Я обрадовался тому, что можно прекратить этот разговор. Мне бы, думаю, только уложить ее в постель…

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*