Джон Тул - Сговор остолопов
Игнациус чуть было не ринулся напролом, прямо сквозь ставни, срывая задвижки и щепки, не схватил ее за эту веревку из волос, не обмотал ей вокруг горла и не сдавил бы, покуда она бы не посинела. Но разум возобладал. Он видел не Мирну — он видел путь к спасению. Фортуна смягчилась. Она оказалась не настолько извращенной, решив не завершать этот порочный круг тем, чтобы удушить его в смирительной рубашке, запечатать его в гробнице из цементных плит, освещенной флюоресцентными трубками. Фортуне хотелось примирения. Ей как-то удалось призвать и выдернуть распутницу Мирну из какой-нибудь трубы подземки, из цепочки демонстрантов, из едко воняющей постели очередного евразийского экзистенциалиста, из когтей очередного припадочного негра-буддиста, из многоречивой гущи группы групповой терапии.
— Игнациус, ты еще на этой помойке или уже нет? — спросила Мирна. Голос ее звучал монотонно, резко, немного враждебно. Она опять забарабанила по ставням, щурясь сквозь очки в черной оправе. Зрение у Мирны было хорошим, а в очки вставлено простое стекло: она носила их, чтобы доказать свою идейность и преданность цели. В болтавшихся серьгах, будто в позвякивающих украшениях китайского стекла, играли лучи уличного фонаря. — Слушай, я же знаю, что внутри кто-то есть. Я слышала, как ты топочешь по прихожей. Открывай сейчас же эти вшивые ставни.
— Да, да, я здесь, — возопил Игнациус. Он разодрал ставни, едва не снеся их с петель. — Хвала Фортуне, что ты приехала.
— Господи. Ты выглядишь ужасно. Точно у тебя нервный срыв или типа того. Зачем бинты? Игнациус, что произошло? Посмотри, сколько лишнего веса ты набрал. Я только что прочла эти твои жалкие вывески на крыльце. Ну и досталось же тебе.
— Я прошел сквозь ад, — залепетал Игнациус, втаскивая Мирну за рукав куртки в прихожую. — Зачем ты ушла из моей жизни, распутница? Твоя новая прическа чарующа и космополитична. — Он схватил ее за хвост, прижал его к мокрым усам и с силой расцеловал. — Аромат копоти и окиси углерода в твоих волосах возбуждает меня намеками на блистательный Готам. Мы должны отправиться в путь незамедлительно. Я должен расцвести на Манхэттене полным цветом.
— Я подозревала, что что-то не так. Но такое. Ты в самом деле в очень плохой форме, Иг.
— Быстро. В мотель. Мои естественные импульсы исходят в крике, требуя высвобождения. У тебя есть с собой деньги?
— Хватит издеваться надо мной, — разозлилась Мирна. Она выхватила промокший хвост из лап Игнациуса и закинула за плечо. Волосы со звоном ударились о гитару. — Слушай, Игнациус. Я без гроша. Я в дороге с девяти часов вчерашнего утра. Как только я отправила тебе это письмо про то, что нужно делать с Партией Мира, я сказала себе: «Мирна. Послушай. Этому парню ведь одного письма мало. Ему нужна твоя помощь. Он быстро идет на дно. Достаточно ли ты идейна для того, чтобы спасти разум, разлагающийся прямо у тебя на глазах? Достаточно ли ты преданна, чтобы реставрировать руины этого менталитета?» Я вышла из почтового отделения, села в машину и просто поехала. И ехала всю ночь. Прямо. В том смысле, что чем больше я размышляла об этой твоей дикой телеграмме насчет Партии Мира, тем больше расстраивалась.
Очевидно, с достойными идеями на Манхэттене у Мирны не все обстояло благополучно.
— Я не виню тебя, — возопил Игнациус. — Разве не ужасна была та телеграмма? Полоумная фантазия. Я барахтался в глубинах депрессии много недель. После всех тех лет, что я провел бок о бок с матерью, ей вдруг взбрело в голову выскочить замуж, и теперь она не хочет, чтобы я путался под ногами. Мы должны уехать. Я не вынесу этого дома более ни секунды.
— Что? Кому понадобилось жениться на ней?
— Хвала Господу, что ты понимаешь. Сама видишь, насколько все стало смехотворно и невозможно.
— И где она? Мне бы хотелось очертить этой женщине контуры того, что она с тобой сделала.
— В данный момент ее голос крови проходит где-то неудачное прослушивание. Я не желаю ее больше видеть.
— Еще бы. Бедный ребенок. И что ты тут делал, Игнациус? Просто валялся в дурмане на кровати?
— Да. Много недель подряд. Я был обездвижен апатией невротического свойства. Помнишь ли ты эту мою бредовую фантазию об аварии и аресте? Я написал то письмо, когда мать впервые встретилась с этим распутным пенсионером. Именно тогда мой эквилибриум впервые покачнулся. С тех пор я непрерывно катился все дальше вниз, и перигеем стала шизофрения этой Партии Мира. Таблички, которые ты видела снаружи, стали просто еще одним физическим проявлением моих внутренних мук. Моя психотическая жажда мира, вне всякого сомнения, была просто желаемой попыткой прекратить боевые действия, развернувшиеся на этой крошечной жилплощади. Я могу быть только благодарен, что ты оказалась чутка настолько, чтобы подвергнуть анализу мою вымышленную жизнь, воплощавшуюся в тех письмах. Слава всевышнему, что эти сигналы бедствия оказались зашифрованы тем кодом, который ты смогла понять.
— Да я по одному твоему весу могу определить, насколько пассивен ты был.
— Я набрал его, нескончаемо валяясь в постели и пытаясь обрести утоление и сублимацию в еде. А теперь нам следует бежать. Я должен покинуть этот дом. Он вызывает у меня кошмарные ассоциации.
— Я давно говорила тебе: выбирайся отсюда. Пошли, давай соберем тебе вещи. — Монотонный голос Мирны оживился. — Просто фантастика. Я знала, что рано или поздно ты вырвешься ради того, чтобы сохранить свое душевное здоровье.
— Если бы я только послушался тебя раньше, мне не пришлось бы переживать весь этот ужас. — Игнациус обхватил Мирну и едва не размазал ее вместе с гитарой по стене. Он заметил, что она вне себя от радости — она нашла, наконец, законную идейную цель, настоящую историю болезни, новое движение. — На небесах тебе найдется место, моя распутница. А теперь — скорее прочь.
Он попытался вытянуть ее за собой на крыльцо, но она сказала:
— Ты разве не хочешь ничего взять с собой?
— О, разумеется. Все мои заметки и наброски. Они не должны попасть в руки моей матери. Она может заработать на них целое состояние. Ирония такого исхода была бы слишком велика. — Они вошли к нему в комнату. — Кстати, тебе не помешает знать, что мать моя наслаждается сомнительными знаками внимания фашиста.
— Да что ты?
— Да. Посмотри. Можешь вообразить, как они меня здесь терзали?
Он протянул Мирне одну из брошюр, которые мать подсовывала ему под дверь. «Ваш Сосед — Действительно Американец?» Мирна прочла надпись на полях обложки: «Прочтите это, Ирэна. Это полезно. В конце там есть несколько вопросов, которые можно потом задать вашему мальчику».
