Анатолий Иванов - Жизнь на грешной земле (сборник)
— Я окружил тебя роскошью… дал тебе в служанки русскую невольницу, как ты захотела. Почему ты со мной так холодна, так жестока, Алима?
Мало что осталось у этой женщины от прежней Алены — разве что светло-голубые глаза до русый цвет волос. Но теперь они не были заплетены в косы, а рассыпались по плечам и сильно подрезаны.
— Ты стар, Урхан Гази, — сказала она.
— Да, я не молод. Но рядом с тобой я чувствую себя юношей. Когда я смотрю на тебя — моя кровь закипает. Я сказочно богат, Алима, я все положу к твоим ногам. — Он припал к ее руке. — Полюби меня!
Она выдернула руку, встала с постели, подошла к окну, выходящему в сад.
— Неблагодарная дрянь! — завизжал старик, вскакивая. — Я дорого заплатил за тебя! Но я сгною тебя в темнице!
Константинопольский залив Золотой Рог, сверкающий под утренним солнцем, был полон самых различных парусных и весельных судов.
Алена, одетая в роскошные турецкие одежды, сидела на террасе дворца и пустыми глазами смотрела на суда. Перед ней стоял столик с фруктами и восточными сладостями.
По боковой мраморной лестнице торопливо вбежала на террасу ее служанка, о которой недавно говорил старый ювелир, поклонилась Алене по-восточному.
— Госпожа… — выдохнула она, глянув по сторонам. — Алена!!! Что я узнала-то!
Алена вскинула крутые брови.
— Вот то белое судно… с веслами и парусами, что с краю от всех…
— Ну?
— Оно нашему хозяину принадлежит. А гребцы на нем все русские… И среди них донской атаман какой-то… По кличке Ванька Кольцо, что ли.
— Ванька… Кольцо? — вновь пошевелила бровями Алена, наморщила лоб. Замелькали у нее в сознании обрывки далекого… Вот Ермолай деревянными вилами отбивается от наседающих казаков с саблями. Кольцо изумленно смотрит на неравную битву… Вот казаки заламывают Ермолаю руки, сама Алена, рыдая, падает на камни. «И девку эту повязать!» — кричит бородатый предводитель казаков по имени Сысой. Вяжут руки и Алене. «А за компанию — и Ваньку Кольцо!» — орет Сысой. «Меня? За что?!» — Кольцо схватил было саблю. «Сполнять!» — К Кольцу подскочили сразу четверо, заломили руки…
— Кольцо! — рванулась Алена с плетеного кресла, схватила свою служанку за плечи. — От кого узнала?
— Да тут… — служанка потупилась. — Начальник над этими гребцами все ко мне пристает… Когда, грит, со своей госпожой прокатитесь по заливу на нашем прекрасном судне?
День стоял безветренный, паруса были убраны, по воде равномерно ударяли двадцать пар весел, и большое прогулочное судно медленно скользило по водам Золотого Рога.
Алена, вся увешанная драгоценностями, стояла на палубе, смотрела, как полуденное солнце золотит купола мечетей, играет на вершинах многочисленных минаретов по обе стороны залива.
Из каюты вышел Урхан Гази в сопровождении капитана — юркого, беспрестанно кланяющегося турка, что-то сказал ему, тот исчез. Урхан Гази приблизился к Алене. Она ему улыбнулась.
— О-о, мое сердце остановилось от радости! — Он схватил ее руку.
Алена, помедлив, освободилась.
— Ты как луч солнца… который блеснул и погас, — уныло сказал старик.
Алена глядела, как хлопают по воде весла.
— Эти гребцы — тоже твои невольники?
— Да, я тоже купил их, — холодно сказал старик, делая зловещее ударение на слове «тоже». — Одного мне сын подарил.
— Сын?
— Да. Я давно хотел иметь в невольниках одного казацкого атамана. И сын на Дону взял его в плен. А сам погиб…
Старик отвернулся, стал вытирать слезы. И вдруг сказал зловеще:
— Я этого атамана в клетку с тигром брошу! И буду смотреть, как зверь станет рвать его!
Алена помолчала.
— Можно посмотреть на него… этого атамана?
— Зачем?
Алена улыбнулась старику, положила руки ему на плечи.
— О, Аллах! Зачем ты дал мне такое влюбчивое сердце!
Начальник гребцов — свирепого вида турок, за поясом которого звенели кандалы и болталась связка ключей, хлестанул плетью какого-то невольника.
— Шевелись, вонючая свинья!
Грязный трюм чуть освещен двумя тусклыми светильниками. Алена в своих роскошных одеждах идет по трюму вслед за начальником гребцов, прикованных к своим веслам. За Аленой молча бредет сам Урхан Гази. Звенят цепи, скрипят весла, тяжело дышат, обливаясь потом, обнаженные до пояса невольники — истощенные, заросшие, спины в темных рубцах.
— Вот он, моя радость, — указал старик на широкоплечего гребца, все тело которого было исполосовано глубокими шрамами. — Волжский и донской атаман Иван Кольцо.
Кольцо внимательно поглядел на Алену, в глазах его промелькнул вопрос, однако он не узнал ее.
— Атама-ан, — презрительно проговорила Алена. И добавила насмешливо: — Эти рубцы у тебя от плетей, что ли?
Вопросительное выражение в глазах Ивана сменилось бессильным бешенством.
— Вижу, если бы мог, ударил бы меня…
— Не-ет, — прохрипел Иван Кольцо. — Я бы тебя, подстилка турецкая, на куски изрубил.
Алена повернулась к своему повелителю:
— Такого и в самом деле только в пищу тигру кинуть.
— Как вернемся из путешествия, я это сделаю, моя радость.
Алена повернулась и пошла. Урхан Гази бросил через плечо:
— А пока дайте ему за дерзость двадцать плетей.
Начальник гребцов принялся остервенело хлестать Ивана.
Алена и старый ювелир поднялись на палубу.
— Ты покорил меня, мой повелитель, своей щедростью и добротой… Сегодня будет ночь любви.
— О, если б я мог, я бы голыми руками подвинул солнце к вечернему горизонту! — воскликнул любвеобильный старик.
— Агаджа, не балуй.
Мария, полуголая, сидела на коленях у начальника гребцов и, запрокинув голову, хохотала. Турок ловил губами ее рот.
— Идем в постель, моя прелесть…
На столе стоял кувшин с вином, фрукты.
— Давай еще выпьем, — сказала Мария.
Турок налил из кувшина. Оба выпили.
Мария снова захохотала, турок сорвал с нее остатки одежды, поднял девушку, швырнул ее на ложе…
На стене висели плеть и пояс начальника гребцов с ключами от невольничьих цепей.
Агаджа, запрокинув куцую бороду, храпел на всю каюту. Мария выскользнула из-под одеяла, накинула одежду, торопливо отстегнула ключи, вышла за дверь… По палубе прохаживался стражник. Услышав скрип, повернул голову.
— Агаджа уснул. Просил до утра не будить.
— Слышу, как он сладко храпит, — кивнул стражник. — Персик сладкий, дай и мне от себя хоть маленький кусочек.
Мария поднесла к носу его кулак.