Дин Кунц - Эшли Белл
– Но вы же фашисты.
– Все в наше время фашисты, дорогуша. Этим словом уже никого не обидишь. Эта страна обнимает всех тех фашистских диктаторов, которых прежде сторонилась. Поцеловать и загримировать. Теперь фашизм вполне респектабелен. Такова правда жизни.
Биби приподняла дуло пистолета, целясь на сей раз ей не в грудь, а в лицо. Их разделяло шесть или семь футов. С точки зрения Хофлайн-Воршак дуло должно выглядеть, словно черная дыра, засасывающая в себя с чудовищной силой планеты.
– Где они держат девочку? Второй раз я этот вопрос не задам.
– Хорошо. Ты не будешь больше спрашивать. Признаться, я устала от твоих вопросов.
Всю свою жизнь Биби старалась сдерживать гнев. Она сознательно взяла на себя роль переговорщицы между милосердной, услужливой частью себя и более темным «я», временами поддающимся желанию ударить в ответ, огрызнуться. Ее привычка вести себя цивилизованно, по крайней мере, проявлять свой гнев сдержанно, была обусловлена не благородством, а страхом, что она может потерять над собой контроль. Биби подозревала: если она слетит с катушек, то способна нанести куда больше вреда обидчику, чем вся пережитая ею обида, хотя никаких доказательств этого, ни внутренних, ни внешних, не имелось.
– Где Эшли? – требовательно произнесла она.
С губ Хофлайн-Воршак слетел лающий смешок.
– Ты опять спросила. Ты только что сказала: больше спрашивать не будешь, а сама спросила. Послушай, Краля! Тебе не нужна эта маленькая жидовка. Тебе с самого начала была нужна не она. Разве ты еще не догадалась, что это отвлекающий маневр? Или ты поймешь, когда тебе сунут это под нос?
В Биби нарастал гнев. Она уже ненавидела эту женщину. Марисса Хофлайн была плохой учительницей. Она бы и за тысячу лет не завоевала звание «Учитель года» ни одной из организаций. А теперь эта женщина превратилась в неважнецкую богатую жену, совершенно не испытывающую признательности по отношению к выпавшей ей удаче, ставшую благодаря деньгам карикатурным образом духовного уродства, вызванного привилегиями и самодовольством. Она говорила без остановки. Ей хотелось все испортить. Хофлайн-Воршак по-прежнему трещала, трещала и трещала без умолку. Она просто жаждет наговорить Биби такое, чего та слышать не хочет.
– Тебе не нужна маленькая жидовка, Краля. Лучше сделай то, что должна. Посмотри в лицо ужасной правде. Прими то, что ты обязана принять в себе. Узнай себя, а затем соверши поступок, сделай то, что тебе следует сделать.
Лицо Хофлайн-Воршак превратилось в воплощение лицемерного самодовольства. Биби ужасно хотелось вмазать ей… снова и снова… Заткнуть ей пасть. Убить ее. Но между преднамеренным убийством и самозащитой есть разница.
Злость, которую девушка так долго боялась выпустить наружу, перешла в ярость, что привело к появлению подавляемого страха. Она, по крайней мере, поняла хотя бы это. Трюк Капитана, оказывается, не сжег ее травматические переживания. Он просто засунул их в глубокую нору ее памяти. Там же, во тьме, гнездился связанный с ними страх. В течение семнадцати лет страх едва тлел, пока не превратился в куда более обжигающую, яркую подавленную тревогу, окрашенную беспомощностью и плохими предчувствиями.
– Узнай себя, Краля, – повторила Хофлайн-Воршак.
– Заткнись.
– Узнай свои тайны.
– Заткнись! Заткнись! Заткнись!
– Ты знаешь, что я права, Краля, – промолвила бывшая учительница. – Он спросил у тебя, чего бы тебе хотелось больше всего, а ты ответила: забыть. Вот только тогда тебе нужно было куда больше, чем просто забыть. Сейчас же ты нуждаешься совсем в другом.
113. Чего не опишешь словамиПостроенный в испанском неоколониальном стиле дом производил очень благоприятное впечатление. В комнатах и даже в коридорах стояли книжные шкафы. Стол на кухне использовался скорее как место, за которым можно посидеть и поболтать, чем по своему прямому назначению. Приятное, располагающее к себе лицо Тобы светилось радушной улыбкой и добротой. Домик был очень милым и спокойным. Здесь следовало бы отдыхать умом и сердцем, но сейчас Пэкстон просто не мог позволить себе поддаться волшебству этого места и одинокой пожилой женщины.
Хозяйка предложила на выбор чай и кофе, которые приготовила к приходу гостей сразу же после того, как Пэкс позвонил ей и попросил позволить им приехать. Ни он, ни Пого ничего пить не стали. Когда Тоба услышала о раке мозга Биби и о том, что четыре дня назад девушка впала в кому, она вылила в кухонную раковину чай из полной чашки, налила туда кофе, а затем добавила ирландский сливочный ликер «Бейлис» и бурбон. Все это она проделала прежде, чем смогла выговорить хотя бы слово. Голос ее дрожал, чего за Тобой вообще-то не замечалось.
– Я редко пью, но иногда случается такое, что даже напиться не грех.
Затем гости рассказали ей подробнее о странном состоянии, в которое впала Биби: беспрецедентный в истории медицины рисунок мозговых волн, следы побоев на лице, возникшие сами по себе… О татуировке ничего пока сказано не было, однако и этого вполне хватило для того, чтобы не только еще больше огорчить пожилую женщину, но и подстегнуть ее воображение, а также заинтриговать. Они рассказали ей о Джаспере, Олафе и долгое время хранившемся собачьем ошейнике, о причине того, почему доктор Сейнт-Круа выжила Биби из университета.
Хотя Пэкс принес с собой блокнот с рисунками Пого на обложке, молодые люди сначала не сказали о призрачных строках, появлявшихся на страницах. Ничего выведывать им не приходилось. Тоба была на их стороне, но даже во время неофициальной беседы или обмена мнениями следовало придерживаться кое-каких методов ведения допроса. Общаешься ли ты с вражеским солдатом или с другом, информация, полученная поэтапно, шаг за шагом, всегда будет более подробной и ценной. И дело не в том, что собеседник специально утаивает часть информации, просто человеческий мозг не всегда сразу осознает все то, что он знает. Человеку требуется время собрать воедино все мысли, завязать в своем мозгу множество маленьких узелков для того, чтобы в полной мере восстановить картину прошедшего.
Когда они завуалированно дали понять, что, находясь в коме, Биби произнесла «Я храбрая девочка», Тоба вскочила с кухонного стула так, словно ее плоть и кости помолодели лет эдак на шестьдесят.
– Она очень любила эти книги. Биби проявила огромную изобретательность как для четырнадцатилетней девочки, стараясь узнать номер моего телефона, который нигде не был указан. Она позвонила и очень извинялась за то, что, выведав мой номер, звонит вот так, без приглашения… Ладно, пошли. Идите за мной. Я вам кое-что покажу. Пого это уже видел, а вы, Пэкстон, нет. Я покажу вам мой кабинет, в котором писала… пишу…
