KnigaRead.com/

Анна Матвеева - Небеса

На нашем сайте KnigaRead.com Вы можете абсолютно бесплатно читать книгу онлайн Анна Матвеева, "Небеса" бесплатно, без регистрации.
Перейти на страницу:

Перед музеем торчал огромный танк с гордо задранной вверх пушкой: зимой он почти полностью скрывался под снегом, лишь в некоторых местах виднелись прогалины зеленой краски. Дед всякий раз косился на танк, наверное, хотел рассмотреть получше, но мы держали его, как два якоря. В музее всегда было жарко, но дед не разрешал снимать шубы, всего лишь шапки, и взмокшие от жары пряди волос липли к щекам. Тетка-контролер в синем кримплене лицемерно улыбалась нам, хотя глаза у нее были холодными.

Теперь от прежнего здесь уцелели колонны, четырехугольные столбы соединяли пол и потолок. А раньше тут были выставлены кости мамонта, которые очень нравились Сашеньке.

Кроме мамонта и кучки окаменелостей, музей гордился разнокалиберными диорамами: сестра всякий раз прилипала к стеклам намертво, как изолента. Одну такую диораму я боялась в самом деле и проходила мимо нее с накрепко зажмуренными глазами. Вот здесь она была, почти у алтаря!


Со дна памяти взвилась детская трагедия: скрипучий пол, полутемные комнаты, дед несет наши шапки под мышкой. Сашенька прижалась лицом к стеклу, а я отворачиваюсь и потом сдаюсь, тоже приклеиваюсь взглядом к застекленной сценке. В ней участвуют двое — если не считать чучела нахохленной вороны с глазами из стекла. Ворона сидит на рябиновой ветке, изнемогающей под тяжестью оранжевых ягод. Первый план диорамы исполнен пугающего правдоподобия: здесь настоящие шишки и даже елочка, прежде бывшая живой… На заднике — рисованное продолжение сюжета, елки и рябины, сливающиеся на горизонте в непролазную лесную черноту. Впрочем, все это виделось после того, как взгляд уже был отравлен жуткой сценой убийства.

На спине молодого коричневого оленя сидит ощерившаяся рысь. У нее пушистые метелочки на ушах, но глаза злые, и когти цепляют нежную шкуру — видишь, Сашенька, снег закапан кровью… Олень поднял шею вверх, застыл в звериной молитве, рысь обязательно загрызет его, но пока он жив, и это мучило меня сильнее всего: мы видели приостановленную смерть.

Сашенька отлипала от стекла, оставив на нем мутное пятно дыхания и восторга.

Где они теперь, мой олень и моя рысь — может, их разлепили, вернув надежду на спасение, или так и хранят навеки сросшимися в смертельной схватке? Призраки мертвых животных витали здесь вместе с призраками моего детства. Я встала подле ближней колонны.

Храм был почти пустым, холода не отпугнули только двух бабулек, и мы трое стояли в ряд, наблюдая неизменный ход богослужения. Здешний священник и дьякон не замечали малой явки — я сразу увидела, что они служат, а не отстреливаются от неприятной обязанности. Наверное, только благодаря этому живая вера не превращается в чучело, набитое иллюзиями.

Я крестилась и кланялась вместе с бабульками, сумка тянула плечо, ненавистная шуба тяжелела с каждой секундой. Машинально глянула на часы и удивилась — почти час прошел с моего несмелого прихода. В храме стало много больше народу: слышалось чужое дыхание, и новые голоса молились вместе с нами.

Внешне все выглядело почти так же — только обрыдшая сумка была снята с плеча и поставлена в косую тень колонны. Я не ослепла и не ушла в себя — я видела каждое пятнышко на полу и чувствовала, как съедает ноздри нафталиновый запах старушечьей одежды.

И все же я менялась. Молитвы, прочитанные чужими голосами, вдруг начинали жизнь внутри меня. Они звучали, не просачиваясь наружу, — да я и не узнала бы свой голос, как не узнаешь его после долгого молчания. Мне не хотелось озвучивать свои мысли, но я слышала их ясно, как если бы они звучали на весь храм. И мне не хотелось, чтобы литургия заканчивалась.

Я молилась и понимала, что нет в нашем Николаевске слов древнее и лучше, чем эти. В сотне храмов звучали сейчас эти слова: если убрать стены, общий зов перекроет промышленные песни заводов, скоростные арии машин и хоры возмущенных рек. Я смотрела на прихожан и не понимала, где заканчиваюсь я, а где начинаются они. Двадцать лет назад, в прохладном, пропахшем кожистыми матами зале ДК, я точно так же не могла узнать свои руки в зеркале — среди других балетно вывернутых ручек…

Я была та же Глаша Ругаева, но я могла оказаться бабулькой, павшей на колени и выставившей кверху подошвы трогательных сизых валенок. Или мужчиной, бережно целующим икону. Или теткой в норковой «формовке», невпопад, но так старательно крестившейся. Я узнала в ней нашу соседку, бывшую вишнуитку тетю Любу. И моя несчастная голова не успевала за сердцем.

Когда вынесли чашу и уже выстроились к ней причастники, сложившие на груди руки, я услышала тонкий голос — он шептал в левое ухо: «Что ты здесь делаешь, Глаша? Все это — игра! Посмотри на того человека — видишь, он зевает! Он хочет домой, свалиться камнем в теплую заводь постели, обнять подушку и уснуть… А та девица, тоже мне причастница! У нее гадкая простуда на губе, а ты будешь после нее ложку облизывать? Иди домой!»

Я не стала думать над этими словами, я видела: слева от меня никого нет. Никого видимого. Я просто скрестила руки и пошла в очередь.

Теперь я не вглядывалась в лица причастников, я ожидала своего собственного чуда: думала, оно войдет в меня вместе с Телом и Кровью…

Все произошло быстро — я назвала имя, во рту поселился сладковато-терпкий вкус.

* * *

Звонок Артема разбудил меня через три часа после возвращения: в соседней комнате добрая Андреевна играла с Петрушкой. Артем думал, что я побоялась холодов, и когда я створоженным голосом рассказала, что причастие состоялось, обрадовался и удивился сразу.

— Отец Артемий, я чувствую себя обманутой…

— А чего ты ждала? Чудного виденья?

— Чуда, — упрямо сказала я. — Мне хотелось чуда, но я только лишь захотела спать. Правда, знаете, первый раз в жизни я молилась по-настоящему, мне казалось, что границы между мной и людьми размыты, как будто мы все одна большая акварель. И еще мне перед самым причастием шептали в ухо, чтобы я уходила домой. Не в самом деле шептали, но я могу повторить все до последнего слова.

Артем молчал, я слышала тихий шелест дыхания — словно в трубке, как в раковине, шумело море.

— Я рад, что ты рассказала мне все как было. Не стала описывать ангельский хор и придумывать трепет в груди… Ты торопишься, Глаша, ты просто очень торопишься — а в самом деле будет и трепет, будут и ангелы…

Я рассмеялась, но Артем оставался серьезным, и попрощались мы с ним в разных тональностях.


…Хотела бы я сказать, что вправду слышу теперь ангельское пение и навеки избавилась от страха смерти. На самом деле я сделала только первый и маленький шаг, и всякий свидетель событий счел бы себя разочарованным. Впрочем, все было внешностью, а внутри меня укреплялся новый мир.

Перейти на страницу:
Прокомментировать
Подтвердите что вы не робот:*