Себастьян Фолкс - И пели птицы...
В первый же день новой работы Стивену выпала неприятная обязанность написать письмо матери Эллиса, уже получившей официальное уведомление о смерти сына. Прежде чем начать, Стивен час, если не больше, просидел в кабинете, грызя кончик ручки. Стоял летний день, в саду перед домом пели черные дрозды и скворцы.
Письмо он начинал несколько раз, пробуя описать происходившее во время атаки, или их общую жизнь в землянке, или поездку в Амьен; бросал и начинал заново. И в конце концов ограничился формальными словами соболезнования.
Дорогая миссис Эллис!
Пишу Вам, чтобы выразить глубочайшие соболезнования в связи с утратой сына. Как Вам уже сообщили, он погиб 2 июня в ходе наступательных действий. Очередь из пулемета сразила его, когда он со своими отважными солдатами организовывал оборону захваченной немецкой траншеи. Его погребли в одной могиле с лейтенантами Паркером и Дэвисом. Могила должным образом помечена, о ее местонахождении извещен Комитет по регистрации захоронений.
При последнем нашим разговоре он сказал мне, что не боится смерти и чувствует себя готовым выполнить любую поставленную перед ним задачу.
В любых обстоятельствах он думал прежде всего о благополучии своих солдат.
Солдаты любили его и соболезнуют Вам вместе со мной. Отдав свою жизнь за то, что отстаивает ныне Империя, Ваш сын стал одним из многих, заплативших за это огромную цену. Мы отдаем души наших павших братьев в руки всемилостивого Бога.
Перечитав письмо, Стивен подчеркнул слово «любых». «В любых обстоятельствах…» Это было правдой. За несколько месяцев Эллис сумел завоевать уважение солдат, потому что не знал страха, а если и знал, не показывал его. Он стал хорошим солдатом, хоть это мало чем ему помогло.
Стивен уже устал писать такие письма. Он и сам заметил, насколько сухим и бесстрастным стал его слог. Он мог представить себе, как подействует его письмо на убитую горем вдову. Единственный сын… Думать об этом ему не хотелось.
13
В последнюю перед наступлением неделю роту Джека перебросили в глубокие, уходившие под хребет штольни, где они заложили в заранее подготовленные камеры тонны аммонала.
За два дня до наступления все было готово, и совершенно вымотанный Джек выбрался из шахты под солнышко. За ним последовали Эванс, Филдинг и Джонс. Они постояли немного у шахты, поздравляя друг друга с окончанием тяжелой работы. У них был приказ — официально доложить капитану Уиру, после чего они могут быть свободными, — и потому все четверо направились к его землянке.
— Поговаривают, Джек, ты скоро отпуск получишь, съездишь домой, — сказал Филдинг.
— Не верю. Сначала нас заставят дорыться до Австралии.
— Здесь нам уж точно копать больше не придется, — заметил Эванс. — Такой муравейник нарыли. Вот отведут нас в тыл, залью я в себя пару стаканов вина да завалюсь в мягкую постель.
— Ага, — сказал Филдинг, — глядишь, еще и француженку с собой прихватишь.
Джек начинал думать, что худшее из того, чем грозила ему война, уже позади. И позволял себе рисовать в воображении прихожую своего лондонского дома, где его встречает Маргарет.
Показался Уир, он шел им навстречу по доскам. Выглядел он довольнее обычного. В сапогах, гимнастерке, пилотке. Когда он приблизился, Джек заметил, что один из лежавших на бруствере мешков с песком сдвинут возвращавшимися из дозора пехотинцами. Он хотел предупредить капитана о возможной опасности, но не успел — Уир уже запрыгнул на огневую приступку, чтобы пропустить разносившую пайки команду, и пуля снайпера вошла ему в глаз, выбросив на тыльный траверс ошметки мозгов.
Казалось, тело не сразу отреагировало на выстрел и, словно по инерции, собиралось двигаться дальше. А потом он упал, как кукла, раскинув руки и ударившись незащищенным лицом в грязь.
Стивен узнал о случившемся на следующую ночь от офицера разведки Маунтфорда. Он сидел в отведенной ему землянке посреди резервной траншеи, обеспечивая связь между штабом и частями, которым предстояло утром пойти в наступление. Маунтфорд, сообщив новость несколькими короткими фразами, добавил: «Он ведь, по-моему, был вашим другом». И, поняв по лицу Стивена, что в землянке ему лучше не задерживаться, ушел.
С минуту Стивен просидел неподвижно. Последняя его встреча с Уиром закончилась тем, что он швырнул капитана головой вперед на дно траншеи. Таким был его прощальный жест. Несколько минут он мог думать только об укоризненном выражении, с каким обиженный Уир счищал с лица комки грязи.
Но ведь он же любил его. Только Уир и делал войну переносимой. Ужас, который Уир испытывал при артобстреле, служил страхам Стивена чем-то вроде отводного канала, а самая его невинность давала Стивену повод смеяться над качествами, которые сам он давно утратил. Уир был гораздо храбрее, чем он: Уир жил со своим ужасом, ощущал его каждый день и со странным упорством побеждал. Он ни разу не увильнул от своих обязанностей и умер на передовой.
Стивен уперся локтями в необструганный деревянный стол. Такого одиночества он не испытывал еще никогда. Уир был единственным, кто вместе с ним доходил до самого края нынешней реальности; только Уир слышал шум в небесах над Тьепвалем.
Он прилег на койку. Глаза его оставались сухими. Ровно в три часа ночи койку тряхнуло — это в туннелях взорвались мины. «Этот взрыв и в Лондоне услышат», — похвастался как-то Уир.
Зазвонил телефон, Стивен вернулся в кресло у стола. Все ранние утренние часы он передавал сообщения. К девяти утра Вторая армия овладела хребтом. В голосах офицеров, с которыми он разговаривал, звенело радостное возбуждение: в кои-то веки хоть что-то сделано правильно. Мины были заложены сверхмощные, а пехота при наступлении использовала приемы, перенятые у канадцев. Праздничное настроение растекалось по телефонным проводам.
В полдень Стивена сменили. Он лег и попытался заснуть. Безжалостный обстрел немецких окопов продолжался. Стивен проклинал судьбу за то, что она не позволяет ему добраться до них. Теперь он смог бы дать ответ на гипотетический вопрос Грея, отнимая жизни без малейших сожалений. Он завидовал солдатам, стрелявшим сейчас по отчаявшимся врагам, коловшим штыками их беззащитные тела и поливавшим пулеметным огнем тех, кто убил его друга. Теперь и он убивал бы их с легким сердцем.
Он попытался представить себе, что испытал бы Уир, узнав о захвате хребта, — довольство или мстительную радость, — но не смог. Уира больше не было. Стивен вспоминал его открытое вечно озадаченное лицо, меловую кожу в красных пятнышках от лопнувших из-за пьянства сосудов, лысеющую голову и потрясенный взгляд, не способный утаить его невинность. Он жалел о том, что тело Уира ушло под землю, так и не познав другого человеческого тела.
