Михаил Гиголашвили - Чертово колесо
Капитан не коснулся этой темы, пожелал выздоравливать и обещал позвонить. Ей было приятно слушать его баритон. Она повесила трубку. Потом набрала номер Ладо. Вначале никто не ответил, потом трубку схватил сын, послушал ее дыхание и по-детски обругал. «Так мне и надо. Поделом!» — кинула Нана трубку и заплакала.
Душа ее была раздвоена и обнажена. Ей требовалось с кем-нибудь поговорить, посоветоваться, но кому все рассказать, кому вылить боль?.. Подруги разнесут повсюду. Матери?.. С ума сойдет. Ладо?.. Его нет. Да и стоит ли ему рассказывать?.. Но ведь узнает, если до суда дойдет... Хуже будет... А если рассказать — то он изобьет или ранит Бати... О, Господи, какие несчастья! И все из-за ее глупости!..
Через пару дней Мака сообщил, что с анашой все в порядке: пакетик он отнял у майора и собственноручно выбросил в туалет, а лист с протоколом обыска порвал еще при ней. Хуже обстояло дело с изнасилованием. Майор никак не соглашался отдать ее заявление: дело Бати приобретает серьезную окраску, и как оно решится — никто не знает.
— Ничего, что-нибудь сделаем! — бодро пообещал он и как бы невзначай предложил увидеться: — Вам, наверно, полезно выходить на воздух?.
— Простите, но я себя плохо чувствую... Еще не отошла от всего этого... пока... личные проблемы... Нет настроения... Да и зачем?..
Мака огорченно молчал, не смея настаивать, а Нана, лепеча слова отказа, в смятении думала, что ей, на самом деле, надо встретиться с ним, поговорить, обсудить все... Ведь он помог ей, столько для нее сделал!.. Спас, вытащил из пропасти!.. Но вместо этого она отказывается от встречи. И не только беззвучный голос Ладо, без слов спросивший, зачем ей это свидание, был причиной. Необходимо время, чтобы прийти в себя. А сейчас она никого не хочет видеть, а тем более что-то затевать. Хватит. Обожглась! А если капитан разозлится? Нана испугалась, но тотчас себя успокоила: ведь анаши нет, и протокола нет! На всякий случай перевела разговор:
— Неужели Бати ограбил своего дядю?
Не думаю. Кого он может ограбить? Слизняк, червяк. .. — с пренебрежением сказал Мака. Нана уловила явный укор и упрек: как она могла связаться с таким дерьмом? Значит, и самая такая же!.. — Это сделали другие... Кстати, не знаете Сатану и Нугзара?
Про Сатану она что-то слышала от Ладо, но ответила:
— Не знаю...
На прощание он пообещал уладить дело: вызволить бумаги, а подонку Бати заткнуть пасть, чтобы не впутывал ее в грязные истории.
— Ладно. Буду еще звонить — может, в другой раз повезет больше и вы будете себя чувствовать лучше! — с печальным напором сказал капитан.
Нана осталась сидеть у телефона, обдумывая его слова. Всплыли толстые пальцы майора, вертящие пакетик. Она даже толком не поняла, что именно в нем насыпано. Всегда путалась в этой дряни: анаша, опиум, таблетки, ампулы, морфий, кодеин... А делал ли сам Ладо различие между ними?.. Он всегда выкуривал, выпивал и вкалывал все, что у него было... Впрочем, разве он один такой всеядный?.. Вся его компания такова... Да что там компания — пол-Грузии!.. Сколько Нана себя помнила — столько вокруг нее дворовые мальчишки, парни в школе, однокурсники-студенты, теперь сотрудники института охотились за кайфом.
Как действует эта напасть — она не ведала. Только после анаши Ладо бывал тих, покорен, любил пить чай и миловаться с ней. Даже читал стихи, становился нежен и предсказуем. А под уколами, наоборот, бывал резок и груб, постоянно чесался и курил, глаза у него закрывались сами собой, он не мог усидеть на месте, тащил Нану бродить по городу, «держать волокушу», как он говорил. В эти дни он был активен, а когда темнело, обязательно приводил ее в какой-нибудь тихий садик (он знал их наперечет), и где-нибудь на скамейке, за кустами, трахал до изнеможения. А она, немея от похоти, поглядывая по сторонам, трепеща от страха и возбуждения, кончала по многу раз, до судорог, до стертых коленей...
Под таблетками он тоже любил таскать ее по подъездам, тропинкам, закоулкам, тупикам, ночным подземным переходам — всюду, где можно уединиться. Секс от опасности был пронзительно-острым, ни с чем не сравнимым, бешеным. Желание делало Нану податливой и покорной, и она исполняла все, что Ладо приказывал, становилась его рабыней, а он подолгу не мог кончить и придумывал новые игры. «Интересно, может ли у других мужчин стоять часами, как у Ладо?» — думала она, когда сотрудницы в перерыве начинали заводить анекдоты о мужчинах, которые ленятся трахать жен или делают это слишком быстро. По их репликам и прибауткам выходило, что секс чаще всего продолжается до обидного мало. У Наны с Ладо было иначе: после его натиска она несколько дней болела.
«И после такого этот дурачок еще ревнует меня, сцены устраивает!.. Куда я от него уйду?.. Бати появился не из-за секса, а из-за женитьбы... Хороша была бы я, выйдя за него замуж!.. Да он издевался бы надо мной день и ночь! Впрочем, о чем это я?.. Он и не собирался на мне жениться! Я, как дура, как овца, поверила, поддалась, купилась на обман...» — думала Нана.
Зато когда у Ладо не было кайфа, он угрюмо валялся дома и ни с кем не виделся. Не раз признавался, что в трезвом состоянии с женщинами никогда не встречался и, по большому счету, считает половое сношение животным актом, унижающим человеческого достоинство, потому трезвым на такое никогда не пойдет.
«У него эти мысли наверняка от бородатого Зуры... — размышляла Нана. — Этот Зура — странный тип. Отличается от других приятелей Ладо: не принимает наркотиков, не курит, не пьет и, по словам Ладо, пишет какую-то историю про бесов и шаманов». Как-то в городе они с Ладо столкнулись с Зурой и его приятелями. Все в сванских шапочках, с курчавыми бородами... Постояли пару минут. Разговоры серьезные, тихие, с намеками, недомолвками: о свободе, иге, давлении, о конце империи, о будущем расцвете.
На прощание друзья Зуры окинули Нану пытливыми взглядами, от которых ей стало не по себе: в них не было обычной мужской похоти, столь известной ей с детства (когда глаза мужчин оловянно-болванны), но было нечто большее, что-то даже угрожающее. Так молодой принц смотрит на наложниц своего престарелого царя-отца — подождите, доберусь и до вас, когда стану хозяином!
Так Нана лежала в полудреме. Читать не могла... Вспоминались уморительные глупости Ладо, когда он ругал женщин за их непонятность. Да как кипятился!.. Говорил, что мужчина прост и ясен, как молоток, а все женщины — разные: что нравится в постели одной, то отвратительно другой. Эту надо в постели ругать и бить по ягодицам, а другую ударь — и потеряешь навсегда. Эта без зеркала никуда, а та с зеркалом — ни в какую. Одну пороть до волдырей, другой — только касаться. Одна жаждет пинков и пота, другая — лепета и шепота. Для одной важен предсекс, для другой — сам секс, для третьей — постсекс. Эта из-за привычных поз умирает со скуки, другая терпеть не может новизны. Для этой главное ритм, для другой — алгоритм. Этой хорошо, если до шейки, а той — если в губки. Эта любит, чтоб сосочки кусались, а та — чтоб вертелись. И не дай Бог начать вертеть там, где надо кусать, и делать глубоко там, где надо мелко...
