Николай Хохлов - Право на совесть
Дверь в соседнюю комнату осталась открытой. Всю ночь между обрывками полуснов-полукошмаров я слышал шаги и скрип кресла. Иногда чья-то фигура подходила к порогу и всматривалась в полутьму моей комнаты. Утром, когда Поль постучал согнутым пальцем по стенке шкафа, чтобы разбудить меня, я не смог бы сказать точно, спал я ночь или нет. Было семь часов.
— Хотите кофе? — спросил Поль, как ни в чем не бывало.
Я только помотал отрицательно головой. Вскоре появился Леонард. На его лице сияло добродушное выражение и он приветствовал меня, как старого друга, возгласом:
— Доброе утро! Как спали?
— Спасибо, плохо.
Леонард сделал вид, что ничего не заметил, и продолжал все тем же тоном:
— Может, все-таки, выпьете кофе с нами? Завтрак у нас не ахти какой — бутерброды. Но все же…
— Да, нет, — ответил я, не возвращая Леонарду его любезного тона. Не буду я пить кофе. Я предпочел бы завтракать на свободе и в компании тех людей, к которым я пришел. Я имею в виду НТС, конечно.
Леонард нахмурился:
— Значит, вы не передумали?
— Нет, не передумал. И еще не пришел к выводу, что я — не я.
Леонард обратился к подошедшему из другой комнаты Полю:
— Везите его в лагерь. Пусть сидит там, пока не одумается.
Он продолжал говорить по-немецки и я понял, что предназначалась эта фраза, в основном, для меня.
Леонард собрался было уходить.
— Одну минутку, — остановил я его. — Есть один очень важный вопрос. Завтра у меня встреча с агентами. Если я не появлюсь, они уйдут обратно и Москва…
Леонард не дал мне договорить:
— Бросьте вы это! Я уже сказал, что у вас нет никаких агентов. Ни здесь, ни в каком-либо другом месте. Как вам не надоело нести эту чепуху?
Мне стало даже смешно:
— Так не проще ли придти вместе со мной на встречу и проверить?
Леонард презрительно пожал плечами:
— Не проще. У меня много других дел. Зачем куда-то идти, когда я точно знаю, что вы все лжете.
Он резко повернулся и ушел.
— Тогда поедем в лагерь, — сказал Поль.
Лагерь назывался «Кемп Кинг». На настоящий лагерь для беженцев он был мало похож. За высокой изгородью из колючей проволоки находилось подразделение американской военной контрразведки. На этой территории, кроме каменных бараков для военнослужащих, столовой, офицерского клуба, кино, кафе-бара и лагерной тюрьмы, размещался с десяток небольших домов для беженцев. В Кемп Кинг поселяли тех людей с другой стороны Железного занавеса, которые по тем или иным причинам были особо интересными для американской разведки. Но мне не стало легче на душе от подчеркнутого комфорта в этом «концлагере высшего класса». Наоборот: отдельная комната с горячей водой; постельное белье, меняемое два раза в неделю; столовая, где кормили, как в советском доме отдыха; библиотека со свежими газетами на разных языках; еженедельные «подарки» с семью пачками сигарет, шоколадом, мылом, зубной пастой и жевательной резинкой; кино, где каждый день шла новая картина; радиоприемник, который по первой просьбе ставили в комнату, — все это, вместе с другими мелочами заботы о лагерниках, только лишний раз напоминало мне, что я в руках могущественной службы, которой нужны мои знания. Поэтому даже тот факт, что в один прекрасный день леонарды должны были убедиться в правдивости моих рассказов, не увеличивал шансов на мое возвращение к НТС. И в то же время каждый потерянный час работал против меня, перетягивая баланс в пользу советской разведки.
Меня зарегистрировали под фамилией «Фогель». Привезшие меня в лагерь разведчики никаких данных обо мне лагерной администрации не сообщили. Лагерный фотограф привесил мне на шею черную доску с белыми буквами «Фогель». Карточка была нужна для лагерного удостоверения. Потом дежурный офицер повел меня к дому, где мне предстояло жить. Комната была под самой крышей. Офицер ушел и я открыл окно. Дом стоял на холме. Мне были хорошо видны вышки по углам внешней ограды. На вышках сидели наблюдатели. В южной стороне забора были ворота. Через них проходили американские военнослужащие, проезжали машины с желтыми номерами американских оккупационных войск. Для меня же эти ворота были закрыты. Недалеко от моего дома, рядом с офицерским клубом, стояла высокая мачта. На ней гордо реял многозвездный флаг. Мне вспомнилась одна из берлинских улиц на секторной границе. Там, на одном из зданий был растянут на стене такой же многозвездный флаг. Под ним висела гигантская надпись на нескольких языках: «Флаг Свободы».
Я стер это воспоминание из своей памяти и закрыл окно.
Рано утром в среду появился американец, который привез меня вместе с Полем в Кемп Кинг.
— Поедем в город, — сказал он. — Возьмем ваши вещи из пансиона.
Он выписал мне пропуск на выход из лагеря и мы поехали с ним вдвоем во Франкфурт. Мой новый «знакомый» оказался разговорчивым собеседником. Я окрестил его мысленно «американским Карасевым». Он владел немецким языком неплохо, но говорил так же, как Карасев, отдельными короткими фразами, придавая своему рассказу оттенок особой доверительности. Кроме того, он, по-видимому, занимал в системе разведки положение аналогичное своему советскому прототипу. Мне не хотелось верить, что сердечный и простой тон «американского Карасева» был лишь искусственным приемом. Тем более, что он тоже не верил в мою версию о советской разведке и операции «Рейн». Но обосновывал он это более деликатно и более умно, чем Леонард:
— Судите сами. Ваше поведение слишком уж нелогично. Мы же знаем, что офицерам советской разведки живется совсем неплохо. И репрессии в связи с делом Берии, как вы сами говорите, вам не грозили. Если далее и было какое-то неприятное задание, вы могли от него отказаться. Ну, имели бы осложнения по службе. Только и всего. Конечно, бывали случаи перехода людей из советской разведки на Запад, но эти люди иначе себя ведут и другого требуют. Не можем же мы серьезно относиться к вашим утверждениям об НТС. Кому опасны эти русские эмигранты и их организация? Советскому правительству? Ни в коем случае. Против танков и пулеметов с голыми руками не ходят, если даже и предположить, что в России есть массовое недовольство правительством. С какой бы стороны ни посмотреть на вашу историю, можно лишь придти к выводу, что выгодны такие сказки только самому НТС. В вашей истории есть, конечно, одно сбивающее с толку обстоятельство: свежие новости из Советского Союза. Нам неясно, откуда НТС могло их заполучить, но с соответствующим терпением и выдержкой мы выясним и это странное обстоятельство. Скажем прямо, что поведение НТС нам не нравится. Нельзя делать политический капитал на мистификациях. Жаль, что вы лично не хотите понять бессмысленность затеянного фарса. У вас неплохое знание советской действительности. По линии фактов, конечно, а не фантастической версии о революционных настроениях. Но все же… Интересно, откуда у вас такие знания?
Он покосился в мою сторону, но я молчал. «Карасев» ловко провел машину через запутанные извилины дороги, прорезающей небольшой городок, и, когда мы снова вылетели на шоссе, продолжал:
— Я бы на вашем месте бросил работу с НТС. Кого они представляют собой? Кучку эмигрантов, которые цепляются за прошлое. Мне кажется, что моя служба нашла бы применение вашим способностям. Как-никак, мы представляем государство. Большое и сильное государство. И действуем во всяком случае умнее и ближе к реальной жизни, чем ваши работодатели.
Я понимал, что спорить с ним бесполезно. Пожалуй, его разговор со мной, при всей возможной искренности его размышлений, отражал не столько личную точку зрения «Карасева», сколько косность и слепоту ведомства, в котором он служил. Да, дистанция между нами слишком большого размера… Но хоть что-то становится понятно. Значит, не поверили не только мне. Не поверили, в основном, НТС. Поведение Леонарда стало более ясным.
Мы зашли в пансион, где я жил до злополучного понедельника. Я расплатился с хозяйкой из денег, которые у меня были в чемодане и сказал, что уезжаю из Германии. Потом «Карасев» повез меня обратно в лагерь. По дороге я подумал, что, может быть, есть смысл поговорить с ним, как с разведчиком и обратить внимание на некоторые элементарные истины. Теперь уже я произносил монолог:
— Давайте предположим, что вы правы и все рассказанное мной — мистификация, подстроенная НТС. Но не правильнее ли тогда стараться разоблачить меня при первой возможности? Вот я заявил, что у меня встреча с двумя агентами. Речь идет о Франкфурте, От лагеря пятнадцать минут на автомобиле. Я утверждаю, что они должны были сегодня придти и принести квитанцию из вокзальной камеры хранения. Я рассказываю вам фантастические сказки об электрическом оружии, запрятанном в аккумуляторе и лежащем в этой вокзальной камере. Не проще ли немедленно доказать мне, что я лгу? Послать каких-то наблюдателей к месту встречи или даже привезти меня туда, чтобы я сам увидел, что никаких агентов нет?
