Роальд Даль - Дорога в рай
Алберт не был высок ростом; у него было полное тело, рыхлое на вид, и короткие кривоватые ноги. Голова была огромная и круглая, покрытая щетинистыми, коротко стриженными волосами, а большая часть лица — теперь, когда он и вовсе перестал бриться, — скрывалась под коричневато-желтой бородой длиной примерно в дюйм… Как на него ни смотри, внешность у него оригинальная, тут уж ничего не скажешь.
— От восьмидесяти до восьмидесяти пяти процентов, — повторил он, неизвестных кислот. Разве не потрясающе?
Алберт снова повернулся к книжному шкафу и принялся искать еще какой-то журнал.
— Что это значит — неизвестные кислоты?
— Вот в этом-то и вопрос! Этого никто не знает! Даже Бэнтинг не мог их определить. Ты когда-нибудь слышала о Бэнтинге?
— Нет.
— Он один из самых известных в мире ученых среди ныне живущих, вот и все.
Глядя, как муж суетится перед книжным шкафом — со своей щетинистой головой, бородатым лицом и пухлым, рыхлым телом, — Мейбл подумала, что он и сам чем-то похож на пчелу. Она часто видела, как женщины становятся похожими на лошадей, на которых они ездят, а люди, которые держат птиц, бультерьеров или шпицев, поразительно напоминают своих питомцев. Однако до сих пор ей не приходило в голову, что ее муж может быть похож на пчелу. Это вызвало у нее изумление.
— А что, Бэнтинг пробовал когда-нибудь его съесть, — спросила она, это маточное желе?
— Разумеется, он ел его, Мейбл. Но у него не было столько желе. Оно слишком дорогое.
— Послушай-ка, — сказала Мейбл, пристально глядя на мужа и едва заметно улыбаясь. — А ты знаешь, что и сам становишься похожим на пчелу?
Он обернулся и посмотрел на жену.
— Думаю, в основном из-за бороды, — продолжала она. — Мне бы так хотелось, чтобы ты ее сбрил. Тебе не кажется, что борода даже цвета какого-то пчелиного?
— О чем, черт побери, ты говоришь, Мейбл?
— Алберт, — сказала она. — Следи за своим языком.
— Так ты будешь меня дальше слушать или нет?
— Да, дорогой, извини. Я пошутила. Продолжай, пожалуйста.
Алберт снял с полки еще один журнал и стал листать страницы.
— Теперь послушай, Мейбл. Вот. «В 1939 году Хейл проводил эксперименты с крысами, которым был двадцать один день, и вводил им маточное желе в разных количествах. В результате он обнаружил, что преждевременное развитие яичников находится в прямой зависимости от количества введенного маточного желе».
— Ну вот! — воскликнула она. — Я так и знала!
— Что ты знала?
— Я знала, что должно произойти что-то ужасное.
— Ерунда. Ничего тут плохого нет. А вот еще, Мейбл. «Стилл и Бэрдетт обнаружили, что самец крысы, который до тех пор не способен был к оплодотворению, получая ежедневную ничтожную дозу маточного желе, много раз потом становился отцом».
— Алберт, — воскликнула она, — это вещество слишком сильное, чтобы давать его ребенку! Мне это совсем не нравится.
— Чепуха, Мейбл.
— Тогда скажи мне, почему они испытывают желе только на крысах? Почему ни один известный ученый сам его не попробовал? Они слишком умные, вот почему. Ты думаешь, доктор Бэнтинг рискнул бы своим драгоценным здоровьем? Ну уж нет, только не он.
— Желе давали и людям, Мейбл. Здесь есть об этом целая статья. Послушай…
Он перевернул страницу и снова начал читать: — «В Мексике, в 1953 году группа квалифицированных врачей начала прописывать мизерные дозы маточного желе больным с такими заболеваниями, как церебральный неврит, артрит, диабет, самоотравление организма табаком, импотенция, астма, круп и подагра… Существует множество свидетельств… У одного известного биржевого маклера из Мехико развился особенно трудный случай псориаза. Человек сделался физически неприятен. Клиенты стали избегать его. Стало страдать его дело. В отчаянии он обратился к маточному желе — по одной капле с каждым приемом пищи, и, оп-ля-ля! — через две недели он вылечился. Официант кафе „Хена“, также из Мехико, сообщил, что его отец после принятия мизерных доз этого чудесного вещества в виде капсул в возрасте девяноста лет зачал здорового мальчика. Некоему антрепренеру из Акапулько, занимающемуся боем быков, попалось вялое на вид животное. Он ввел ему один грамм маточного желе (это чрезмерная доза) незадолго до того, как того вывели на арену. Бык стал таким проворным и свирепым, что быстро справился с двумя пикадорами, тремя лошадьми, одним матодором и наконец…»
— Слышишь? — произнесла миссис Тейлор, перебивая его. — Кажется, ребенок плачет.
Алберт оторвался от чтения. Из спальни наверху и правда доносился громкий плач.
— Должно быть, она проголодалась, — сказал он.
Мейбл посмотрела на часы.
— Боже мой! — вскричала она, вскакивая. — Мы же пропустили время. Быстро приготовь смесь, Алберт, а я принесу девочку сюда. Однако поторопись! Не хочу, чтобы она ждала.
Спустя полминуты миссис Тейлор вернулась с кричащим ребенком на руках. Она нервно суетилась, не успев привыкнуть к безостановочным воплям здорового ребенка, когда тот хочет есть.
— Быстрее же, Алберт, — кричала она, усаживаясь в кресло и устраивая ребенка на коленях. — Прошу тебя, быстрее!
Алберт вернулся из кухни и протянул ей бутылку с теплым молоком.
— Все в порядке, — сказал он. — Можешь не пробовать.
Она приподняла голову ребенка и вставила соску в широко раскрытый кричащий рот. Ребенок принялся сосать. Плач прекратился. Миссис Тейлор вздохнула с облегчением.
— О Алберт, ну разве она не прелесть?
— Да она у нас лучше всех, Мейбл, и все благодаря маточному желе.
— Послушай, дорогой, я больше ни слова не хочу слышать об этом гадком веществе. Оно меня пугает до смерти.
— Ты очень ошибаешься, — сказал он.
— Посмотрим.
Ребенок продолжал жадно сосать.
— Я так надеюсь, что она опять все до конца выпьет, Алберт.
— Я уверен в этом, — сказал он.
И через несколько минут молоко было допито до конца.
— Вот и умница! — воскликнула миссис Тейлор и осторожненько потянула соску. Ребенок это почувствовал и стал сосать энергичнее, пытаясь удержать бутылку. Женщина легонько дернула, и соска выскочила изо рта девочки.
— Уа! Уа! Уа! Уа! Уа! — закричал ребенок.
— Опять она за свое, — сказала миссис Тейлор.
Прижав девочку к плечу, она стала похлопывать ее по спине. Ребенок дважды срыгнул.
— Ну вот, моя дорогая, теперь тебе будет хорошо.
На несколько секунд плач прекратился. Потом возобновился опять.
— Пусть она срыгнет еще раз, — сказал Алберт. — Она слишком быстро пила.
Мейбл снова подняла девочку на плечо и стала поглаживать по спине. Потом положила ее себе на колени лицом вниз. Затем посадила себе на одно колено. Но девочка больше не срыгивала, и плач с каждой минутой становился все громче и настойчивее.
— Это полезно для легких, — сказал Алберт Тейлор, усмехаясь. — Так они тренируют свои легкие, Мейбл, ты ведь знаешь?
— Ну, полно, не плачь, — приговаривала жена, покрывая лицо девочки поцелуями.
В течение пяти минут крик ни на мгновение не прекращался.
— Перемени ей пеленки, — сказал Алберт. — Они мокрые…
Он принес из кухни чистые пеленки. Миссис Тейлор сняла с девочки то, что на ней было, и надела все чистое.
Однако ничего не изменилось.
— Уа! Уа! Уа! Уа! Уа! — вопила девочка.
— Ты ее случайно булавкой не уколола, Мейбл?
— Ты в своем уме? — рассердилась та, прощупав на всякий случай пеленку.
Родители сидели друг против друга в креслах, нервно улыбаясь. Они глядели на ребенка, лежавшего у матери на коленях, и ждали, когда тот утомится и перестанет кричать.
— Знаешь, что? — наконец произнес Алберт Тейлор.
— Что?
— Честное слово, она не наелась. Клянусь, еще хочет глоток. Может, я принесу ей добавку?
— Думаю, нам не следует этого делать, Алберт.
— Да ей же лучше станет, — сказал он, поднимаясь с кресла. — Пойду и подогрею еще немного.
Он отправился на кухню, и когда спустя несколько минут вернулся, в его руке была полная бутылка молока.
— Я приготовил двойную порцию, — объявил он. — Восемь унций. На всякий случай.
— Алберт! Ты с ума сошел? Ты что, не знаешь, что перекармливать так же плохо, как недокармливать?
— А ты не давай ей все, Мейбл. В любую минуту можешь остановиться. Начинай, — сказал он, встав рядом. — Пусть девочка поест еще чуть-чуть.
Миссис Тейлор провела кончиком соски по верхней губе ребенка. Маленький ротик точно капканом захватил резиновый сосок, — и в комнате наступила тишина. Тельце ребенка расслабилось, и как только девочка принялась пить, выражение полнейшего счастья появилось на ее лице.
— Ну вот, Мейбл! Что я тебе говорил?
