Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма
Брих получил возможность скрыться — в наступившей суматохе никто о нем не вспомнил. И он кинулся в свистящую тьму ночи — ветер уперся ему в спину и толкал вперед, жадными пальцами теребя волосы. Прочь отсюда!
Его поглотила темнота — густая, непроницаемая; он пробивался через нее, как слепец, спотыкаясь, уходил по неровной тропке, единственной, ведущей к хижине через густые заросли кустов. Шел на ощупь, хвостатые ветки били по лицу. Тропка круто спускалась, сыпались из-под ног мелкие камни. Брих очень медленно пробирался вперед. Зацепился за выступающий корень, упал в мокрые папоротники.
Попробовал зажечь спичку, она не загорелась — коробка отсырела. Встал, потащился дальше.
Впереди хмуро громоздилась черная стена леса. Туда!
Выбравшись из кустов, Брих широко раскрыл глаза. Усилием воли сдержал крик, сердце громко забилось в груди. Неужели он сошел с ума?! На темном фоне, в трех-четырех шагах от него, белело неясное пятно. Он протянул руку… и вдруг ощутил… что-то теплое — человеческую руку, мокрую от дождя…
Вскрикнул от неожиданности, различив во тьме женскую фигуру. Узнал, бросился к ней. Прижал к себе, привлек к своей щеке ее голову. Женщина дрожала в легкой курточке, едва держась на ногах от изнеможения.
— Ирена! — Это было как вздох.
Ему казалось, он бредит, и все же — это была она! Всхлипывала в его объятиях от страха и прижималась к нему; шептала что-то, но ветер срывал слова с ее губ, уносил в мрачную тьму. Так они стояли, двое затерянных среди ветреной ночи, не в силах прийти в себя от пережитых ужасов. Брих потряс Ирену за плечи, словно желая пробудить ее от смертного сна.
Он снял шарф, обмотал Ирене шею.
Что теперь? Один, на дне черной бездны, с обессилевшей женщиной на руках, посреди леса, где тропки исчезают под ногами, где слышится далекий лай собак. Что теперь?
Сквозь тихий плач расслышал ее слова:
— Я не могу больше! Не могу… Я хочу домой… Не могу я с ним! Лучше умереть…
Брих снова встряхнул ее, начал успокаивать, — пришлось напрягать голос, чтобы перекрыть шум леса. Он все прижимал Ирену к себе, как бы защищая.
— Мужайся, Ирена… не плачь! — В эту отчаянную минуту что-то рвалось в нем, ему казалось — открывается душа, и прямо оттуда льются слова. — Мы вернемся, Ирена… Не бойся теперь… Все начнем снова, и по-другому!
О, ветреная апрельская ночь в горах! Ветер бушевал по склонам, вытряхивая из туч мелкую россыпь дождя, рыдал в верхушках деревьев…
Брих и Ирена брели сквозь ночь, шатаясь как пьяные, и капли дождя, просеянные сквозь ветви, падали им на лица. От дерева к дереву! Вот тропинка! А теперь где?
— Вперед, Ирена! Ты должна выдержать!
Иногда она падала и не могла подняться, засыпала в его объятиях. Он разговаривал с ней, повышая голос до хриплого крика, стараясь заглушить треск веток. Слышал ее плач. Обнимал за плечи.
То и дело приходилось отдыхать. Брих гладил ее по мокрым волосам, стараясь собрать последние остатки мужества и силы, капли дождя и пота катились по его усталому лицу.
Держись, Ирена!
Когда добрели до опушки леса, начало светать.
Ирена свалилась возле ручейка, который с лепетом перескакивал через камни, стремясь в долину. Брих опустился на колени, омыл ее лицо ледяной водой.
Пришлось взять ее на руки. Ветер улегся, как усталый пес. Брих вышел из зеленого сумрака. В предутреннем тумане угадывалось травянистое ложе долины, стиснутой двумя гребнями гор.
Мягкая почва трясины чавкала, прогибалась под неверными шагами. Брих продирался сквозь сети тумана; где-то недалеко раздался враждебный лай собак, почуявших чужих. Значит, деревня близко. Вперед! И он тащился дальше, ведомый скорее инстинктом, чем сознанием; вскоре заметил, что липкие завесы холодного тумана осветились утренним светом. Туман почти рассеялся, когда Брих с бесчувственной женщиной на руках наткнулся на брошенную лачугу, ту самую, из которой несколько дней назад они с Ондрой двинулись в горы. Ему казалось, это было неимоверно давно, за тридевять земель. Соломенная крыша появилась перед ним, как видение из старой сказки.
Толкнув ногой дверь, он вошел в лачугу. Положил Ирену на сено в углу и сам свалился рядом, подкошенный усталостью; заснул.
Проснулся он бог весть когда, — представление о времени было утрачено. Его пробудило сосущее чувство голода, от которого конвульсивно сжималось все нутро. Брих открыл рюкзак, вытащил из-под кучи вещей кусок хлеба и жадно впился в него зубами. Взглянул на спящую Ирену. Она лежала возле него с закрытыми глазами; в волосах ее запуталось сено. Услышав, как она бормочет во сне, Брих положил руку на ее белый лоб. Лоб пылал. Брих встал, подошел к двери, выглянул. Ему показалось, что снова спускаются сумерки. Сколько же времени они спали? Вернувшись к Ирене, заметил, что она смотрит на него застывшим взглядом широко открытых глаз — не понимает, что с ней произошло.
Брих стащил с себя свитер, набросил на нее, хотя у самого зуб на зуб не попадал.
— Ирена! — тихонько позвал ее.
Она не двинулась, в глазах ее все еще стоял сон. Она работает на заводе, идет война, и ей надо надевать на шланги блестящие наконечники. Как протяжно воют сирены! Она отбивает свой листок в механических часах, идет через проходную мимо дремлющего охранника, и на углу, около грязной, обшарпанной стены ее ждет с привычной улыбкой этот близкий человек; он оглядывается через плечо — нет ли слежки. Будет мир, моя милая, моя ясная, люди перестанут убивать друг друга! Эти тонкие пальчики, израненные гаечным ключом и наконечниками шлангов, будут касаться только белых-белых клавиш! Перестанут выть, раздирая ночи, сирены, — наступит мир!..
— Где я? — спрашивали ее расширенные зрачки.
Постепенно она узнавала его, пробуждаясь после потрясения, и, казалось, ей становится лучше. Дыхание успокоилось. Брих отломил хлеба — она с аппетитом принялась жевать черствый ломоть. По губам ее скользнула робкая улыбка — Ирена словно извинялась за свою жадность и голод. Брих погладил ее по щеке, ободряюще усмехнулся.
— Ну, как тебе?
— Лучше…
Они встали и, одурманенные запахом лежалого сена, вышли в сгущающиеся сумерки.
Брих осторожно обнял Ирену за плечи, и так они двинулись по грязной проселочной дороге. Позади осталась деревня с неприятным собачьим лаем; неторопливо перейдя вырубку, они вступили в молодой лес. Брих отодвигал ветки, оглядываясь на спутницу; всю дорогу оба молчали. Он нашарил в кармане отсыревший окурок, жадно закурил. На развилке дорог подождал Ирену, обнял ее опущенные плечи.
Она откинула голову, прямо взглянула ему в глаза, кивнула в ответ на безмолвный вопрос. Дойду!
После двух часов медленной ходьбы вышли из леса; внизу в долине замерцали в вечерней мгле огоньки местечка, к которому, сипло отдуваясь, подъезжал маленький поезд; вот он прогрохотал по мосту… Брих узнал коробочку станционного здания и направился к нему по сочной траве склона, ведя за руку усталую Ирену.
По темно-синему небу, подгоняемые мягким ветерком, ползли на восток косматые тучи.
Брих оглянулся и с тихой радостью увидел, что Ирена мужественно шагает за ним по высокой траве; она шла, наклонив голову и расставив руки для равновесия. Он помог ей перепрыгнуть через ручеек. Домой! Как можно скорее — домой! Он решил — надо, чтобы она как можно скорее очутилась среди близких людей. Он отправит ее в Яворжи! Домой!
Но что дальше? И есть ли у них обоих родной дом? Позади — взорванные мосты, пепелище, пустыня! Брих глубоко вздохнул, посмотрел на гаснущее небо. Остановился, взял Ирену за руку. Тем лучше, храбро подумал он, начнем сызнова! Какая-то дикая, мятежная радость поднималась в нем при виде обессиленной, слабой женщины, которая вздрагивала в его объятиях.
— Скоро придем на станцию, девочка моя…
Они обогнули ровные штабеля пахучих досок, перешли через блестящие полосы рельсов — и вот уже под ногами заскрипел песок безлюдного перрона. Маленький глухой полустанок со смешной коробочкой вокзала, затерявшийся в горах, — такие часто встречаются на линии; зажглась мигающая лампочка, из тьмы подкатил дизельный поезд, из комнаты дежурного вынырнул человек в красной фуражке — стройная тень, постоял, пока вышла одна-единственная бабка; но вот дали свисток, и человек обернулся к двум путникам, появившимся бог весть откуда.
— Вы ждете поезда?
Брих объяснил, что они хотят еще сегодня уехать в Будейовице; дежурный смерил их удивленным взглядом, но потом посоветовал сесть на ночной поезд и пригласил их в прохладный зал ожидания.
— Можете зажечь здесь свет. Ждать добрых три часа. Нет, в городе, к сожалению, гостиниц нет…
Он вернулся к постукивавшему телеграфному аппарату, а Брих увел Ирену в зал ожидания. Они устроились на лавке; Брих развязал рюкзак, надел на ноги измученной женщины сухие чулки, набросил на нее плащ.
