Фрида Вигдорова - Семейное счастье. Любимая улица
— До свиданья, мама, не горюй, — говорит он, на ходу целуя Нину Викторовну.
Он почти скатывается с лестницы, хватает у себя в Серебряном переулке такси и мчится к Тимирязевскому парку.
Ему открыла Таня. Она была в серой юбке и белой кофточке, стянутой в талии широким поясом. У горла большая белая брошка, и на брошке нарисованы два зонтика — красный и синий.
— Явился по вашему приказанию, — сказал Леша, снимая шинель.
Ого! Печка топится! И правда, прохладно. В печке плясало красно-синее пламя, шторы были опущены, горела только настольная лампа. Лешу сразу охватило ощущение покоя и уюта. Он сел на скамейку у печки, а Таня на тахту, покрытую каким-то полосатым пледом.
Хорошо было глядеть на нее, ему так давно этого не хватало. И нисколько не хотелось говорить. Вот просто сидеть и видеть нежное живое лицо. Оно очень русское, черты мягкие, и нос чуть вздернутый. И странно, неожиданно глядят с этого лица темные удлиненные глаза, прямо египетские глаза.
Таня повернулась к огню. Освещенная розовым светом пламени, кожа казалась прозрачной, прозрачными были и странные длинные глаза, приподнятые к вискам. "Самое тихое, самое теплое место на свете…" — подумал Леша. Но первое слово, которое она произнесла, тотчас разрушило ощущение уюта и тишины.
— Коля Зимарев… — сказала Таня.
— Отставить Зимарева, — раздельно произнес Леша.
— Простите, Алеша. Я должна вас предупредить, это очень серьезно. Коля Зимарев говорит…
— Я не желаю слышать, что говорит Коля Зимарев.
— Но послушайте… Коля хочет вас предостеречь, вы к нему несправедливы. Из Германии пришли какие-то письма. Вам говорит что-нибудь такое имя — Валя Полунина? Коля говорит, что эта Валя… Кровь бросилась Леше в голову.
— Зимарев не смеет произносить имя Вали Полуниной. Понятно? Валя — не его забота.
— Она ваша забота?
— Да, моя.
— Но почему же тогда… — робко сказала Таня. — Простите, Алеша, Валя — это девушка, которую вы любили?
— Валя, — грубо сказал Леша, — это девушка, с которой я гулял. И перед которой я виноват. Ясно?
— Не очень. А девушка — немка? Коля говорит…
— Я уже сказал вам, я не желаю слушать, что говорит Коля. Если вы еще раз произнесете это имя…
— Я не могу не произносить этого имени. Он хочет вас предостеречь, помочь вам, а вы…
— А я ухожу.
Леша сдернул шинель с крючка и оборвал вешалку.
— Послушайте, — тихо сказала Таня и положила руку ему на плечо. Он отшвырнул эту руку и, толкнув ногой дверь, уже за порогом сказал:
— Если вы взяли на себя такую миссию предостерегать…предупреждать… и все такое прочее, предостерегите лучше Зимарева. Скажите, что если он не уймется… Вылечу из академии, сяду, наконец, но ему покажу, как впутывать Валю в свои гнусные махинации.
— Вы слышали, Александра Константиновна? — сказала, улыбаясь, Прохорова. Саша уже знала: когда Прохорова улыбается — это не к добру.
Вот и сейчас, улыбаясь своей улыбкой, вестницей чужой беды, она сказала:
— Вы слышали, Александра Константиновна? Доктора Гуревича посадили.
— Нет?! — сказала Саша.
— А вы что, знали его? Я-то знала. Ну не то чтобы очень уж близко, но все же. Он принимал ребенка у моей знакомой, тоже, между прочим, медицинский работник. Так вот, и она считает, что он — подозрительная личность, этот Гуревич. И недаром в его родильном доме столько смертных случаев…
— Замолчите! — сказал доктор Королев. — Замолчите! — Он стоял к ним спиной в своем белом халате и перебирал что-то в шкафу с медикаментами. Сейчас он обернулся и посмотрел на Прохорову с холодной ненавистью. — Замолчите! — повторил он и тут же, чтобы не сказать большего, вышел в соседнюю комнату.
— Почему это я должна молчать? Какие все ученые стали! Я правду говорю. Вчера, в воскресенье, я делала маникюр, и вся парикмахерская об этом говорила. Правда — она глаза колет.
Саша молчала. Разговаривать с Прохоровой было бесполезно, как со стеной или камнем. Но ненависть, которой Саша в себе не знала, заставила ее на минуту поднять глаза, и Прохорова тотчас сказала:
— Вы что так смотрите, будто убить собрались… Замужняя женщина — нехорошо. О ваших отношениях с Королевым в больнице уже поговаривают, того и гляди до мужа дойдет. При двоих-то детях не так просто устроиться.
— Что вы сказали? — спросила Саша и крепко провела рукой по щеке.
— А вот то… Что знаю, то знаю. И подобру довожу до вашего сведения. Я такая — за спиной говорить не люблю.
Спокойно, уверенно, в своем очень чистом белом халате, она прошла мимо Саши и закрыла за собой дверь.
"Ненавижу!" — только одно слово поднималось в Сашиной душе. "Ненавижу!"
— Саша, — неловко закуривая на ветру, сказал Королев, когда они возвращались домой, — что с вами? Я не про сегодняшний день. И не о Прохоровой я сейчас. Что с вами? Я давно замечаю: неладно. Что стряслось? Дети здоровы?
— Да, спасибо.
— А как отец?
— Хорошо, спасибо. Нет, все хорошо. Впрочем, вру. У Леши серьезные неприятности в академии. Какой-то донос. Аморальное поведение, роман с немкой.
— А был роман?
— Не было.
— Да, в сложное время мы живем.
— Сложное. Я все чаще слышу это слово. А как должны себя вести мы, попавшие в это сложное время?
— Мы не в первый раз об этом говорим, Саша. Подлецов на свете много. Но самое легкое и самое страшное, что мы можем сделать, это сказать: "Все равно тут ничем не поможешь". Я считаю: ничто не проходит без следа. Ни доброе, ни дурное. И, как любила повторять Софья Ковалевская: "Говори, что знаешь, делай, что должно, а там будь что будет". Вот так…
— Все это верно. Но абстрактно. А как быть Леше? Как нам поступить с Прохоровой?
— Прохорову надо давить.
— Похоже, не мы ее, она нас раздавит… "Говори, что знаешь, делай, что должно…" А что должно? Эти слова для нас бессмысленны.
Он помолчал, продолжая курить и, казалось, думая о своем.
— Вот что, Саша, о таких вещах не говорят, не уславливаются, но вдруг… если что… При любых обстоятельствах — приходите, поговорим. Я старше…
— Мы ровесники.
— Я на год старше, — он улыбнулся, — следовательно, умнее. Может, сумею помочь.
И Саша, ответив на улыбку, снова сказала:
— Спасибо.
Они простились у метро. Спускаясь по эскалатору, не видя, она глядела на поднимавшихся ей навстречу людей. Домой, домой! Она старалась не думать о том, о чем спрашивал ее Королев, она поскорее хотела быть дома, увидеть Митю, детей.
Мити еще не было, и странно, что она надеялась его застать. Только четыре часа, он вернется не раньше семи. Она хотела было перебрать бумаги в ящике письменного стола, но из этого ничего не вышло: старые письма, счета с телефонной станции, завалявшийся рецепт — его искали, а он вот где. Саша задвинула ящик и стала поливать цветы. И надолго застыла с лейкой в руках..
