Кейт Мортон - Далекие часы
Том всегда шагал быстро, и она поспевала за ним, то с одного бока, то с другого, то горячась, то помалкивая. В некоторых отношениях она напоминала ребенка, от нее исходил тот же дух непредсказуемости и опасности, тревожное, но отчего-то соблазнительное чувство, будто он объединил усилия с человеком, над которым не властны обычные правила поведения.
Она останавливалась, озиралась по сторонам, затем нагоняла его, ужасно беспечно, и он начал беспокоиться, что из-за сумерек она может обо что-нибудь споткнуться — о дыру в мостовой или мешок с песком.
— Здесь тебе не сельская местность, знаешь ли, — заметил он; в его голос прокралась давно забытая менторская нотка.
Но Юнипер только засмеялась и ответила;
— Хотелось бы верить. Именно поэтому я и приехала.
Она принялась убеждать, что у нее превосходное зрение, просто орлиное; это было как-то связано с замком и ее детством. Том не помнил подробностей; он уже перестал слушать. Облака разошлись, сияние почти полной луны посеребрило ее волосы.
Хорошо, что она не уловила его жадного взгляда. К счастью для Тома, она присела на корточки и стала копаться среди камней. Он подошел ближе, недоумевая, что привлекло ее внимание, и увидел, что в хаосе развороченных улиц Лондона она отыскала плеть жимолости, упавшую на землю после того, как убрали поддерживавшую ее ограду, и все еще живую. Юнипер отломила веточку и продела ее в волосы, напевая странную, но милую мелодию.
Когда солнце показалось из-за горизонта и они поднялись по лестнице в его квартиру, она наполнила старую банку из-под варенья водой и поставила жимолость на подоконник. В последующие ночи, лежа в одиночестве в жаркой темноте, не в силах уснуть из-за мыслей о Юнипер, он вдыхал сладкий цветочный аромат. И ему показалось, и казалось до сих пор, что Юнипер в точности как этот цветок. Неизъяснимое совершенство в раздираемом на части мире. Дело не только в ее внешности и не только в том, что она говорила. Дело в чем-то еще, в неуловимой сущности, уверенности, силе, как будто она была соединена с механизмом, вращающим земной шар. Она была ветерком в летний день, первыми каплями дождя на иссушенной земле, сиянием вечерней звезды.
Что-то заставило Юнипер посмотреть на мостовую. Том стоял там, раньше, чем она ожидала, и ее сердце пропустило удар. Она помахала, чуть не выпав из окна от радости при виде возлюбленного. Он еще не заметил ее. Опустив голову, он проверял почтовый ящик. Юнипер не могла отвести от него глаз. Это было безумие, это была одержимость, это было желание. Но самое главное — это была любовь. Юнипер любила его тело, голос, любила прикосновение его пальцев к своей коже и местечко под ключицей, куда так замечательно помещалась по ночам ее щека. Она любила то, что по его лицу можно было прочесть все места, где он побывал. То, что ей никогда не приходилось спрашивать у него, что он чувствует. То, что слова были не нужны. Оказывается, Юнипер устала от слов.
За окном лил дождь, которому было далеко до дождя в тот день, когда она влюбилась в Тома. Тогда был летний ливень, одна из тех внезапных и жестоких гроз, что крадутся по пятам за восхитительной жарой. Они целый день гуляли: обошли весь рынок Портобелло, взобрались на Примроуз-хилл, затем вернулись в Кенсингтонские сады и принялись плескаться на мелководье Круглого пруда.
Гром раздался так неожиданно, что люди уставились на небо, опасаясь какого-то нового оружия. А затем хлынул дождь, огромными крупными слезами, под которыми весь мир заблестел.
Том схватил Юнипер за руку, и они побежали по немедленно разлившимся лужам. От удивления они смеялись до самого дома, поднимаясь по лестнице, ныряя в сумрак и сухость комнаты.
— Ты промокла, — сказал Том, захлопнув дверь и прислонившись к ней спиной.
Он смотрел на тонкое платье Юнипер, которое липло к ногам.
— Промокла? — воскликнула она. — Да меня хоть выжимай!
— Держи. — Он кинул ей запасную рубашку, которая висела на крючке рядом с дверью. — Надень, пока не просохнешь.
Она послушалась, стянула платье и просунула руки в рукава его рубашки. Том отвернулся, делая вид, что плещется в маленькой фарфоровой раковине, но когда она с любопытством посмотрела на него, их взгляды встретились в зеркале. Она не отводила глаз чуть дольше, чем обычно, и он успел заметить, что в их глубине что-то изменилось.
Дождь не прекращался, гром тоже, и с ее платья капала вода в углу, где Том повесил его сохнуть. Они оба переместились к окну, и Юнипер, которая обычно не страдала от робости, пробормотала какой-то вздор о птицах и о том, куда они деваются во время дождя.
Том промолчал. Он коснулся ладонью ее щеки. Совсем легонько, но этого хватило. Она умолкла и качнулась навстречу, чуть повернувшись и задев губами его пальцы. Она не сводила с него глаз, не могла, даже если бы хотела. А потом его пальцы коснулись пуговиц рубашки, ее живота, груди, и внезапно биение ее сердца разлетелось на тысячу крошечных шариков, и все они кружились в унисон в ее теле.
После они сидели рядом на подоконнике, ели вишни, которые он купил на рынке, и бросали камушки в лужи внизу. Ни один из них ничего не говорил, но время от времени они поглядывали друг на друга и улыбались почти самодовольно, как будто им, и только им, открылась удивительная тайна. Юнипер интересовалась сексом, она писала о нем, о том, что могла бы сделать, сказать или почувствовать. Но ничто не подготовило ее к тому, что по пятам за сексом может следовать любовь.
Потерять голову от любви.
Теперь Юнипер знала смысл этого выражения. Искрящееся головокружительное чувство, божественное безрассудство, полная утрата свободной воли. В ее случае именно так все и было, но не ограничилось этим. Юнипер всю жизнь избегала физических контактов и вдруг соединилась с другим человеком. Когда они лежали рядом в знойном сумраке, ее щека прижималась к его теплой груди; она слушала его сердце, впитывала его равномерное биение, и ее собственное сердце успокаивалось, подстраивалось под его ритм. И Юнипер откуда-то поняла, что нашла в Томе человека, который способен уравновесить ее, что потерять голову от любви в первую очередь означает попасть в плен, спастись…
Хлопнула передняя дверь, на лестнице раздался шум, шаги Тома по спирали поднимались наверх. В ослепительной вспышке желания Юнипер забыла о прошлом, отрешилась от сада с его листьями, от приблудного котенка, от печальной старой леди, оплакивающей собор Ковентри, от войны за окном, от города лестниц, которые никуда не ведут, от портретов на стенах без потолков и кухонных столов, принадлежавших семьям, более в них не нуждающимся, и бросилась через всю комнату обратно в постель, по пути скинув с себя рубашку Тома. В миг, когда в двери повернулся его ключ, остались только он, она и эта маленькая теплая квартирка с накрытым праздничным обедом.
