Владимир Митыпов - Геологическая поэма
— Аномалия, — повторил он.
— Железные руды? — после некоторой паузы спросила Ася.
— Необязательно. Породы, богатые магнитными минералами. А в них может быть все, что хочешь… Да, придется потом капитально покопаться в этом райончике. Представляешь… — Он таинственно-значительно понизил голос. — Месторождение, рудник, рядом — поселок городского типа. Я предложу назвать его Асино.
— Ну тебя! — отмахнулась студентка, но сразу же заулыбалась против воли. — Нет здесь никакого месторождения. И к тому ж Асино уже где-то есть. Кажется, на Дальнем Востоке.
— В Западной Сибири, — Валентин сделался серьезен. — Да, месторождения может и не быть, но аномалия-то есть? И наше дело теперь — выяснить ее природу. А там видно будет.
— Значит, все-таки открытие? — глаза Аси снова засияли. — Уже лучше!
«Открытие» — Ася употребила слово, которого Валентин всегда избегал даже в глубине души. Но избегай не избегай, аномалия действительно была хоть небольшим, но открытием. Многие очень неплохие месторождения начинались с гораздо меньшего.
С водораздела они спускались в отличном настроении. Особенно студентка — она двигалась, можно сказать, окрыленными шагами.
Незаметно остались позади гольцовая зона, нагие верховья разветвленного, как нервные окончания, ручья, затем в среднем его течении началась долина — широкая, залесенная, но без тех чертоломов, на которые столь щедры таежные ключи и речушки. Звериные тропы здесь были отчетливы, ясны, и перекрестья их не казались боязливым хитросплетением, нагороженным пугаными существами. Целеустремленность этих тропинок была очевидна. Валентин нетерпеливо прибавил шагу.
Лес прервался внезапно — расступился, как занавес тяжелого бархата, и в окаймлении широких травянистых берегов предстало озеро, о котором еще весной рассказывал Валентину знакомый оленевод, «Хорошее место, — говорил старик эвенк. — Там зверь лечится. Ходи туда с добрым сердцем».
— Сцена Большого театра! — Ася просветленно засмеялась. — Музыка Чайковского. Сейчас мы с тобой исполним танец пожилых лебедей.
— Это кто же из нас пожилой? — Валентин остановился у кромки воды. — Вот и ванна, о которой я говорил.
— Очень даже не слабо! — оценила студентка. — Но ты говорил про теплую.
— И это будет! — Валентин, еще подходя, заметил метрах в двадцати от берега как бы легкое колеблющееся вздутие над поверхностью озера. — Сейчас проверим температуру воды.
Он разделся, вынул из рюкзака пустую пол-литровую бутылку и шагнул в озеро. Когда глубина дошла до пояса — поплыл. Близясь к примеченному вздутию, отметил, что вода быстро и ощутимо теплеет. Вот она стала не просто теплой, а нагретой. В ноздри вошел гейзерный запах земных недр — странный, тревожащий генную память запах архейского океана, рудных жил и первобытных вулканов. Восходящий ток воды, словно нечто живое и мягкое, несильно толкнул в живот — Валентин был над самым родником. Закрыв большим пальцем горлышко бутылки, он поглубже вдохнул и энергичным движением устремился вниз. Он погружался, стараясь не отклоняться от восходящего потока, который скоро сделался почти горячим. Тогда Валентин открыл бутылку — в мутно-зеленой мгле мимо глаз понеслась вереница пузырьков. Это был его долг — взять воду на гидрохимический анализ. «Ходи туда с добрым сердцем…» Валентин от всей души пожелал, чтобы взятая им проба не повлекла за собой строительства здесь когда-нибудь курортного комплекса…
— Что? Как? — прокричала Ася, когда он вынырнул. То, что красовалось на ней, вероятно, не было настоящим купальным костюмом, но Валентин, никогда не бывавший на курортных или даже просто городских пляжах, решил, что все в норме.
— Тут горячий источник! — отозвался он. — Можешь греть свои пожилые кости!
— Ура! — Ася с воодушевлением кинулась в воду. Она явно была готова плескаться черт знает сколько, но Валентин вовремя вспомнил, что с горячими источниками шутки плохи.
— Скучная вы личность, товарищ старший геолог! — вызывающе объявила студентка, вылезая на берег.
Валентин — он успел уже улечься, постелив на траву куртку-энцефалитку, — лишь посмотрел на нее, приоткрыв один глаз, и счел за лучшее отмолчаться. Действительно, глупо спорить, что-то доказывать, когда вот так ласкающе обвевает легкий ветерок, и солнце греет столь приятно, и в теле такая ленивая истома после этого купания в воде, термальной, минерализованной и, может быть, даже радиоактивной. «В следующий раз надо обязательно проверить радиометром», — мельком подумал он.
Недовольно пошмыгивая носом, студентка устроилась чуть в сторонке. Помолчала. Потом, глядя в сторону, произнесла:
— Все разложено по полочкам: это можно, это нельзя… Неужели тебе никогда не хочется сделать что-нибудь такое… ну, я не знаю — необычное, что ли…
— Необычное? — промычал Валентин. — Вы о чем? Как говорил Бабель, об выпить рюмку водки, об дать кому по морде? Нет, не хочется…
Она раздраженно фыркнула:
— Валентин…
— М-да?
— Почему ты все время пасуешь перед Романом?
— Я? — Теперь уже обоими глазами он уставился на Асю. — С чего ты взяла?
— Да уж взяла… Потому что очень заметно… И мне это не нравится.
Она лежала на боку, одной рукой подперев голову, вторую — свободно бросив вдоль тела, и с усмешкой взирала на Валентина.
— Странно… — пробурчал он и вдруг ни с того ни с сего подумал: «А фигурка у нее великолепная!» Но тотчас разозлился на себя. Нет, он не был анахоретом, однако терпеть не мог пересудов обывательской публики о якобы царящих в геологических партиях свободных нравах. Мгновенно вспомнился Андрюша с его «небось с мамкой-то спишь у себя в тайге». Кредо, выработанное им для себя, гласило: жизнь в поле должна быть строгой и ясной, как на дрейфующей станции.
— Роман — умница, я его уважаю. И он наш гость! — с внезапной и непреднамеренной резкостью заявил он и рывком поднялся. — Что-то мы увлеклись разговорами, а у нас еще работа не кончена.
Ася обиделась, это было ясней ясного. Всю остальную часть маршрута она помалкивала, угрюмо отделываясь одними короткими междометиями. И только под конец, когда в загустевших сумерках приветливо затеплилась красная точка таборного костра, она отмякла, повеселела, заговорила нормальным голосом. А уже близясь к палаткам, неожиданно произнесла, словно подводя итог каким-то своим мыслям:
— А геология и в самом деле хорошая штука… скажи?
Валентин, преодолев секундное замешательство, отозвался на это со всей искренностью:
— Не знаю ничего прекраснее!..
Где-то за хребтами, застывшими грядой черных волн на дотлевающей полосе заката, невнятно погромыхивало.
5
Дождь шел уже третьи сутки.
На первые два ненастных дня дело на таборе еще нашлось — мудрили над геологической картой, упаковывали в ящики образцы, металлометрические пробы, ликвидировали всякие мелкие недоделки, которые неизбежно образуются и накапливаются, когда изо дня в день приходится уходить в маршрут почти с восходом, а возвращаться уже затемно. Что ж, поле есть поле: ненормированный рабочий день, ненормированная рабочая неделя, поскольку вынужденное безделье порой тоже получается ненормированным — бывает, зарядит дождь на полмесяца, и тогда эти полмесяца превращаются в одно серое, слякотное, бесконечное воскресенье…
На третий день Василий Павлович объявил выходной: «Пусть люди как следует отоспятся, отдохнут».
Но отоспаться удалось не всем. Сам Субботин, известный раностав, поднялся в свое обычное время, то есть наравне с Катюшей. Не любивший залеживаться Павел Дмитриевич — тоже. Какой-то черт толкнул в это утро и Романа; вот уж этому-то полагалось бы дрыхнуть да дрыхнуть, поскольку в обычные дни он готов был спать до обеда, а тут — на тебе, встал. За ранним чаем в «командирской» палатке эта троица надумала сгонять в преферанс. Василий Павлович вспомнил, что Ася, по ее словам, тоже кумекает в игре.
— О, четвертый партнер! — воодушевился Роман. — То, что любит наша мама!
Он тут же набросил на себя брезентовый плащ и под беспросветно моросящим дождем порысил к женской палатке.
Бедная студентка была безжалостно разбужена и почти с испугом выслушала категорическое указание через десять минут явиться к начальнику.
— Там и позавтракаешь, — добавил москвич.
Когда «на огонек» заглянул Валентин, там уже витал дух праздности и веселья. Из продуктовых ящиков был сооружен столик. Игроки уютно устроились вокруг него на спальных мешках, на кошме, прораб восседал на вьючной суме, набитой чем-то мягким. В сторонке стоял чайник, полный горячего свежезаваренного чая. Вооружившись линейкой, Роман с величайшим старанием, будто создавал шедевр мирового искусства, расчерчивал «пульку».
