Лайонел Шрайвер - Мир до и после дня рождения
— Не страшно, если не подействует.
— Я понимаю, — кивнул Рэмси, допивая вино. — Но, кажется, все же действует.
Они поспешили в подвал. Рэмси включил свет над столом; зеленая поляна снова пригласила их на пикник. Психоделический разброс шаров, зеленого, желтого, треугольник поблескивал, словно попал сюда с кухни Терри; весь мир заиграл в новом, псилоцибиновом ритме. Застекленные и вставленные в рамки постеры с турниров в Малайзии, Гонконге, Бингене-на-Рейне подтверждали, что Рэмси прожил отличную жизнь. Нехорошо думать о его жизни как о чем-то прошедшем и завершенном, но лучше любоваться прекрасно выполненной работой, чем вновь впадать в тоску по несбыточному, как делали его фанаты на матчах чемпионата мира, который ему ни разу не довелось выиграть.
Рэмси принялся медленно расстегивать рубашку. Вот оно? Прошедшие пять лет вернулись? Странно, она, как каждый раз, с нетерпением ждет возвращения к жизни, как в кухне Терри она ждала возможности увидеть нечто прекрасное, хотя оно уже было рядом.
Невозможно постоянно ждать того, что у вас уже было, и барабанить пальцами в ожидании курьера «Федерал экспресс», в то время как он терпеливо ждет за закрытой дверью.
Они принялись поспешно раздевать друг друга. Наконец показался обнаженный живот Рэмси и его член, как сочла Ирина, своего обычного размера.
— Знаешь, мы знакомы много месяцев, — произнесла она, пробегая пальцами по старому другу. — Он все такой же. Мне снилось, как ты идешь по улице с этим — с бейсбольной битой.
— Да. В те недели, что мы не виделись, лежа на кровати в отеле, я много раз представлял, какие ужасные вещи с тобой сделаю.
— …Ты хорошо себя чувствуешь?
— Мне лучше, — ответил Рэмси, прижимаясь к ней, — чем просто хорошо.
Не желая его утомлять, Ирина сделала попытку занять положение сверху, но Рэмси удержал ее:
— Нет уж, лапочка, сегодня я сделаю это, как настоящий мужчина.
Ирина была счастлива. Она наслаждалась видом его лица у нее над головой. Это было достаточно долго, чтобы не позволить затеряться в уголках памяти, поскольку человек обычно не скучает по тому, чего не помнит. От его следующей фразы глаза ее удивленно распахнулись.
— Ирина.
Рэмси так редко называл ее по имени, словно считал, что это все было частью ее прошлой жизни с Лоренсом или принадлежало самому Лоренсу.
— Прости меня за все скандалы. Я всегда так любил тебя, но…
Ах.
— …не всегда знал, как с этим жить.
— И в большом, и в малом, — прошептала она, — особенно в большом, у тебя очень неплохо получалось. — Если ей и должна была прийти в голову мысль о том, что секс с Рэмси всегда был таким прекрасным, то она пришла, ведь он таким и был.
— Ты такая славная, а я вел себя как подонок. Теперь я мечтаю лишь о том, что ты найдешь в себе душевные силы, чтобы меня простить.
Не стоило так прямо подчеркивать то, что они оба знали, — это происходит между ними в последний раз. Впрочем, в жизни каждого человека есть то, что он делает в последний раз. Завязывает шнурки на ботинках. Смотрит на часы.
Простудившись, Рэмси вел себя как ребенок, но в этой ситуации проявил настоящую мужскую стойкость — словно отпущенное ему желание постоянно ныть закончилось и судьба принялась готовить его к настоящим испытаниям. Следствиями облучения пять раз в неделю в течение двух месяцев стали болезненные высыпания в промежности, диарея и слабость, заставлявшая сразу по возвращении из больницы ложиться в постель. Его постоянно мучила тошнота, еда, которую Ирина ему приносила, часто оставалась нетронутой. Если бы не андрогенная блокада, сделавшая его тело одутловатым, он непременно потерял бы в весе. Тестостерон помогает раковой опухоли, но у него есть и другие свойства; под воздействием лекарств, душивших гормон, Рэмси перестал даже класть руку ей на бедро. Его тело стало более рыхлым, мышцы на руках перестали быть рельефными. Торс стал похож на крошечную женскую грудь. Некогда четкие контуры тела стали расползаться. Так бывает, если поставить в горячую духовку печенье. Единственным плюсом того, что Рэмси много времени проводил в полусне наверху, было то, что она могла беспрепятственно видеться с Лоренсом. Она бы с радостью отказалась от такой свободы, но ей было необходимо с ним поговорить. Тот факт, что они все еще общались, говорил о полном восстановлении после травмы.
Они встретились в конце августа в кафе «Старбакс» на Странд, недалеко от его офиса. Рэмси недавно вернулся после очередной процедуры лучевой терапии и еще несколько часов не будет ничего вокруг замечать. Ирина и Лоренс постоянно переписывались по электронной почте, но с их последней встречи в отеле «Пьер» прошел уже год. Ей было даже немного не по себе, она забыла, как Лоренс выглядит.
Возможно, Лоренс испытал более сильное чувство, он даже не пытался скрыть, насколько шокирован.
— Ирина Галина! Ты чертовски хреново выглядишь.
Ирина посмотрела на свои руки с обгрызенными ногтями:
— Рэмси выглядит еще хуже.
— Ты вообще что-нибудь ешь?
Она и сама заметила, когда последний раз принимала душ, что ключицы стали выпирать сильнее, а кожа на животе повисла. В конце концов, она уже в таком возрасте, что этого не избежать.
— Я кое-что подъедаю за Рэмси. Он слишком слаб и мало ест. Но у меня нет аппетита доедать все подчистую.
— Ты такая тощая! Как ты будешь заботиться о нем, если не можешь позаботиться о себе?
Вечные проповеди.
— Я тебя уверяю, жалеть в этой ситуации надо не меня.
— Как он относится к болезни? Потому что если человек полон желания преодолеть…
— Его онколог говорит совсем другое. На результат не влияет, пессимист ли вы или оптимист.
Лоренс нахмурился. Он верил в силу воли, в значимость собственного бытия.
— Я ничего такого не слышал и не стал бы принимать мнение одного врача…
— Это все потому, что тебе просто не нравится эта мысль, — перебила его Ирина. — Но это не означает, что она неправильная. Пойми, сложно ожидать от человека, который находится почти в агонии, что он станет оживленно размахивать флагами, стараясь развеселить публику, как девушка из группы поддержки. Но все же Рэмси держится. Правда, он много спит.
— Каковы прогнозы?
Ирина пожала плечами:
— На этот вопрос нельзя дать четкий ответ. Не стоит верить всему, что говорят врачи; надо доверять лишь тому, что видишь. Видимо, всю зиму ему будут делать химиотерапию.
— Выпадение волос… боли, тошнота и все такое, верно?
— Верно.
— Полагаю, в снукер он играет нечасто.
— Представляешь, когда ему становится легче, он действительно играет. Говорит, что его это успокаивает. Пожалуй, впервые в жизни он играет для удовольствия — ради того, чтобы смотреть, как катятся шары и с треском сталкиваются друг с другом. И поскольку от его игры ничего не зависит, он больше не корит себя, когда находится не в форме.
Положение Рэмси было настолько сложным, что Ирина решила касаться в разговоре лишь своих собственных проблем.
— Скажи, как твой брак? — Во время переписки она исправила оплошность и поинтересовалась именем его избранницы.
— Все совсем по-другому. Не так, как было у нас с тобой. Более… бурно, если ты понимаешь, о чем я.
Она улыбнулась:
— Очень хорошо понимаю. Тебе это нравится? Или ты бы предпочел ту спокойную жизнь, как была у нас с тобой? Тихая. Размеренная. Невыраженная, сдерживаемая страсть. Это было не так уж плохо.
— Но совсем по-другому.
— Верно, но каждый человек должен сам для себя решить, что ему нравится.
Лоренс скривился:
— Я предпочитаю не оглядываться в прошлое.
— А я порой думаю о том, как все могло бы сложиться.
— Пустая трата времени.
— Возможно, — согласилась Ирина.
— Знаешь, по крайней мере… если произойдет самое страшное, ты будешь хорошо обеспечена.
В их переписке Ирина ловко избегала темы их с Рэмси финансового положения.
— Не совсем, — решилась признаться она. — Рэмси банкрот.
— Это же невозможно!
— Помнишь суммы счетов в ресторанах, которые он оплачивал, когда мы еще ужинали вчетвером? А теперь умножь их на несколько тысяч.
— Как же ты справляешься?
— С трудом. Большую часть сбережений я потратила на частных врачей. В последние шесть месяцев мне пришлось приостановить работу.
Лоренс не мог слышать о несчастьях, если не имел возможности помочь — он всегда был хорошим исполнителем, — и глаза его загорелись прежде, чем Ирина успела его остановить.
— Так давай я вам помогу! Я могу себе позволить выделить тебе тысяч десять, может, даже двадцать! Их не надо будет отдавать.
Она положила руку ему на плечо:
— Нет, я не могу их принять. Это очень трогательно, но Рэмси мне не позволит, да я и сама не смогу. Не беспокойся. Мне есть к кому обратиться.
