Карен Молинэ - Белладонна
— Пришли позлорадствовать? — саркастическими словами встречает их Его Светлость. — Вам меня не одурачить.
— Я не спрашивал твоего мнения, — перебивает его Гай.
Белладонна сжимает его руку и подходит ближе к Его Светлости. Тот не отрываясь смотрит на нее. Она долго молчит, потом улыбается.
— Кто ты такой? — спрашивает она.
Его Светлость так ошеломлен этим вопросом, что невольно делает шаг назад, но вскоре собирается с духом.
— Ты прекрасно знаешь. Я твой господин и повелитель, — отвечает он, снова придвигаясь ближе. — Ты принадлежишь мне.
Белладонна бледнеет, но и только. Гай становится позади и целует ее в шею. Она поворачивается к нему и на кратчайший миг ласкает его щеку левой рукой. В свете фонаря поблескивает золото ее колец, и, если бы в этот миг она обернулась к Его Светлости, то была бы потрясена внезапной свирепостью, исказившей его лицо. Но, когда она обращает взгляд к нему, тот уже успокоился. Ни следа эмоций.
— Какая трогательная картина, — насмешливо фыркает Его Светлость. — Не хотелось бы мешать такому нежному единению, но искренне полагаю, что между мной и этой леди осталось кое-что недосказанное.
Гай чувствует, что Белладонна в его объятиях напрягается. Ее губы шевелятся, с них готов сорваться вопрос: Где мое дитя? Он целует ее так страстно, что она не может не ответить. Но все-таки она поспешно отстраняется.
— Пусти, — шепчет она, и Гай делает шаг в сторону. Но его рука все еще лежит у нее на плече.
— Я знаю, где твое дитя, — небрежно бросает Его Светлость. — У меня есть то, чего ты хочешь.
— Это все что у тебя осталось, лжец, — яростно бросает она, и Гай испуганно вздрагивает. — Ты ничто! Ничтожество! — Она убегает. Гай безуспешно окликает ее.
— Ну как, хорошо я ее обучил? — спрашивает Его Светлость, трясясь всем телом от гнусного каркающего смеха. — Покорна ли она, как ты и надеялся? Откликается ли на любое твое ненасытное желание? Тебе не хватит мужского задора, чтобы совладать с ней. Пороха маловато.
— Она права, — отвечает Гай, бледнея от гнева. — Ты и впрямь ничтожество.
— Я рассчитывал увидеть побольше пороха в существе, которое называют моим отпрыском. — Его Светлость садится, сложив руки, будто паша, занимающийся делами государства. В этот миг он не похож на узника, который заперт от всего света в черном подземелье и каждый день поглощает с едой щепотку яда. — Но, честно говоря, не могу не признать, что для тебя я значу несколько больше, чем просто ничтожество.
— Зачем ты вообще завел детей? — кричит Гай. — Неужели только для того, чтобы убить мою мать и прикарманить остатки ее богатства?
— Ах ты, жалкая дрожащая тряпка. Неужели тебе хочется знать? — шипит Его Светлость. — Я отвечу тебе, с преогромным удовольствием отвечу. Сразу же после того, как сообщу твоей возлюбленной, где находится ее драгоценное дитя.
Гай, пятясь, удаляется из темницы. В темноте эхом перекатывается торжествующий смех его отца.
* * *У Его Светлости затруднилось дыхание. Он с трудом говорит, лишь слабо стонет и просит воды.
— Может быть, позвать врача? — бормочет Гай, когда Маттео сообщает ему эту новость. Как будто мне ничего не стоит поднять трубку и вызвать доктора Гринуэя в темницу.
— При необходимости Хаббард мог бы все устроить, — угрюмо отвечаю я. — Но мне кажется, не нужно. — Мне вспоминаются слова, которые он произнес однажды в Клубе «Белладонна».
Finita la commedia.
Мы с братом переглядываемся. Сказать больше нечего, хотя мы рассчитывали, что человек с таким железным здоровьем, как Его Светлость, протянет немного дольше. Он пробыл у нас меньше года. Не сравнить с теми двенадцатью годами, которые она провела у него в плену, замученная и истерзанная.
Нет, мы не скажем ни Белладонне, ни Гаю, кто отравил его отца и чем. Пусть считают, что Его Светлость умирает своей смертью, задушенный собственной бурлящей ненавистью.
Злоба пламенем горит.
Пока Гай наверху разговаривает с Белладонной, Маттео тащит меня вниз, в темницу. Мы шепнем на ухо Его Светлости несколько подходящих к случаю слов, как он нередко шептал ей.
— Кто ты такой? — ласково спрашиваю я.
— Ты покойник, — объясняет Маттео.
— Зачем ты здесь? — продолжаю я.
— Чтобы медленно сдохнуть от яда, — добавляет Маттео.
— Что ты станешь делать?
— Терпеть перед смертью невыносимые муки.
Он смотрит на нас и хочет рассмеяться, но уже поздно.
Мы сидим, забившись в уголок, и ждем Гая с Белладонной. Наконец мы слышим их шаги. Они медленно приближаются к камере, все так же держась за руки.
— Встань, — велит Белладонна Его Светлости, но потом замечает зеленоватый оттенок его кожи, выпускает руку Гая и приближается к койке, на которой лежит узник. Дыхание со скрежетом вырывается у него из груди, он так слаб, что не может сесть, но в глазах сверкает невыразимая злоба.
Белладонна садится на свою табуретку и дрожит всем телом.
— Где мое дитя? — спрашивает она, стараясь скрыть панику в голосе, но ей это не удается.
Губы Его Светлости кривятся в злорадной ухмылке.
— Ты должен поправиться! Я запрещаю тебе умирать! — кричит она. — Запрещаю умирать, пока ты не скажешь, где мое дитя!
Колено мне пронизывает нестерпимая ноющая боль, и я зажимаю рот ладонью, чтобы не закричать. Маттео берет меня за локоть, но этот сочувственный жест не утешает меня. Слишком поздно. Того, что мы натворили, не исправить.
Его Светлость едва шевелится, и мы остаемся возле него. Долго, очень долго — кажется, несколько часов. Наконец он пытается протянуть руку к ней, тянет свои страшные, горячие, сухие пальцы. Белладонна встает с табуретки, подходит ближе, опускается на колени, но он все равно не может дотянуться.
«Кто ты такая?» — безмолвно шевелятся его губы.
Ее губы шевелятся в ответ. «Я ваша», — хочет произнести она, но с губ не слетает ни звука.
Его Светлость закрывает глаза, его тело содрогается, из горла доносится леденящий душу хрип. Она всматривается в его лицо пустыми, невидящими глазами.
— Нет, — промолвила она. — Нет, нет, нет…
Его Светлость мертв, и Тристан пропал навсегда.
— Надо его похоронить, — говорит Маттео Гаю.
— Нет, я не хочу, чтобы он лежал в могиле. Он останется здесь, пока не скажет, где мое дитя, — говорит Белладонна, ее голос переходит в истерический визг. — Заложите его темницу кирпичом и оставьте, пока он не скажет, где мое дитя!
— Белладонна, — останавливает ее Гай. Ее слова стряхнули с него оцепенение. — Он мертв. Так нельзя.
— Можно! — орет она. — Можно! И нужно! Убирайтесь! Прочь отсюда! Я сама заложу стену, кирпич за кирпичом. Вон отсюда, оставьте меня!
Гай, оторопев от ужаса, смотрит на нее, потом бесцеремонно хватает поперек туловища и взваливает на плечо. Белладонна вырывается, визжит и молотит его кулаками, но она слишком измучена для долгой борьбы. Он несет ее мимо винных бутылок наверх, в кухню.
— Ему не место там, где мы живем и дышим. Если оставить его в доме, его призрак не даст нам покоя, — сурово говорит Гай. — Я этого не потерплю.
— Но я хочу вернуть мое дитя, — произносит она голосом таким упавшим, что я не выдерживаю, выхожу из кухни и сажусь на веранде. Она даже не замечает моего ухода. Для нее я больше не существую.
— Пойдем со мной. — Гай снова подхватывает ее на руки и несет по лестнице наверх, словно она весит не больше Брайони. Она прячет лицо у него на плече. Маттео смотрит им вслед, потом делает мне знак идти за собой.
Той же ночью мы выкапываем в лесу глубокую могилу, потом заворачиваем Его Светлость в саван, будто корень мандрагоры. Несем его наверх, выносим на веранду, кладем на тачку и везем к могиле. Там сваливаем его в яму, закидываем землей и известью — я еще несколько недель назад предусмотрительно попросил садовника сложить ее для нас в сарае. Мы тщательно утаптываем землю, потом кладем поверх глины камни и снова утрамбовываем.
Куда бы ни привела тебя тропа, не сдавайся.
* * *Маттео уезжает в Нью-Йорк, и наша жизнь постепенно возвращается к привычному ритму. Туман перед моими глазами становится все тоньше, вскоре он едва различим. Но я чувствую свою полнейшую никчемность. Проклятье. Такое уныние не идет к моей комплекции. Поэтому я держусь особняком и размышляю, что станет со мной дальше.
Но однажды днем, когда я сижу у себя в спальне и читаю книгу стихов из библиотеки мадам Помпадур, ко мне приходит Белладонна. Она хлопает дверью, запирает ее, и при виде ее лица мое сердце начинает учащенно биться, а перед глазами мгновенно сгущается прежний туман, будто я вступил в густое облако дыма. Она бросает мне на кровать лопату.
— Ты выкопал мою мандрагору и отравил его, — заявляет она.
