Чимаманда Адичи - Половина желтого солнца
Оланне не хотелось собираться — нечего было собирать — и вообще не хотелось уезжать.
— А как же Кайнене?
— Кайнене без труда нас найдет, нкем. — Оденигбо вышел.
Кайнене найдет их? Хорошо ему говорить. А вдруг она ранена и ей не под силу перенести дальний путь? А вдруг она все же доберется сюда, ожидая, что за ней будут ухаживать, а обнаружит лишь пустой дом?
Во двор кто-то зашел. Оланна не сразу узнала двоюродного брата Одинчезо, а когда узнала, то с криком бросилась ему на шею. Разжав объятия, она заглянула ему в лицо. В последний раз она видела Одинчезо с братом у себя на свадьбе, в форме народных ополченцев.
— Что с Экене? — спросила она со страхом в голосе. — Экене kwanu?
— Он в Умунначи. Я сразу приехал, как только узнал, что ты здесь. Я еду в Окиджу. Мне передали, там мамина родня.
Оланна провела Одинчезо в дом, налила воды.
— Как дела, братишка?
— Мы выжили.
Оланна села с ним рядом, взяла за руку; на его заскорузлых ладонях белели мозоли.
— Как же ты пробирался по дорогам — там ведь нигерийские солдаты?
— Никто меня не тронул. Я говорил с ними на хауса. Один достал портрет Оджукву и велел на него помочиться, я так и сделал. — Губы Одинчезо тронула усталая улыбка, и он стал так похож на тетю Ифеку, что Оланна не сдержала слез.
— Ну-ну. — Одинчезо обнял ее. — Кайнене вернется. Одна женщина из Умудиоки поехала торговать за линию фронта, а вандалы заняли сектор, и она застряла на четыре месяца. Только вчера вернулась к родным.
Оланна кивнула, не признавшись, что горюет не о Кайнене, не об одной Кайнене. Одинчезо посидел еще немного, обняв ее, а перед уходом сунул ей в руку пятифунтовую бумажку.
— Мне пора, — сказал он. — Путь неблизкий.
Оланна уставилась на деньги: хрусткая красная бумажка казалась чудом.
— Одинчезо! Не многовато ли?
— Кое у кого из нас, ополченцев, были нигерийские деньги. У тебя ведь их нет? Говорят, правительство закроет все счета биафрийцев в банках. Надеюсь, это неправда.
Оланна пожала плечами: откуда ей знать? Какие только слухи не ходили. Сначала говорили, что все сотрудники университетов Биафры должны явиться в военкомат Энугу, потом — в Лагос. И наконец — что обязаны явиться только те, кто служил в армии Биафры.
В тот же день, отправившись с Малышкой и Угву на рынок, Оланна изумленно глядела на горы риса и бобов, на чудесную рыбу, на свежайшее мясо. Вся эта роскошь будто упала с небес. Женщины-биафрийки торговались и отсчитывали сдачу, словно пользовались нигерийскими фунтами всю жизнь. Оланна купила немного риса и вяленой рыбы. Расставалась с деньгами она неохотно: мало ли что ждет впереди.
Вернувшийся домой Оденигбо сообщил, что дороги свободны.
— Завтра мы уезжаем.
Оланна ушла в спальню и заплакала. Малышка растянулась рядом на матрасе:
— Мамочка Ола, не плачь, ebezi па!
Чувствуя на себе ее теплые ручонки, Оланна лишь пуще разрыдалась. Малышка лежала рядом, обняв ее, пока Оланна не успокоилась и не вытерла слезы.
В тот же вечер уехал Ричард.
— Я еду искать Кайнене в городах за Девятой милей, — сказал он.
— Подожди до утра, — посоветовала Оланна.
Ричард покачал головой.
— Бензина хватит? — спросил Оденигбо.
— До Девятой мили хватит, если под горки катиться.
Оланна поделилась с Ричардом нигерийскими фунтами, и он уехал вместе с Харрисоном. Утром, когда все вещи были уже в машине, Оланна спешно набросала записку и оставила в гостиной.
Эджимам, мы едем в Аббу, оттуда в Нсукку. Через неделю вернемся, проверим дом. О.
Хотела добавить: «скучаю» или «надеюсь, ты хорошо добралась», но передумала. Кайнене только посмеется. «Я ведь не в отпуск ездила, — скажет она. — Я была в тылу врага».
Забравшись в машину, Оланна остановила взгляд на деревьях кешью.
— Тетя Кайнене приедет в Нсукку? — спросила Малышка.
Оланна повернулась, вгляделась в ее лицо в поисках знака: вдруг Малышка чувствует, что Кайнене вернется? Вроде бы увидела знак, но усомнилась.
— Конечно, детка. Тетя Кайнене приедет в Нсукку.
— Она еще там… за фронтом?
— Да.
Оденигбо завел мотор. Очки он снял и завернул в лоскуток ткани. Нигерийские солдаты, по слухам, не жаловали интеллигентов.
— Без очков вести сможешь? — спросила Оланна.
— Постараюсь. — Он оглянулся на Угву с Малышкой на заднем сиденье и вырулил со двора.
Миновали несколько нигерийских постов, и всякий раз, когда их пропускали, Оденигбо что-то шептал себе под нос. В Абагане проезжали мимо уничтоженного нигерийского транспорта — длинной-предлинной колонны обугленных машин. Оланна смотрела не отрываясь.
— Они победили, но это наших рук дело.
«Они победили» прозвучало нелепо. И странно было говорить о поражении, в которое она не верила. Оланна чувствовала себя не побежденной, а обманутой. Оденигбо сжал ее руку. Когда подъезжали к Аббе, по его стиснутым губам Оланна угадала его волнение.
— Посмотрим… цел ли мой дом, — пробормотал он.
Все кругом заросло; низенькие лачужки утопали в порыжелой траве. У ворот их усадьбы зеленел кустарник. Оденигбо остановил машину, тяжело дыша. Дом уцелел. Когда пробирались к нему сквозь густую траву, Оланна озиралась, боясь наткнуться на Матушкин скелет. Но двоюродный брат Оденигбо похоронил Матушку — под гуавой они обнаружили холмик с крестом, грубо сколоченным из двух палок. Оденигбо опустился перед холмиком на колени, сорвал пучок травы и зажал в руке.
До Нсукки добирались по дорогам, изрытым, как оспинами, следами пуль и воронками от бомб; машину часто заносило. Дома стояли обугленные, покосившиеся, без крыш. Тут и там чернели остовы сгоревших машин. Веяло странным покоем. На горизонте темнели изогнутые силуэты парящих грифов. Подъехали к посту. Несколько рабочих срезали ножами высокую придорожную траву, другие носили доски к дому со стенами как швейцарский сыр, сплошь в дырах от пуль.
Оденигбо затормозил рядом с нигерийским офицером. Пряжка его ремня поблескивала; он заглянул в машину, сверкнув жемчужными зубами.
— Почему вы до сих пор не сменили биафрийские номера? Сочувствуете разгромленным мятежникам? — Говорил офицер преувеличенно громко, театрально, словно красовался в роли тирана. Позади него кто-то из солдат покрикивал на рабочих. В кустах лежал труп мужчины.
— Сменим, когда доберемся до Нсукки, — объяснил Оденигбо.
— До Нсукки? — Офицер выпрямился и загоготал. — А-а, Университет Нсукки! Так это вы, очкарики, подбили Оджукву на мятеж!
Оденигбо молчал, глядя перед собой. Офицер рванул дверь машины:
