Татьяна Соломатина - Коммуна, или Студенческий роман
– Лёш, что происходит? Я понимаю – долго и медленно, но, может быть, уже начнём? Не то прелюдия к прелюдии затянулась, и я начинаю чувствовать себя уже немножечко идиоткой.
– Прости, детка. Прости. Мне просто хотелось ещё немного оттянуть…
– Оттянуть что? – В ней волнами начало подниматься раздражение. Да она же женщина, чёрт возьми! Молодая красивая женщина! И её невозможно не хотеть! Невозможно не хотеть быть с ней!
Ах, как они непоследовательны, эти женщины. Особенно молодые и красивые. Став старыми и некрасивыми, они, впрочем, тоже не слишком научаются последовательности. Последовательность – функция аналитическая, а женский ум, даже если он отлично справляется с калькуляцией иных параметров бытия, – вовсе не аналитического склада штуковина. То наша Полина хотела любви, то возмущается, что её не хотят. И раздражает своим, видите ли, раздражением уже не только читателей, но даже автора! Да как она смеет?! Да она Примусу должна ноги мыть и воду пить. Вот как всё дальше повернуть? Пусть Примус выскочит из постели и, встав в позу и зловеще расхохотавшись, произнесёт монолог в пятистопном ильфо-петровском ямбе, мол, подите прочь, Полина, вас я презираю! Такая месть была вам от меня! Меня вы, Поля, столько лет кидали, что отчего бы мне вам не ответить броском надменным прям через бедро! За Глеба замуж вы ходили за «Тойоту», волчица глупая и алчная притом! За алую спортивную «Тойоту», и за колготки с печенью трески! Предаться похоти хотите на диване? Так фигу вам, и с маслицем притом!.. Простите. Понимаю. Острота момента, лирика, все дела, а тут… Ладно. Можно немедленно сделать Полину умной женщиной, и пусть будет ласковой и терпеливой и не задаётся вопросами, отчего это Примус вдруг лежит, пьёт, курит и не жужжит. Ну не может же быть, чтобы он весь в гудок ушёл! Какие его годы! То, видимо, от слишком долгого ожидания, слишком долгого желания, слишком трепетной любви… Когда мужчина слишком любит женщину – всего бывает слишком…
Лёшка нежно обнял Полину, начал медленно целовать её в лицо – в глаза, в губы, в подбородок… Ниже, в шею, в надключичные ямки… Поздно – поезд с её желанием уже унёсся за сопки и там, по-видимому, сошёл с рельсов. Она уже не была раздражена, но просто молча, безучастно позволяла ему делать всё, что ему угодно. Нет, только секс – не любовь. Но и любовь без соития – не любовь, а… Господи, что же такое любовь без соития? Дружба? Возможна ли дружба между мужчиной и женщиной? Да. Если мужчина – импотент, а женщина – старая, страшная и толстая. Примус что? Импотент?! Нет, ни в коем разе. Напротив… Полина – молодая, красивая и стройная. Они лежат на одном диване. Под одним одеялом. Голые. Ну – она голая, а он – в футболке и трусах. И в этих самых трусах у него, в отличие от утра, этой их первой плотской ночью – тишь да гладь. Да у Кроткого после его измены и их скандала всю ночь стоял, как пограничный столб! Вообще не падал. Кончал – и не падал. Ещё кончал – и ещё не падал. А тут!.. У Примуса!! Вообще не встаёт!!! Да пошёл он на все четыре стороны!.. Полина была готова расплакаться. Или поскандалить. Хоть что-нибудь сделать, только бы не лежать тут, вот так, с мужчиной, который её любит, обнимает её, целует её, и у него – на неё! – не встаёт. Какое унижение!
В дверь кто-то поскрёбся.
– Ребята, вы дома?!
– Вот блядь! – шёпотом произнёс Примус, продолжая ласкать Полину. – Никакие записки им не указ. Не будем открывать.
– Мы дома! – крикнула Полина. – Сейчас открою!
Тонька – хороший повод. Когда причина не ясна.
Полина встала, надела Лёшкину рубашку – он как был, так и остался франтом и даже сейчас где-то раздобывал красивые удобные рубашки. Вот конкретно эта – льняная, цвета кофе с молоком – очень нравилась Полине. Отчего бы и не надеть?
– Тебе идёт! – раздалось с дивана. По голосу невозможно было определить, в каком он настроении-состоянии. Кажется, что обычный ироничный Примус. Несколько, быть может, равнодушный.
– Лёшка, ты мудак! – зло бросила Полина.
– Детка, не капризничай! – ровно… слишком ровно ответил он.
– Вы открываете или как?! – Тонька из-за двери.
Полина щёлкнула собачкой.
– Я не помешала?
– О, Несравненная, ты ведёшь себя в лучших традициях простого русского человека: сперва ломишься в дверь, на которой написано: «Не беспокоить!» – а после того, как дверь снесена под твоим неукротимым напором, ты елейно вопрошаешь: «Не помешала?!» Ну что ты! Be my guest! – насмешливо произнёс Примус, приподнявшись на локте и призывно откинувши одеяло.
– Всё твои шуточки! Вы что, ещё не закончили?
– Мы ещё и не начинали! – рявкнула Полина.
– Вот за что люблю тебя, Тонька, так это за врождённый такт на фоне полного отсутствия кривляний и излишних размышлений, присущих многим прекрасным юным девам. Такт у которых как раз отсутствует.
– Я не знаю, о чём ты говоришь, Лёш, но пятница же! Толик на вахте. Мне скучно! – проныла Тонька. – Я же знаю, что вы дома. Ну, я и…
– Ну, тогда тащи гитару. – Примус поднялся с дивана и надел джинсы.
– Я мигом! У меня есть бутылка отличного портвейна!
– Да-да! Шампанское с портвейном – что может быть лучше вечером пятницы для скучающих дев в компании верного пажа?! Накачу стакан портвейна и, наконец, спою вам песню не чью-нибудь, а свою. Написанную мною ещё на первом курсе под глубоким впечатлением от произошедшего со мной инцидента…
– Что-то не так, Лёш? – снова резко изменившись в настроении, тихо спросила Поля, когда Тонька вышла.
– Это я и пытаюсь понять, солнышко.
– Ты меня не хочешь?!
– Полина, ну не будь ты глупее деревянных счётов.
– Ты… импотент?
– О господи, нет, конечно! Я слишком молод и здоров для этого благородного недуга. Я просто чрезмерно хотел тебя… От этого, случается, не получается. Я всего лишь мужчина. Теперь я начинаю понимать моего незамысловатого друга Кроткого, который не мог наброситься и, так сказать, овладеть, пока не… И, знаешь, хоть я не истерик, не психопат, что не единожды тебе доказал, но подобного рода беседы вовсе не способствуют… Ах, с кем я разговариваю?! С неразумным зверёнышем… Говори что хочешь, дорогая моя. Я и только я во всём и всегда виноват.
В дверь – уже без стука – внеслась Тонька. За ней влетела Татуня, шумно шлёпнулась на пол и принялась громко барабанить хвостом по полу, оглядываясь в поисках Тигра. Подруга-соседка уселась на стул и водрузила на стол выдержанный портвейн, разлитый в весьма презентабельную ёмкость варианта «на экспорт».
– Что кислые такие? Первые трудности совместного существования? О-о-о! Как я со всеми своими мужиками скандалила поначалу, вы себе даже представить не можете! Вы не тушуйтесь – охота орать – орите! Охота драться – деритесь! Тут главное – не сдерживать себя.
