Сергей Парфёнов - Виа Долороза
– То не великая заслуга, Анатолий… – глухо сказал он. – Петр Первый, как известно, положил треть мужского населения России, но оставил после себя великую империю, а я без крови разрушил громадную державу… Ладно, Анатолий! Все… – и тоскливо набрякшее лицо бывшего президента разгладилось, словно он вновь обрел свое привычное душевное равновесие. – Что теперь? Что делать собираешься? Чем будешь заниматься?
Чернов пожал плечами.
– А хер его знает! – в сердцах заявил он, но тут же спохватился и добавил смущенно. – Извините… (Стало неудобно, что раньше он выражаться матом при Михайлове себе не позволял, а теперь вроде как можно стало…)
– Ко мне в центр пойдешь? – словно не заметив его нечаянной грубости, спросил Михайлов.
– Не знаю… Подумаю, Алексей Михайлович, – уклончиво ответил бывший помощник. – Отдохну сначала…
– Ну, ладно… Надумаешь, приходи… Буду рад… Ну будь здоров, Толя! – Михайлов подошел и, заглядывая ему в глаза, крепко пожал руку. – Да! И не в службу, а в дружбу, проследи тут, чтобы мои документы ко мне в центр доставили… Хорошо?
Чернов молча кивнул.
Михайлов, одевшись, спустился на улицу, где перед подъездом вместо привычного правительственного ЗИЛа его поджидала обычная черная "Волга". Перед тем, как сесть в машину, Михайлов посмотрел на купол президентского здания. Там, на флагштоке вместо красного полотнища уже развевалось новое, трехцветное – российское.
Россия, Россия…
Куда идешь ты, утопая в своих сибирских снегах, как в дорогих песцовых нарядах? Куда приведет тебя непроторенная, скользкая дорожка экономических реформ, указанная тебе из-за океана… Впрочем, что толку гадать? Что толку? Вперед! Дальше, дальше…
Российские реформы уже начались… Пустые прилавки государственных магазинов не исчезли, но зато то тут, то там как грибы после дождя стали появляться коммерческие киоски, чьи немудреные витринки были завалены индийским кофе, итальянскими спагетти, финской колбасой и плавлеными сырками, дорогой немецкой водкой и дешевым польским спиртом. В просторных универсамах ещё продолжали сиротливо болтаться на вешалках похожие на тюремные робы унылые серые куртки отечественного производства, а на разросшихся неимоверно рынках уже вовсю торговали цветастыми одноразовыми китайскими пуховиками, чешскими и финскими элегантными костюмами, а на самодельных, сбитых из необструганных досок лотках стояли добротные немецкие туфли и теплые турецкие кроссовки. Народ немного шокированный от ежедневно меняющихся цен (каждый день повышение!), тем не менее не бегал уже в поисках продуктов, а привычно шел на рынок, закупаясь и отовариваясь впрок, мечтая при этом целиком удариться в коммерцию, как единственную отрасль, где барыши были баснословными, а прибыль мгновенной.
Вот в это самое время Бельцин решил осмотреть исторические реликвии Российской империи, оставшиеся в наследство от канувшего в лету СССР.
Пройдя по обледенелым, мощеным булыжником дорожкам Кремля в окружении немногочисленной свиты, привычными фигурами в которой оставались только Чугай и Кожухов, Бельцин подошел к зданию Оружейной палаты. На входе, зябко поеживаясь, – без шапки и без пальто, – ждал его уже небольшого роста, щупленький, предупредительно-вежливый директор, с непривычно проницательным для музейного работника взглядом.
– Прошу вас, Владимир Николаевич, прошу… – услужливо распахнул он перед Бельциным дверь, но крупный и высокий Кожухов без труда оттеснил его в сторону.
– Пожалуйста, пожалуйста сюда, – не смутился директор, забегая вперед и показывая узкой ладошкой на широкую лестницу, ведущую к началу экспозиции. – Собранию наших экспонатов положил начало Петр Первый, – бодро затараторил он. – Петр Великий учредил на месте бывших оружейных мастерских музей российской ратной славы… После Полтавской битвы сюда были переданы все трофейные орудия и знамена…
Бельцин солидным, основательным медвежьим шагом шел по музейным анфиладам, окидывая хозяйским взглядом музейные экспонаты – оклады в сапфирах и изумрудах, тяжелые золотые кубки-братины, парадные рыцарские доспехи, украшенные червленой позолотой, царские троны и императорские мантии. Взгляд его ни на чем подолгу не задерживался – он словно выискивал глазами что-то совсем другое.
– Ну, где тут шапка Мономаха? – наконец, задал он вопрос, видимо, терзавший его с самого начала.
– Шапка Мономаха? – удивленно переспросил директор Оружейной палаты. – Это дальше…
Он суетливо повел почетных гостей по длинным коридорам в самый конец экспозиции. Там за толстым стеклом небольшой витрины в благоговейной музейной тишине покоились царские короны и несколько золотых головных уборов, отороченных дорогим собольим мехом.
– Вот! – ткнул директор в один из них. – Хотите посмотреть?
Кожухову показалось, что глаза его при этом хитро сверкнули… Но Бельцин не заметил коварного взгляда и важно кивнул. Вытащив из кармана ключи, директор открыл широкую витрину. Сигнализация не сработала – видимо, была отключена заранее. Директор снял с витрины драгоценную шапку и протянул ее Бельцину.
– Это и есть шапка Мономаха? – недоверчиво спросил Бельцин, беря в руки головной убор. Покрутил, принялся рассматривать внимательно. Восемь треугольных пластин из тонкой золотой скани соединялись остроконечной полусферой. По бокам и сверху были укреплены несколько драгоценных самоцветов… Не самых больших… На маковке – крупный изумруд и крест с крупными ягодами жемчужин на концах. Бельцин перевел взгляд на открытую витрину – там стояли другие державные атрибуты – царские короны и великокняжеские венцы. Шапка, которую он держал в руках была отнюдь не самой богатой – на витрине стояли куда более видные и дорогие, – и каменьев, и золота побольше. А эта была вроде и неказистой какой-то…
– И ее действительно Мономах носил? – Бельцин оторвал взгляд от шапки и строго посмотрел на хранителя кремлевских раритетов.
– Трудно сказать, – замялся директор. – О ее происхождении до сих пор спорят… Одни считают ее подарком Царьградского императора Константина Владимиру Мономаху, другие, что принадлежала она раньше татарскому хану, третьи утверждают, что она арабского происхождения…
У Бельцина пренебрежительно скривились тонкие губы.
– Но то, что эта самая древняя из всех – это факт, Владимир Николаевич! – торопливо добавил директор. – До 1682 года ею венчали на царствие всех русских царей. А "Мономаховой" ее впервые назвал Иван Грозный в своем завещании… Там было записано… "Благославляю сына своего Ивана чином царским, царством русским и шапкою Мономаховою, что прислал великому прародителю нашему Владимиру Мономаху император Константин из Царьграда", – процитировал он на память.
Бельцин посмотрел на драгоценный убор уже более уважительно, – теперь он был уверен, что держит в руках самый древний державный символ Руси.
Выходит, именно эту золотую шапку носил и мудрый Мономах, и грозный самодержец Иван, и преобразователь России Петр, – и вот теперь этот жребий достался ему! Власть… Власть – вот что на самом деле держал он сейчас в руках! Бельцин презрительно дернул ртом, вспоминая, что некоторые считают, что власть – его навязчивая идея… Чушь и глупость! Неосознанное желание власти – это мечта идиота… Власть ради власти – бессмысленна, а неосознанные желания свойственны лишь животным, смысл существования которых в отбирании жизни у себе подобных в борьбе за выживание. Но он? Он не идиот и не животное… Он знает смысл жизни! Жизнь – это дар, предоставленный свыше, и глупо его раньше времени закапывать в землю. Высшее наслаждение жизни, высший апофеоз ее – это почувствовать себя СВОБОДНЫМ! Абсолютно и совершенно СВОБОДНЫМ! Не зависеть ни от кого и ни от чего – вот высшая и абсолютная цель, – сделать так, чтобы не ты крутился под этот мир, а мир крутился под тебя! Но только добиться этого можно, когда у тебя есть нужный инструмент… Власть! Власть – вот та точка опоры, которая дает возможность дышать полной грудью, не подстраивать собственные мысли и поступки под серость и посредственность. Бельцин вынырнул от омута собственных мыслей и обернулся к стоящему рядом директору Оружейной палаты.
– А вроде не такая она и тяжелая, эта шапка Мономаха? – снисходительно спросил он у щупленького директора.
– Семьсот граммов всего, Владимир Николаевич… Самая легкая из всех здесь представленных… Остальные тяжелее… – быстро согласился директор. Кожухову показалось, что глаза его при этом снова тонко и хитро сощурились.
– Не велика вроде, – усмехнулся Бельцин… Сказал и нахлобучил шапку на голову. И тут золотая шапка как будто выросла, как будто раздвинула края свои – осела, наползла благородным мехом прямо на президентские брови. Директор торопливо опустил глаза, – он-то знал про это свойство царского головного убора, – в прошлом веке у древней шапки убрали нижние скрепляющие пластины и размер ее стал больше. Бельцин раздраженно стянул с головы коварную шапку и отдал ее обратно хранителю музея. Кивнув на другие уборы, стоящие на витрине, брякнул недовольно:
![Андрэ Нортон - Повелитель зверей [Мастер зверей, Властелин чудовищ, Повелитель животных]](/uploads/posts/books/103606/103606.jpg)