Бен Элтон - Два брата
— Фрау Штенгель, бывший врач? — спросил полицейский.
— Да, — ответила Фрида. — Что вам угодно?
— Ваш телефон.
— Телефон? Зачем?
— Сдайте. Согласно правительственному указу, с июля нынешнего года евреям запрещено иметь телефон. Аппараты всех еврейских абонентов подлежат немедленному изъятию.
Фрида почувствовала, как кровь отхлынула от лица. «Наверное, я побледнела», — подумала она, вспомнив, сколько за день делала звонков. Используя старые связи, где только можно добывала лекарства, бинты, шприцы. Часами пыталась найти пристанище для несчастных семейств, которых бесчеловечно вышвырнули на улицу. Вот и сегодня обратилась с дюжиной просьб и ждала ответов, от которых зависела жизнь ее пациентов.
Теперь уже никто не перезвонит.
Только что она говорила о единственном способе выжить — действовать сплоченно, организованно.
Видимо, и нацисты это понимали.
Фрида молча кивнула на тумбочку, где стоял драгоценный аппарат.
Эсэсовец безмолвно его забрал, вырвав шнур из розетки.
Полицейский расписался в стопке формуляров, оторвал верхний листок и протянул Фриде.
— Что это? — спросила она.
— Квитанция.
Фрида вгляделась в эсэсовца, под мышкой державшего украденный телефон.
— Ваша фамилия Ренке? Томас Ренке?
Солдат не ответил, но по глазам его было видно, что Фрида не обозналась.
— Мальчиком вы с мамой часто приходили ко мне на прием. Коклюш, розеола, краснуха, корь. Господи, весь букет. Вижу, вы оправились. Кланяйтесь от меня фрау Ренке.
Фигура в черном молчала.
— Пошли, — сказал полицейский.
Они отбыли, эсэсовец Ренке унес Фридин телефон.
Фрида рухнула в кресло.
— Кап-кап-кап, — проговорила она.
— Что с тобой, милая? — Отец положил руку на ее плечо.
— Вот так они действуют, папа. — Фрида отерла глаза. — Не сразу, по капле. Как пытка. Это запретим, то отберем. Даже ты долго верил, что слишком далеко дело не зайдет. Но по капле они продвигались все дальше. И зашли так далеко, что нам и не снилось. Теперь нам запрещено общаться даже друг с другом. Интересно, что дальше? Чем это кончится?
Узнали
Кале, 1940 г.
Пауль этого ждал.
Со дня призыва все время был начеку. Да, он глубоко закопался, нацистская военная машина огромна, в ней миллионы солдат в форме, и кому придет в голову, что форму эту наденет человек, прежде известный как Пауль Штенгель? Однако среди этих миллионов были и те, кто его узнает, во что бы он ни вырядился. Те, кому известно, кто он на самом деле.
С того дня, когда они с братом поменялись личностями, Пауль был готов к роковой встрече. И вот она случилась.
Вечернее увольнение он проводил в маленьком деревенском бистро километрах в пяти от Кале, куда добрался на мотоцикле. За столом Пауль писал письмо Дагмар и вдруг почувствовал чей-то взгляд.
Никто его не окликнул, не попытался заговорить, но чутье подсказало, что его разглядывают. И о нем говорят. Кроме Пауля и тех, кто сидел за соседним столиком, в бистро никого не было. Может, ухо уловило легкую перемену в их тоне. Или сработало, что называется, шестое чувство.
Во всяком случае, Пауль все понял.
Вначале он не обратил внимания на новых посетителей, ибо сосредоточился на письме, в котором пытался завуалированно поведать любимой о кошмаре солдатчины в гитлеровской армии.
О кошмаре службы в СС. В части, носившей имя фюрера, — дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер».[76]
Долгожданный штурм разразился десятого мая, когда немецкая военная машина за час смела хилую оборону голландской границы. Продвижение войск было стремительным, и Пауль уже надеялся, что ему вообще не придется стрелять.
Через два дня дивизия «Лейбштандарт Адольф Гитлер» вошла в Роттердам, через четыре — в Гаагу, после чего Голландия капитулировала и вместе со своими евреями очутилась в нацистских тисках. Не дав отдышаться, дивизию перебросили во Францию.
В письме Пауль признавался, что наступление его взбудоражило. Залитые солнцем окрестности, стремительный натиск и преследование отступающего противника — от всего этого кружилась голова.
Британцев гнали до самого Дюнкерка, и весь экспедиционный корпус взяли бы в плен, если б не приказ остановиться. Так считали все солдаты дивизии, но мнение свое высказывали с оглядкой, ибо неизбежно напрашивался вывод, что величайший в истории полководец совершил глупую ошибку.
На подходе к Дюнкерку Пауль стал очевидцем события, которое накрепко засело в голове, но писать о нем было нельзя. Только что дивизия заняла Ворму — городок милях в десяти от побережья. В бою взяли много пленных. На глазах Пауля группу в сотню английских солдат загнали в амбар. Невзирая на Женевскую конвенцию, наделявшую их статусом военнопленных, хлипкое сооружение забросали гранатами. Искалеченных недобитков, сумевших выбраться наружу, пристрелили, иных закололи штыками.
Вот об этом Пауль и хотел написать, а заодно поделиться страхом, что когда-нибудь ему придется участвовать в подобной бойне. Волею судьбы поставленный в безвыходное положение, он был готов сражаться за Германию. Но знал, что никогда не совершит хладнокровное убийство.
Сейчас он мучительно соображал, как обо все рассказать, не насторожив цензора. И вдруг почувствовал, что за ним наблюдают.
Вермахт. Не поднимая головы от листка, Пауль видел их сапоги под столиком. Кованые сапоги в засохшей грязи. Сразу видно — армейцы. Ни один эсэсовец из дивизии «Лейбштандарт» не пойдет в увольнение, предварительно не надраив обувь.
Пауль подавил желание взглянуть на соседей. Пока что у них нет возможности хорошенько его рассмотреть. Когда они вошли в бистро, он сидел, склонившись над письмом.
Чтобы добраться до выхода, надо миновать их столик, и вот тогда-то они вдосталь им налюбуются. Значит, два варианта. Первый: сидеть, уткнувшись в письмо, и ждать, когда подозрения развеются и компания свалит. Второй: встать и нагло пройти мимо.
Под столиком три пары сапог. Расклад невыигрышный.
Шепчутся.
Зашаркали сапогами.
Если отдать инициативу, соображал Пауль, соглядатаи получат огромное преимущество. Надо первым сделать ход. Времени почти не осталось. Одна пара сапог вместе со стулом отъехала от стола. Кто-то решил действовать. Сейчас подойдет и привяжется. Через секунды ситуация выйдет из-под контроля. Окажешься один против троих.
Пауль резко сложил письмо, бросил мелочь на стол и поднялся. Шагая к выходу, скосил глаза на опасных соседей.
Хватило одного взгляда.
