Игорь Ефимов - Седьмая жена
Батарейки во взрывателе тоже могут оказаться неисправными. Их срок годности неизвестен. Неизвестно, сколько они пролежали без дела, в ожидании своего часа. Неизвестен ведь и сам час, то есть момент, в который электрическим контактам назначено звякнуть друг о друга.
Он может успеть.
Мелада может опомниться, ужаснуться задуманному. Она может выбежать из каюты, схватить его за руку, потащить потайной лесенкой в трюм, показать – если она знает – то место, где адская машина примотана изолентой к трубе под днищем топливного бака.
Он может успеть.
Мы все можем еще успеть.
Ведь у нас – по несказанной милости Твоей – есть спасительное прибежище бытия. Где секунды так длинны, что босой ступне дано обогнать несущиеся по проводочку электроны. Но даже если он не успеет, если проиграет свое последнее состязание с Горемыкалом, у нас остается возможность занять опустевшее место Одинокого островитянина перед телевизором. И, увидев в утренних новостях страшные кадры катастрофы на озере Гурон, восславить – вопреки всему – Твое взрывоопасное могущество и головоломную премудрость.
Но оставлено ли нам – безнадежным второгодникам – право снова поднять руку и снова и снова задавать Тебе одни и те же вопросы? Что означают эти разорванные тела, плавающие в смеси крови и мазута? Как должны мы понимать детский бант, застрявший на обломке кроватки? Какой путеводной вехой может послужить нам лицо спасшейся женщины с вырванными глазами?
Следует ли нам навеки запретить коллекционирование почтовых марок?
Или мы должны до бесконечности улучшать наши средства самозащиты и самоохраны?
Или нам просто надлежит отзываться на зов Твой каждый день, не дожидаясь столь страшных окриков и напоминаний?
Но почему зову Твоему нужно оставаться таким мучительно неясным? Ведь при желании Ты мог бы открыть его значение даже таким тупицам, как мы. Что стоит Тебе сказать просто и строго: «Идите туда, сделайте то-то»? Мы бы поняли, послушались, с благодарностью кинулись исполнять. Или Тебе это не нужно? Тебе не доставит никакой радости ткань Творения, из которой будет удалена сверкающая нить свободы? Нашей – даже от Твоих приказов – свободы?
Конечно, есть среди нас и такие, что слышат Твой зов отчетливее и яснее, чем другие. Они устремляются всей душой вверх и вперед, к Тебе, к Тебе. Но даже они с тоской и недоумением остановятся, оглядываясь на тонущих – старых, молодых и малых – пассажиров «Вавилонии-2».
– Неужели таково поставленное Тобой условие? – спросят они. – Неужели мы должны бежать к Тебе изо всех сил, но так, чтобы при этом не дать отстать и остальным? Неужели Ты требуешь, чтобы в нашем беге ни одно уязвленное сердце не осталось позади? Да разве это возможно? Уж лучше бы Ты приказал нам выстроить все книги мира по алфавитам всех языков старых и новых Вавилонских башен.
Но Ты молчишь. И даешь уязвленным сердцам кричать их страшную непереносимую правду так, как они умеют, – кровавым, нечленораздельным языком. Кричать, пока мы не услышим.
Только осталось ли у нас время?
На какой – о, на какой! – час, день, месяц, год, век – взведен Твой взрыватель?
Назначено ли нам успеть?
