Эрих Кош - Избранное
Она появилась с той стороны, откуда он меньше всего ее ждал, от дома деда Томы, в брюках и дедовской штормовке, доходящей ей до самых колен. На плечах весла.
— Может шторм разыграться. Вот, тебе дед Тома послал.
Скинув весла, она сняла с плеча брезентовую накидку и протянула ему.
— Спасибо, не надо. Я с собой взял пуловер.
— Возьми на всякий случай. А то еще промокнем.
Они вынесли со двора мотор, канистру с бензином, мешки для сетей и все это перетащили к морю, неслышно затаившемуся в сонной неге. Она сняла канатную петлю с кнехта и вскочила на нос лодки. Устанавливая мотор, он прищемил себе палец, потом долго мучился с веревкой, которую вчера неловко привязал к причалу. Наконец они были свободны. Она потихоньку гребла. Они отходили от берега. Только тогда искоса, сбоку их осветил первый луч солнца.
Мотор ни за что не хотел заводиться. После неоднократных попыток он слишком сильно дернул за шнурок: шнурок оборвался, а он об корму рассадил в кровь прищемленный палец. Стал отсасывать кровь.
— Не торопись! — успокаивала она его. — Время еще есть, успеем… Вчера ты заводил мотор в машине.
Он не отвечал, продолжая отсасывать кровь из поврежденного пальца. Левой рукой проверял пуск мотора.
— Я боялась, что ты уедешь, не попрощавшись. Не знала, застану тебя здесь утром или нет. Оттого и поднялась так рано.
Он открыл кран, намотал на руку шнурок, дернул, и мотор заработал. Дал газу — и с разговором было покончено: за шумом мотора нельзя было услышать самого себя. Баркас подскакивал на волнах, их окатывало солеными брызгами. Каравай солнца выкатился из-за гор, прокладывая путь потокам холодного воздуха, устремившимся вслед за ним. Море подернулось зыбкой рябью и на глазах посерело.
— Шквал!
Джина его не расслышала. Она сидела на носу, чтобы лодка не так выскакивала из воды, и, подперев голову руками, задумчиво смотрела вдаль.
Между тем крепчавший ветер порывами налетал на море и, нагоняя мелкую волну, срывал с нее пенные барашки и разносил водяную пыль. В бухте, мимо которой они проходили, море клокотало, словно кипящая вода в котле.
Надо было вернуться и переждать, пока солнце нагреет воздух над морем и, остановив коловерть воздушных потоков, усмирит разыгравшийся шквал. Но его подгоняло нетерпение. Ему хотелось скорее вытащить сети, отдать их старику, распрощаться со всеми и уехать. Из Новиграда он пошлет телеграмму в институт, принимая их предложение и сообщая о своем приезде, и постарается там же или в каком-нибудь ближайшем городке починить машину настолько, чтобы на ней можно было добраться до Белграда.
По ее лицу, словно крупные слезы, сползали водяные капли. И он, сидя на корме, промок насквозь. Дав ей знак спуститься, он сел на дно лодки и, вытащив из-под скамьи брезент, укрыл им ее и себя. Освобожденный от тяжести нос теперь еще выше выскакивал из воды, и баркас с размаху грузно оседал на волны. Брызги застилали глаза, и он управлял им вслепую. Вздымаясь над ними, волны перехлестывали через борт, так и норовя остаться в лодке, а водяная пыль грозила закупорить подсос и заглушить мотор.
Она переползла к его ногам и примостилась между ними.
— Сейчас пойдем к берегу под укрытие. Там будет легче! — прокричал он ей на ухо, ощущая совсем близко теплоту ее лица.
Они шли под самыми утесами, защищавшими эту часть моря от северного ветра. Он сбавил скорость, не давая баркасу прыгать по волнам, и теперь он словно брел на ощупь. Вошли в маленькую бухту, и, опасаясь бокового ветра, который снова мог настичь их на открытом месте, он заглушил мотор и направил лодку в глубь затона, под своды нависающих скал, образовавших некое подобие пещеры, где днем, он видел, вились стаями птицы. Сейчас здесь только тихо шлепала в скалы вода, полоща бурый мох, принесенный приливом. Надежно спрятанные в укрытии, они смотрели из-под навеса скал, как снаружи, собирая море складками, свирепствует и мечется ветер. Лодка мерно покачивалась на месте. Сквозь прозрачную воду видно было дно с колыхавшимися в ритме волн длинными травами.
— Мы сильно задерживаемся! — пожаловался он. — Пока вытащим сети и вернемся, будет десять.
— Какая разница? Куда нам торопиться? Все равно мы до полудня провалялись бы на пляже.
— Дед Тома будет волноваться, что нас долго нет.
— Не будет. Он поймет, что мы пережидаем ветер.
Ее бил озноб. Из-под кормы он достал мешок и дал ей закрыть ноги. Вид у нее был страдальческий.
— Давай все-таки выйдем! — сказал он. — Вроде бы чуть отпустило. Да и сколько вообще можно ждать? Хоть отогреемся на солнце.
— Как хочешь, но при таком ветре трудно будет вытаскивать сети.
Он потянул за шнурок и запустил мотор. Сколько мог, держался под защитой скал, но стоило лодке уйти из-под укрытия, как в наказание за излишнюю поспешность на них в свирепой ярости обрушились волны и ветер. Он сбавил ход и, подставляя баркас кормой к порывам шквала, наискось, избегая встречи о валами, пересекал заливы. Так их меньше окатывало водой, и только ветер с налету окроплял их лица солеными каплями, словно дождинками, падавшими с чистого неба. Лодка под ними мелко подрагивала от напряжения.
Они одолели, пересилили бурю! И эта покорность мотора и лодки, послушно его воле рассекавшей море, которое смирялось, подобно норовистому коню под сильным и опытным наездником, наполняла его, хотя и занятого мыслями о предстоящем отъезде, ощущением собственного превосходства и льстило его мужскому тщеславию. Выстоять наперекор штормам, бурям, волнам и течениям. Сознавать, что и эти стихийные беды составляют часть нашей жизни и поэтому невозможно себе ее представить неизменным движением по прямой. Порой приходится лавировать под воздействием противоположно направленных сил; важно не терять из виду цель — белую отметину поплавка, что маячила сейчас вдали, указывая ему то место, где вчера он забросил сети. Идти к ней напролом значило подставить лодку под лобовые удары ветра и волн, замучить мотор и снова промочить насквозь и ее и себя. Искусно избегая столкновения с порывами ветра и волн, поворачивая к ним лодку кормой, он скорее достигнет цели. В его годы было бы смешно надеяться на то, что он начнет какую-то другую, отличную от прежней жизнь. Итак, опять борьба и утешительное и примиряющее сознание познанной необходимости.
Поэтому следует винить не столько окружающую действительность и общество, сколько самого себя в том, что, оказавшись недальновидным кормчим, он поддался соблазну несбыточных иллюзий и убаюкивающего самообмана и забыл, что бури и невзгоды составляют непременную часть жизни, как облака — часть неба. Освобождение обретается только в отпоре и в борьбе, а победа — в труде и осуществлении замыслов. Мудрость — это вершина наук: свободу и жизнь получает лишь тот, кто каждый день идет за них на бой — вспомнил он Гёте. И присмотрись он внимательнее и беспристрастнее к своему недавнему состоянию, может быть, он нашел бы несравненно больше оснований для недовольства самим собой, чем другими, и утвердился в сознании того, что шипы и тернии на нашем пути создают не столько встречные течения и расставленные силки, сколько потеря ориентира и цели, что сам он в своих плутаниях попался в сети, которые сам себе расставил. И стоило ему преодолеть душевную леность и мертвенность духа и начать распутывать клубок сбивчивых мыслей, как он снова увидел перед собой цель и, более того, пути для ее достижения.
Нас всюду окружают люди, и законы жизни везде одинаковы. Препятствия и соблазны поджидают его и в путешествиях, которые ему предстоят. И только от его настойчивости, воли, упорства и веры зависит, сумеет ли он достичь цели.
Джина подавала ему знаки рукой; они приближались к поплавку, белеющему на поверхности моря. Он сбросил газ и направил лодку к нему. Она перебралась на нос, легла и, свесившись за корму, пыталась поймать поплавок. Но не смогла: ветер отнес их в последний момент. Попробовал и он дотянуться до него с кормы; поплавок выскользнул, словно рыба, у него из рук и вот уже запрыгал на пенном следе лодки, радуясь своей изворотливости.
Он резко развернулся и, подставляя лодку носом под волну, принял в лицо заряд ветра. Ослепленный, закрыл глаза; поплавок снова был далеко. Он сделал круг в обход белеющей отметки и укротил мотор, чтобы успеть ее схватить. На этот раз он слишком рано сбавил скорость; течение и ветер пронесли баркас мимо, оставив поплавок далеко в стороне. Он вставил весла в уключины; Джина молча наблюдала за ним.
Изо всей силы налегал он на весла; но лодка не сдвинулась ни на пядь. Упираясь в них, словно в парус, ветер уносил баркас в открытое море. Взмах весел перед новым рывком — и их отбрасывало назад на несколько метров, сводя на нет его усилия. Он нагнулся и достал со дна лодки сачок, похожий на тот, каким дети ловят бабочек. Передал его Джине, а сам стал заводить мотор. Но мотор, слабо кашлянув, замолк.
