Василий Белов - Кануны
Член ЦИК, уполномоченный РКИ Иван Михайлович Шумилов собирался ехать в Архангельск, когда ему стало известно о компрометирующем письме, пришедшем в ЦК из Вологды. В письме его обвиняли ни больше ни меньше как в кулацкой идеологии. Иван Михайлович безуспешно звонил Калинину, размышлял о том, кто мог написать такую паскуднейшую бумагу. Он перебирал в уме своих бывших вологодских сослуживцев и сразу отодвинул в сторону близких соратников вроде Игнатова и Низовцева. Аксенов давно в Вологде не работал. Мессинг, этот из ОГПУ, он не стал бы марать рук, писать в ЦК. С председателем Вологдалеса Тембергом общались очень немного. Тогда кто же? Иван Михайлович живо представил некрасивое, надменное, вечно напряженное лицо Шунина и черноусого, с круглыми глазами Турло. Но ведь они оба были уже в Архангельске, а письмо получено из Вологды. Вспомнились бывший замзав, губернским РКИ Либликман и зав. АПО Геронимус, зав. гублитом Губинштейн и зав. губпланом Михаил Бек. Всего скорее это кто-нибудь из горкома. Но что зря гадать? Написать мог и рядовой низовой работник, и какой-нибудь средний.
За три часа перед отъездом на Каланчевку Шумилов в последний раз набрал приемную Калинина.
Михаил Иванович, сославшись на занятость, отказал ему в приеме. Это было наиболее дурным признаком. Шумилов, чуя, как над ним сгущаются тучи, уехал в Архангельск. Он не останавливался в Вологде, поэтому Ерохин не смог с ним встретиться, как договорились они в письмах.
Ерохин не стал ходить по вологодским «кильям», как называл он служебные кабинеты. Ходить было бесполезно, он знал это по опыту. Его тоже обвиняли в правом уклоне. Это его-то, Ерохина! Назвали правым того, кто никогда не жалел сил для партии, кто сам, своими руками, прикончил не одного контрика. Да и что ходить, когда и в Вологде все шло колесом: районирование, чистка, перестановки, кооптация. Он, Ерохин, правый… Ничего себе! Да какому дураку пришло это в голову, что Ерохин правый? Смешно, да и только… Но если уж и тигинского Демидова, этого красного профессора, создавшего целый колхоз-гигант, обозвали правым, то что тут говорить…
Ерохин возвращался в район с точным, определенным ощущением: на предстоящей райпартконференции секретарем его не выберут.
…Поллитра рыковки, купленная еще в Вологде, не вмещалась в полевой сумке. Он завернул ее в три слоя газетной бумаги, вместе с какой-то чахлой закуской, взятой в Вологде, в буфете второго Дома Союзов.
Он не заметил, как проехал в поезде. В райкоме (как-то непривычно было называть райкомом бывший уком) секретарши уже не было, один Меерсон названивал по телефону внизу, в своей комнате со стеклянной дверью. Ерохин не стал ему мешать. Он велел сторожу никого не пускать и заперся сначала в приемной, потом в кабинете. Долго, не двигаясь, он сидел за своим широким столом, глядел на медный письменный прибор. Крышки тяжелых стеклянных чернильниц были сделаны в виде башенок. И он вспомнил белый северный монастырь, откуда выступили против англичан, продвигавшихся по Северной Двине все дальше к югу, вспомнил жестокую короткую схватку на двинской излучине. Давно ли было все это? Кажется, только вчера… Но вчерашний день нынче, видно, не в счет, все заслуги как псу под хвост… В горле вскипело и напряглось. Ерохин скрипнул зубами. Встал, схватил стакан, надетый на графин, и рывками, презирая себя, развернул сверток.
«Стой… стой, Ерохин. Одумайся, — твердил он сам себе. — Погоди…» Но руки, помимо его, делали дело. Они сами вышибли картонную, залитую сургучом пробку, налили в стакан. «А с чего все началось-то?»— мелькнуло в ерохинской голове. Бумага, с которой, как ему казалось, все и началось, лежала в правой тумбе стола, в папке с названием «повседневная переписка». Это была копия выписки из отчета члена ВЦИК Охлопкова «О поездке в Вологодскую губернию для участия в перевыборной кампании Советов». Отчет Охлопкова был адресован предцентроизбиркома Киселеву, секретарю ЦК Молотову, отделу по работе в деревне и Вологодскому губкому. В основе выписки была крестьянская жалоба, поданная Охлопкову во время его поездки. Ерохин читал:
«Члену ЦИК от гр. д. Осташевской Хмелевской вол. Маурина Терентия Вас. Письмо. В настоящем письме кратко обрисовываю положение моей жизни при существовании Советской власти. После мировой и гражданской войны было бедное положение в моем хозяйстве. Когда я вернулся домой из военной части гражданской войны, я при помощи советской литературы, а главное, журнала „Красной деревни“ с приложением и журнала „Сам себе агроном“ я взялся улучшить свое хозяйство. В первый год после войны я приобрел деревянный плуг и деревянную борону с железными зубьями, в остальные шесть лет я приобрел сепаратор и пять ведер, соломорезку и веялку. В то же время приступил вести учет в своем хозяйстве и планомерную работу по хозяйству. Было предусмотрено при помощи агрономической культуры и приступлено к посеву клевера, к разработке целины и к улучшению луга путем вспахивания и к переходу на шестипольный севооборот и думал выйти из тех положений, как говорил журнал „Красной деревни“, чтобы земля мной не распоряжалась, а я распоряжался землей. А что же вышло? В первые годы существования налогов платил 16 рублей, потом все более и более, а в 27 и 8 г. 35 рублей, 28—9 г. 80 рублей, и применили индивидуал и поставили кулаком, но потом отменили. В первых числах октября я поступил на работу в изыскательную партию, на изыскание железнодорожной линии Коноша — Вельск, проработал две недели. Начальник партии получил из волкома отношение об увольнении меня с работ, а потом подтверждение: как зажиточного крестьянина снять с работ, в противном случае будет возбуждено ходатайство перед вышестоящими органами. И с работы я был уволен. На заседании перед выборной кампанией я был намечен к лишению права голоса, но представители отстранили. И что же теперь со мной и с моим хозяйством получилось? О плане ведения хозяйства я забыл, о шестиполке не думаю и и проклинаю себя, что я распахал целину и приобрел сельхозмашины, которых решил продать и с ними вместе унижать хозяйство, к чему приступлено. Веялку продал, на соломорезку и сепаратор ищу покупателей, скота из 4-х коров и 3-х подтелков всего из 7 голов убавил 4-х, оставил 2 коровы и полутора лет подтелка, всех 3. В отношении заработка, раньше четыре года работал по перевозке почты и в то время работал на лесозаготовках, сейчас не думаю, а мечтаю о том, как существовать далее. Решаюсь переселиться в Сибирь, на что толкает невольно, потому что мало скота, мало навозу и не будет на пропитание хлеба. А посему осмеливаюсь спросить члена ЦИК, как мне жить далее и во всеуслышание обсудить, в чем я виноват и в чем прав. Т. Маурин».
