Михаил Гиголашвили - Чертово колесо
— Чугун. Метров по пять. Яйцы офигенные. Перед конторой лежат.
— А, перед банком? Где машина с крыши носом свешивается, так, нет?., — уточнил Юраш. — Скульптура такая?
— Ну, — сипанул Васятка. — Оттуд до гетта, где Синук зимует, нихт вайт[35]. Лишь бы суки-тайцы на месте были... А прикинь: эти тайцы на рожу — чисто наши кореяны!..
— Кореянов у нас в Чуе навалом было. Капусту сажали, цвибель[36] растили, — подтвердил Васятка, добавив: — И ханку. Реген[37] идет, доннер блицает — им по хую, ханку с чаем жахнут, плащ-палатки натянут — и вперед. Пашут как кони.
— Само собой. Кто ж без ханки на фельдах[38] корячиться будет?.. Но они тихие, сами по себе, никого не трогают, так, нет? — расправил плечи Юраш.
— Кто как, — возразил Васятка. — Вот у меня в Казахстане один дружок был, Ли, кореан, на русской немке женатый...
— Какой это Ли? Что сейчас в Срасбурге живет? — начал в героиновой истоме уточнять Юраш.
Не, то другой Ли. А этот — в Дюссике, наш сосед, на Любке Шнайдер женат... Ее потом Витя Длинный тянул... Ну вот. А у этой Любки бабка была, гросмуттерь Гертруд, я ее видел пару маль[39] — длинная и худая, как вилы, белая... И вот этот долбоеб решил бабке на руке нумер выжечь, как будто она в кацетке[40] сидела. Ли тогда видит: все в Германию прут, и тоже захотел. Слышал, что надо немцев в роду искать, а особо хорошо, если они в кацетке побывали — сразу разрешение получишь... А кацетку как докажешь? А нумер на руке, самое то... Ну вот, а гросмуттерь Гертруда жила в селе аляйн[41]. Задумал Ли дело. Выжгу ее номер на грабле — и точка. Но чем, как?.. Вначале спер в конторе такую штучку, где циферки есть...
— А-а, зигели[42] ставить, — понял Юраш.
— Ну. Ему пацаны говорят: «Цифры маленькие и резиновые, сгорят. Как будешь нагревать?..» В общем, не пошло. Набрал потом из детской игры такие цифирки, а они пластмассовые, тоже не пойдет.
— Садист, свою гросмуттерь так мучать, ебаный кебан! — возмутился кто-то сквозь дрему.
— Не свою, чужую, — сонно отозвался другой.
— В общем, потом кто-то дал ему такие переводные картинки, может, слыхал, вроде игрушек?..
— Не, — нахмурился Юраш. — К нам в сельпо из игрушек только счеты железные завозили. Это вроде фишек, что ль?
— Нет. Другое, потом скажу, — отмахнулся Васятка. — Ребята говорят: «А вдруг проверка, начнут руку тереть, увидят, что краска? И купаться нельзя». А Ли отвечает: «А она и так не купается. И кому в балду взбредет ей хенды[43] тереть?..» Потом хотел с собачьего ошейника нумер снять — ребята кайфуют: «Курц[44] уж очень, и собака нарисована!»
— Прикинь забаву, в натуре!.. — возмутился Юраш, почесывая квадратный череп. — Я б такому все ребры перелопатил.
— Ну... А потом оказалось, что Гертруда и так уже на выезд давно подала, разрешение вот-вот будет, а Ли с женой к ней как ферванты[45] приписаны. Так что не пришлось старуху жечь. И живут теперь они всем кутком в Дюссельдорфе, около нас. Ли на заправке пашет, жена ему плов готовит, а Гертруда на веранде целый день зеленый тей[46] пьет. Тей очень любит...
— Не хватит ли базарить, балаболы! Ехать цайт[47]! Ширку профукаем! — очнулся один из парней и ошалело посмотрел на часы. — Это так мы когда еще где будем! Хашмонавты, в натуре! Полчаса глупость тереть!.. Вот ёб же!..
Все закопошились, стали собираться. Под шум одежды Нугзар негромко спросил у Васятки:
— Ребята, а вы кто?
— Мы-то?.. Русские немцы, с Казахстану. А ты кто?
— Я Нугзар. А вы, значит, русские немцы... Знаю. Антоша Шульц — может, слышали?
— Антоша, как же!.. Кто его не знает!.. Знатный вор, весь Джезказган держал. Ты тоже из блатных?
— А вы что тут делаете? — ответил Нугзар вопросом.
— Да ты, поди, мент? — недобро заворчал Юраш, играя мышцами, но Васятка опять успокоил его:
— Да не, кайфарик он, не видишь? Какой мент?.. Антошин кореш. Мы за ширкой приехали. Тут кайф билиг[48] и выбрать можно, а у нас в Неметчине дорогой и выбора нет: бери, чего дают. А они всякое шайзе[49] суют. Ты Антошу откуда знаешь?
— Сидел с ним.
— Вот оно чего... — присмирев, протянули парни, продолжая искать рукава.
В зонах он сталкивался с сумрачными типами — Шмидт, Мюллер, Беккер... Поволжские немцы. Обычно они сидели за драки, пьянки, увечья, воровство скота, хотя попадались и серьезные статьи. Эти зеки ни с кем не дружили, держались особняком и были довольно опасны: если их довести до ручки — тогда удержу они не знали. Впрочем, Нугзар всегда находил с ними общий язык и часто слушал их байки о судьбе чужаков, за века не ставших своими. От одного из них, еще лет десять назад, Нугзар слышал, что скоро немцев станут выпускать в Германию. Значит, после перестройки они прямо из казахстанских степей очутились в Европе. Для них Горбачев родился!
Парни, лениво переругиваясь, собрались. Пожали Нугзару руки, а Васятка даже нацарапал на обороте счета номер своего мобильника, пояснив, что они каждую фохенэнду[50] гоняют из Дюссельдорфа в Голландию за героином, сейчас вот в Роттердам едут.
— А в Амстердаме разве нету?
— В Амстике? Да тут квалитет[51] хреновый, на туриста, и прайсы[52] большие. А там у тайцев хороший берем. Там они для своих пускают и не так штарк[53] ершат. Если чего — звони, Нугзарь!
— Спасибо! — Он спрятал номер телефона, зная по опыту зон, что эти люди, хоть и грубы и прямолинейны, но верны, как псы, если говорят — то делают, а если делают — то говорят, врать не любят, исполнительны и, если преданы, то по гроб жизни.
37
Гоглику было известно много способов сделать приятной свою жизнь, которая всегда хороша, когда нет одуряющих уроков в постылой школе, где только буфет — свет в окошке. Один из самых верных методов — «заболеть» перед контрольной по математике, от которой Гоглик впадал в сонливый ступор.
Технология незатейлива и проста, как мир: несколько раз зайтись в яростном кашле, пару раз, украдкой понюхав перца, чихнуть на всю квартиру, вызывая тревогу: «Ты не болен?» Ответить гробовым голосом: «Не знаю...» — и тут же, со скорбным видом, замогильным голосом попросить у мамы градусник. Украдкой перевернув его носиком вверх, набить нужные градусы (в диапазоне от 37 до 42), еще несколько раз, для верности, произвести кашли-чихи и чихи-кашли, натужно хрипя горлом. Постонать, тяжело повздыхать... Мрачно смотреть в пол, шмыгать носом, кукситься и жаться...
