Дин Кунц - Эшли Белл
– Вот именно, – сказал Пого, который, похоже, обеспокоился тем, что его излишняя молчаливость покажется профессорше подозрительной.
Внимание Сейнт-Круа тем временем скорее занимали формочки для пирожных, чем Пэкстон с Пого.
– Я задала им написать сочинение. Студенты должны были выбрать знакомого, в доме которого ни разу не бывали. Человек мог быть другим студентом, сотрудником университета либо кем-то из преподавателей. Это была проверка их наблюдательности и способности к аналитическим рассуждениям. Я хотела проверить их склонность к составлению правильного психологического портрета другого человека, а также силу их воображения. Каждый должен был составить подробный, яркий, живой рассказ, вполне убедительный, соответствующий психологии выбранного студентом лица, вне зависимости от того, живет ли знакомый в комнате общежития, квартире или частном доме. Мисс Блэр решила сделать героиней своего сочинения меня.
– Вас это задело?
– Нет. Я сама позволила студентам писать о себе. Я предполагала, что те из них, кто выберет меня, не удержатся от того, чтобы немного не пройтись по моей персоне. Ничего страшного. Я не тонкокожа. Когда мисс Блэр во всех подробностях описала первый и второй этажи моего дома, меня это не удивило. Здесь проходили вечеринки, на которых собирались преподаватели и студенты прошлых годов. Я устраивала замечательные приемы, создавая уникальную атмосферу, в ней непринужденность соседствовала с высокоинтеллектуальными беседами. Меня не удивило, но огорчило то, что мисс Блэр отыскала этих людей, а потом выведала у них полную информацию о планировке дома, внутреннем дизайне, мебели и малейших штришках личного во всем. Сочинение должно было стать плодом воображения автора, а не журналистским репортажем с места события. Описания Блэр были великолепными, стиль необычайно ярким и утонченным для человека ее возраста, но все же это сочинение попахивало не совсем честным подходом к получению исходного материала. Я продолжила чтение и была шокирована, осознав, что мисс Блэр не просто повела себя бесчестно, она совершила преступление.
Запала тишина. Сейнт-Круа продолжала раскладывать тесто в формочки. Пэкстон догадался, что профессорша занимает руки лишь для того, чтобы не дать бушевавшему в ней гневу вырваться на свободу. Если бы она дала волю своей злости, то сразу же стала бы в их глазах казаться куда старше и менее привлекательной, чем сейчас.
– Какое преступление вы имеете в виду? – поинтересовался Пэкс.
Закончив с пятой формочкой, профессорша ответила:
– Взлом… ну, не совсем взлом. В конечном счете она ничего, насколько я знаю, в доме не украла. Кажется, это называется незаконным проникновением. Она без приглашения вошла в мой дом, когда меня там не было, обшарила каждый уголок, побывала даже на третьем этаже, куда я ни разу не допускала моих гостей, разве что самых близких. Ее поступок – грубое нарушение моего права на частную жизнь. Третий этаж – это мое святилище.
Пэкстон знал, что Биби на такое просто не способна, но выступать в ее защиту он, разумеется, не спешил. Он бросил на Пого еще один предостерегающий взгляд.
– Почему старшин причисляют к младшему командному составу, а не к настоящим офицерам? – спросила Сейнт-Круа, взглянув на Пэкстона. – Глядя на вас, я не замечаю ничего «младшего».
– Так уж заведено на флоте. Полагается делать четкое разграничение между офицерами и младшим командным составом, чтобы мы не забывали наше место в иерархии.
– Слишком не задавались, – произнес Пого, доказав, что ему не хватает ни хитрости, ни таланта к выведыванию у человека нужной информации.
Пэкстон боялся, как бы слова Пого не заставили ее удивиться тому обстоятельству, что военнослужащих в низком звании отправляют с официальным заданием, к тому же имеющим отношение к гражданской жизни, но потом он понял по ее полуулыбке и смотрящим прямо на него глазам, что женщина дает знать: ее дверь открыта для любых, в том числе личных, разговоров и ко всему тому, что может за этим последовать.
– А как мисс Блэр могла незаконно проникнуть к вам? Она что, разбила окно или взломала замок?
– Понятия не имею, – призналась профессорша. – Как раз это меня больше всего вывело из себя. Она должна была иметь ключ от одного из замков в доме. Ума не приложу, как она все это провернула. После случившегося я поменяла все замки.
– Вы уверены в том, что у нее был ключ?
Еще раз отхлебнув из своего бокала, Сейнт-Круа вновь занялась тестом и формочками.
– Я сильная и многогранная женщина, главный старшина, – не глядя собеседнику в глаза, продолжала профессорша. – У меня много сущностей, как сказал один поэт. Мне пришлось стать многогранной и многоликой, чтобы добиться успеха и признания в разрываемом борьбой мире высшей школы и литературы, где принцип «ты – мне, я – тебе» уступает в популярности только преднамеренной клевете.
Она снова умолкла, но Пэкстон знал, что лучше сейчас ее не подстегивать. Закончив наполнять шестую формочку, женщина перешла к седьмой.
– Репутация – это все в том мире, где я обитаю. Я защищаю свою репутацию так же отчаянно, как другие свои семьи, богатства, свою честь, если верят в это. Я разработала и воплотила в жизнь самую успешную в нашей стране университетскую программу для будущих писателей. Люди верят, что у меня острый глаз на гениев и я умею растить таланты. Некоторые из моих бывших студентов теперь члены Американской академии искусств и литературы. Трое стали лауреатами премии ПЕН-Фолкнера в области литературы, двое – премии Национальной книжной ассоциации и еще два человека – пулитцеровскими лауреатами. Менее значимых наград столько, что я их просто не стану перечислять. Я создаю звезд. Ради занимаемого мной положения мне приходится поддерживать имидж спартанской отрешенности. Окружающие должны верить, что ради литературы я жертвую всем, в том числе своей личной жизнью. Репутация холодного безразличия ко всему, помимо литературы, является вполне желательной при данных обстоятельствах эксцентричностью. Для многих я стала иконой. Занимаемому мной положению не повредит даже то, если я публично признаю, что некоторые из моих наиболее маститых выпускников на поверку оказались не особо талантливыми, претенциозными глупцами. С другой стороны, кое-какие аспекты моей личной жизни вступают в острое противоречие с образом, создаваемым мной на публику. В случае разглашения подобная информация может существенно навредить мне, поэтому я стараюсь держать эти аспекты моей жизни в секрете от тех, кто может неправильно меня понять.
Пого сидел с выпученными глазами, словно представлял себе неизвестно какие запретные страстишки, забыв, что противоречащий образу и репутации аспект ее «многогранной» личности заключен в любви к стилю, литературе, возможно, этическим ценностям Викторианской эпохи.
