Стивен Гросс - Искусство жить. Реальные истории расставания с прошлым и счастливых перемен
Выдумки Филиппа становились все более вопиющими, а я постепенно уходил в себя и говорил с ним все осторожнее. Он мастерски умел связывать своего слушателя путами социальных устоев, заставляющих нас всех вежливо молчать, слушая явную ложь.
Но потом, в один прекрасный день, Филипп рассказал мне одно воспоминание из детства. До этого момента он не упоминал о нем, считая ситуацию слишком уж тривиальной. С трехлетнего возраста он жил в одной спальне со своими братьями-близнецами, чьи кровати стояли совсем рядом. Иногда он просыпался среди ночи от криков расходящихся по домам посетителей паба, находившегося прямо через дорогу от их дома. Он часто чувствовал желание справить малую нужду и знал, что ему нужно всего лишь подняться и пройти через коридор, но продолжал неподвижно лежать в кровати.
– В детстве я нередко писался в постели, – сказал мне Филипп.
Он каждый раз скатывал мокрую пижаму в тугой комок и засовывал поглубже под одеяло, но на следующий вечер она, постиранная и аккуратно свернутая, всегда оказывалась у него под подушкой. Он ни разу не обсуждал эту проблему с матерью, а она, насколько ему известно, никогда не рассказывала о ней никому, включая отца.
– Он бы на меня страшно разозлился, – сказал Филипп. – Я так понимаю, мама считала, что я все это постепенно перерасту. Когда она умерла, так оно и вышло.
Филипп не помнил, чтобы ему когда-нибудь доводилось оказаться наедине с матерью. Львиную долю его детства она была постоянно занята, ухаживала за близнецами. Он не помнил, чтобы ему хоть раз удалось поговорить с ней с глазу на глаз, потому что рядом всегда присутствовал либо один из братьев, либо отец. В результате его ночная проблема и ответное молчание матери постепенно превратились в своеобразную приватную беседу, в разговор о чем-то, что знали только они двое.
Когда мать умерла, эта беседа внезапно прервалась. И тогда Филипп начал импровизировать, пытаясь создать другие версии таких молчаливых разговоров. Он начал рассказывать очевидно лживые байки, гарантированно ставившие его в неловкое положение, а потом надеяться, что его слушатель промолчит, превращаясь таким образом, подобно его матери, в партнера по его тайному миру.
Говоря неправду, Филипп не ставил себе цели вторгаться во внутренний мир собеседника, хотя иногда результат получался именно такой. Для него это был способ сохранить познанную некогда близость с другим человеком, способ не терять контакта с матерью.
Как не быть парой
Майкл Д. позвонил мне и попросил записать его на прием.
– Раньше моим психоаналитиком был доктор Х., – сказал он.
По правилам нашего профессионального сообщества, на случай внезапной смерти каждый из нас назначает своим преемником кого-нибудь из коллег. Этот человек должен будет свернуть практику умершего, в частности, присмотреть за его пациентами и аккуратно избавиться от записей или корреспонденции, содержащей данные конфиденциального характера.
Я согласился стать таким преемником доктора Х., но его смерть не была для меня неожиданной. Он знал, что умирает от рака легких, и в последние месяцы жизни самостоятельно закончил все дела. За несколько недель до смерти он сказал мне: «Все мои пациенты пристроены, так что к тебе никто из них обращаться не будет». Посему теперь, почти два года спустя после этого, меня несколько удивил звонок Майкла.
Мы назначили время встречи. Я уже собирался положить трубку, как он вдруг сказал:
– Я так понимаю, вы меня не помните?
– Что, извините? – переспросил я.
– Да нет, особого повода запоминать меня у вас не было.
Он сказал мне, что мы уже встречались почти двадцать лет назад, когда ему было двадцать семь.
– У вас тогда не нашлось для меня места в графике, и вы направили меня к доктору Х.
Слушая его слова, я начал припоминать ту нашу встречу. Он пришел на консультацию буквально накануне своей свадьбы. Лица его у меня в памяти не сохранилось, но я вспомнил, что одет он был в джинсы, футболку и теннисные туфли и что в манере его сквозила какая-то мальчишеская стеснительность.
Лучше всего мне запомнилось, что он вошел в кабинет, держа в руках лист разлинованной бумаги. Усаживаясь, он сказал:
– Я тут сделал кое-какие заметки.
По состоянию бумажки было видно, что ее не раз складывали, а потом разворачивали снова.
В ходе разговора Майкл время от времени подглядывал в этот список подготовленных для меня вопросов: «Должен я забрать у нее кольцо, которое подарил, когда делал предложение?», «Стоит ли мне рассказать друзьям о сомнениях в своей сексуальной ориентации?», «Мне надо каким-то образом объясниться перед приглашенными гостями, я не хочу им врать… Что говорить людям?», «Я должен обзвонить всех сам или можно попросить сделать это маму с отцом?».
Теперь я уже не мог вспомнить, как отвечал на все эти вопросы. Я помню только, что сказал следующее: по-моему, он находился в весьма беспокойном состоянии и, записывая вопросы на бумаге, наверное, помогал себе сориентироваться и почувствовать себя в большей безопасности во время нашей беседы. Мы разговаривали два часа, и за все это время Майкл ни разу не выпустил из рук свою бумажку.
Постепенно мое отношение к этому листу бумаги стало меняться. Может быть, это случилось из-за того, как крепко он сжимал ее в руках, но со временем я перестал воспринимать ее как стену, которой он пытался от меня отгородиться. Гораздо больше она была похожа на потертого плюшевого мишку, которого ребенок берет с собой, куда бы он ни направлялся.
По окончании консультации, когда Майкл уже надевал пальто, я неожиданно для себя спросил его тоном отца, проверяющего, не забыл ли его малыш взять с собой любимую игрушку, не оставил ли он у меня в кабинете свою бумажку.
– Да, теперь я вас вспомнил, – сказал я. Я сказал Майклу, что буду рад видеть его снова, а потом мы попрощались, и он положил трубку.
Найдя в архиве результаты первичного анализа личности Майкла, я взялся за чтение. Содержание заметок более или менее подтвердило правильность моих воспоминаний.
За два дня до визита ко мне он отменил свадьбу. Все случилось совершенно внезапно. В предыдущие выходные они с невестой, которую звали Клер, ездили на свадьбу друга. На обратном пути в Лондон он убедил себя, что когда-нибудь в будущем, когда у них уже появятся дети, он вдруг проснется среди ночи и поймет, что он гей. Клер дремала на пассажирском сиденье, а он вел машину и мысленно повторял себе: «Я не гей. Я не гей. Я не гей». После бессонной ночи он объявил Клер, что не может жениться на ней, потому что не знает, кто он и чего он хочет, потому что он, вполне возможно, гей.
